Двадцать лет без советской власти

- Отец Максим, поделитесь, пожалуйста, своими воспоминаниями о тех числах августа 1991 года, которые называют обычно «путчем».

На улицах Москвы 19 августа 1991 года

- Я довольно определенно помню те дни. Тогда я был уже преподавателем Московской Духовной Академии и Семинарии, но время было отпускное, ни занятий, ни экзаменов не было. Был праздник Преображения Господня, утром я пошел в храм Ильи Обыденного, на позднюю литургию, и ничего на службе не заметил особенного, люди никак не обсуждали происшедшее. Литургия, причастие, яблоки освящали, все как обычно. И только когда я пришел домой, мне позвонил отец и говорит: «Включи телевизор». Я ему напомнил, что у нас телевизора нет. Тогда он говорит: показывают «Лебединое озеро». И вкратце рассказал о ГКЧП, о том, что в стране – переворот. Тогда я стал слушать всякое небессмысленное радио, какое можно было слушать – как сейчас помню, западные радиостанции были не так оперативны, как «Эхо Москвы», и оно было главным источником информации. (Задним числом мне кажется странным, что его не могли выключить, хотели и – не могли…) Так что я не видел трясущихся рук Янаева, за неимением телевизора, и какие-то вещи узнавал лишь постфактум.

Геннадий Янаев заверяет, что все будет в порядке

Надо сказать, что в эти же числа шел процесс открытия православной гимназии (чуть ли не первой в Москве! или второй – после «Радонежа» в Ясенево) при храме Большого Вознесения, под руководством протоиерея Михаила Дронова. Предполагалось, что я буду в ней преподавателем (что и было затем в течение какого-то времени), и у нас было много-много попечений, связанных с этим делом. О том, что все кончилось, я узнал 21-го числа, когда ехал в храм Большого Вознесения, шел от метро «Библиотека Ленина» и видел, как огромное количество людей шло по улице с радиоприемниками: антенки торчали. И я помню состояние облегчения и радости в тот день: значит, чего-то уж совсем непонятного и отвратительного не будет!

На экране телевизора 19 августа 1991 года

Двадцатого числа, до того, я ездил в Лавру, по учебным и рабочим делам, и помню, как на площади трех вокзалов были, с одной стороны, люди, которые пытались повесить плакаты: «Собирай народ против ГКЧП» (я уж не помню, куда предлагалось придти, на какой митинг), а с другой стороны были люди, которые срывали эти плакаты и говорили, что вот, наконец, порядок будет. До кулачных столкновений не доходило (вроде и не было их в Москве), но какое-то разделение было между людьми. Хорошо помню, что поезд – не галдел! Даже как-то тише было в электричке, чем в обычные дни, происходящее не обсуждалось. Среди коллег в Лавре (мы, конечно, все это обсуждали тогда, 20-го августа) отношение к перевороту было однозначно отрицательное: не дай Бог, вернутся коммунистические времена. У всех, несомненно, был не то чтобы страх, но сильное нежелание возвращения к прошлому.

Пресс-конференция ГКЧП 19 августа 1991 года

Пожалуй, это и все, что я могу рассказать, что сам помню об этих днях. А потом началась вся эта маята и несуразица с Беловежскими соглашениями, суверенитетами и прочее. Гайдар, Чубайс, Бурбулис… - я уж не помню, в каких сочетаниях они действовали. Началась гимназия, первый учебный год – с массой, естественно, проблем, и вообще очень скоро началась такая достаточно тяжелая жизнь самого начала 1990-х годов, что те три дня оказались заслоненными актуальной повседневностью.

- Теперь представляется, что это вряд ли было возможным, но все-таки, как Вам кажется? Необходимо ли было общественное осуждение коммунизма, упрощенно говоря: подобное Нюрнбергскому процессу?

Вацлав Гавел - чешский драматург, правозащитник, президент ЧССР 1989-1993, президент Чехии 1993 - 2003

- Я считаю, что в нашей стране оно было невозможно. По двум причинам. С одной стороны, было огромное количество людей (их и сейчас очень много, а тогда тем более), которые бы этого не приняли и считали бы такое осуждение просто неправдой. Или чем-то навязанным – Западом или кликой Ельцина, неважно. А с другой стороны, не было людей, которые имели бы нравственное право это осуществить. Одно дело – Вацлав Гавел, и другое – Борис Николаевич Ельцин и вся эта компания из журнала «Коммунист» и советских и партийных институтов, жировавшая при советской власти, ездившая по заграницам и жившая так, как они жили, сами достигавшие высоких степеней по той же линии… - они что ли начинали бы судить коммунизм? Поэтому не было у власти морального права подобный процесс инициировать. А если бы она это инициировала, это было бы так же комично, как если она стала монархию восстанавливать!

- Так что и коммунистическую партию не надо было запрещать?

- Ну и запрещать ее не надо было. Потому что если бы ее запретить, так она и получила б моральный капитал! Ну существуют они, ну и что? Вот Геннадий Андреевич – с 1991-го года? или немногим позже – как руководит коммунистической партией, так пусть и руководит, а кто склонен доверять ей, пусть ее и опекает.

- Как Вы считаете? Существует ли реальная опасность (для молодежи, для будущих поколений) коммунистического соблазна?

И.Р.Шафаревич

- Соблазн идеи скоро устраиваемого социального равенства существует во все века и постоянно будет – в те или иные кризисные моменты истории – возникать. В своей блестящей книге «Социализм как явление мировой истории» Игорь Ростиславович Шафаревич показывает, что (не коммунизм как идеология, а) социализм как тип сознания есть именно явление мировой истории. От древнего Ближнего Востока до государства иезуитов в Парагвае. В этом смысле коммунистический соблазн будет возникать. Соблазн же коммунизма в виде марксистко-ленинского-сталинского советского строя, я думаю, для молодежи не романтичен. Гораздо привлекательнее Че Гевара или коммунизм в духе маоизма. Че Гевара на сердце, автомат на перевес и – решай простым способом сложные проблемы. Такие настроения реально срабатывали в ХХ веке, и не только в Латинской Америке. Они возможны и у нас, если наступят кризисные времена. Но мне кажется (если употребить известный термин) пассионарность нашего народа нынче не такова, чтобы это захватило широкие слои населения.

- Согласны ли Вы с тем, что теперь власть денег играет такую же роль, какую играл в советское время тоталитарный строй?

Актуальная аудиокнига

- Даже не столько власть денег, сколько приоритеты общества потребления. Для меня предпочтительнее такая постановка вопроса. Ибо приоритетом общества потребления не обязательно является какое-нибудь экстраординарное богатство, но достижение желанной комфортности существования. Она может выражаться и в том, что я буду богат как (в нарицательном смысле) Абрамович, и в том, что я буду дауншифтером в Гоа.

- Простите, я не понял последних слов.

Гоа. Русские дауншифтеры

- Дауншифтинг – это убегание от активной деятельности, а Гоа – это индийский штат, куда довольно часто уезжают ровно для этого достигшие какого-то уровня обеспеченности люди. Они продают квартиру в Москве или сдают, и этого вполне им хватает, чтобы жить на Гоа и ничего не делать. При этом они могли быть выдающимися специалистами в своей области (компьютерщиками, к примеру). Но предпочли не развиваться  дальше, а в виде таких полу-рантье обеспечить себе более комфортное, с их точки зрения, существование.

Звонок любой продолжительности стоил 2 коп

Здесь ведь тоже некая  оборотная сторона общества потребления.  И если учитывать подобного рода явления, то я не назвал бы это властью денег, это власть идеи комфорта, в самых разнообразных пониманиях этого термина. Она, действительно, сейчас – господствующая. Она более господствующая, чем коммунистическая идеология, как я ее помню, т.е. какой она была в 1970-х годах. Может быть, в 1920-е годы или даже в 1930-е коммунистическая идея была для какой-то части социума зажигательной,  и то не для всего общества, но перед крушением коммунистической власти ее идея была выдохшейся абсолютно. Сейчас же идея комфортности является более захватывающей, чем коммунистическая идея в начале ХХ века.

- Очевидно, Россия была не готова к свободе. Но и можно ли было к ней подготовиться? Благой диктатор промежуточного периода, о котором мечтал для России Иван Александрович Ильин, был лишь мечтой. Или Вы думаете, что развала и охлократии можно было избежать?

Съезд КПСС

- Я думаю, что можно было избежать. Можно было избежать, если бы у власти тогда оказались  люди, не находившиеся в рабстве у марксистских догм, ну, в частности, известных приоритетов о господстве материального над сознанием, не говоря уж о полном непонимании важности национальных проблем. Т.е. если бы Горбачев не по-марксистски оценивал национальную составляющую в жизни государства, оно, конечно, не развалилось бы так, как развалилось. Если знать, какой это мощный двигатель, зачастую больше для людей значащий, чем личный статус. Так что в данном случае марксизм в умах, реальный марксизм в умах не дал возможности трезво оценить ситуацию. Имела место все та же, как сказано, «разруха в головах». И эксперты спецслужб, обязанные давать стратегическую оценку происходящему, были не выше своих вождей. Даже с точки зрения необходимости поддержания стабильности государства, пусть и жесткими средствами, они ничего не смогли, и сами развалились на украинский КГБ, белорусский КГБ…т.е. оказались подвластны тем же самым процессам. Никакого такого теневого ордена, который внутри себя был бы крепче, чем государство, не оказалось. По сути дела, единственным институтом, который не развалился на постсоветском пространстве, является Русская Православная Церковь. Приоритеты религиозного единства – а мы видели, каким угрозам они подвергались и какие силы пытались его разрушить – возобладали! Прошедшие двадцать лет это показали, между прочим.

- Для многих российских людей удивительным последствием крушения коммунистического режима было разочарование в Западе. Бомбежки Югославии поставили точки над i. В США разочаровались в конце 1990-х годов уж точно. Переживали ли и Вы что-нибудь подобное? Или свобода западных стран не привлекала - Вас и в молодости?

Популярный радиоприемник. Переделывали так, что ловил короткие волны 16, 19 метров. Тогда ВВС, Голос Америки, Немецкую волну и Свободу можно было слушать без помех

- Конечно, привлекала.  Для молодого человека, отрочество, юность которого приходились на 1970-е годы, начало 1980-х годов западные радиостанции, город Лондон, Сева Новгородцев, Би-би-си, прорывавшаяся не в Москве, так на даче, «Свобода» и прочее,  конечно, были абсолютной альтернативой той очень глупой, очень пошлой, очень непривлекательной жвачки, которая предлагалась официальной идеологией, средствами массовой информации.

Знак качества

Все мы, конечно, смеялись над  мировыми стандартами, которых достигал Советский Союз и которых мы не видели. Потом-то стало понятно, что и многие советские ГОСТы заслуживали того, чтобы относиться к ним с уважением, а некоторые из них были и повыше европейских или американских стандартов. Но тогда, конечно, при сравнении школьных брюк советского производства и джинсов джинсы безусловно выигрывали. И я не могу представить человека, который бы тогда не ради показухи, а реально предпочел бы советские брюки американским джинсам. Ну а для ребенка, для подростка все это было важно: и джинсы, и диски. Разочарование же или вообще некая смена ориентиров происходили с воцерковлением.  Иная оценка исторического пути нашей Родины, разделение любви к Родине от неприятия советского государства, при сохранении любви к Родине и к историческому пути России – все это происходило параллельно с воцерковлением. Не одномерно и не просто, но взаимосвязано. Ну и, конечно, серьезные изменения в сознании произошли в период с 1991 по 1993 год.

Расстрел Белого дома в октябре 1993 год

Для меня важнейшей, окончательной вехой стал 1993 год: московский расстрел парламента и реакция так называемого цивилизованного мира на то, что происходило. Тогда все вполне окончательно стало ясно.

- Вы, верно, согласитесь, что российское правозащитное движение, сложившееся в 1970-х годах, при крушении коммунистического строя обнаружило свою несостоятельность. Как Вы считаете? Верно ли, что именно теперь Россия  может наконец-то освободиться от тех мечтаний, которые в позапрошлом веке насадили в ней так называемые «западники»?

Выступление А.Д. Сахарова на Первом Съезде Советов. Весна 1989

- Я выражу частное мнение по поводу российского правозащитного движения. Его коренной неправдой было даже не то, что оно не обладало никакой самостоятельной идеологией, а лишь разного уровня идеями антикоммунизма: от какого-то смешного «социализма с человеческим лицом» Андрея Дмитриевича Сахарова (при всех прочих достоинствах его как личности, его государственно-мировоззренческие взгляды были, мягко говоря, наивны) до прибалтийского или западноукраинского,  или кавказского национализма, каковой национализм  входил тогда в этот нерасчлененный конгломерат диссидентской оппозиции. В европейской части России, в крупных городах диссидентство было прежде всего борьбой за право на выезд и за права евреев в СССР. Назовем вещи своими именами. И поскольку это было еврейско-либеральное диссидентство, которое заботилось о вполне конкретной части социума, то и сколько-нибудь значимого отклика в социуме, находившемся здесь, в СССР, вызвано быть не могло. Это, я думаю, одна из главных причин абсолютной непопулярности и абсолютного неуспеха диссидентства в нашей стране. Никакими такими уж «западниками» они не были. Их западничество состояло в стремлении уехать. Если б уехать можно было через Восток, то были бы они «восточниками». Так что к западникам XIX века никак они не восходят. Считать же, что у нас, в постсоветское время, возродилась эта проблема, также вряд ли приходится. Ну была перебранка в начале 1990-х годов вокруг наших журналов, с одной стороны почвеннических, возводящих себя к славянофильству, а с другой стороны либерально-прозападнических. Но с тех пор, как эти журналы перестали быть востребованными, сами авторы их, верно, только и читают полемику между ними. Кто теперь помнит все эти идеологические бои начала девяностых, эти стадионы, которые собирались с одной стороны «Нашим современником», с другой стороны «Знаменем»?  Все это кануло просто в Лету, ни для кого уже не актуально.

- Сейчас нередко можно встретить своеобразную ностальгию по советскому прошлому. При этом забывается, что вся жизнь была – под условием лжи. Согласны ли Вы с тем, что именно это было прежде всего неприемлемым для совести всякого нормального человека? Или с этой «условностью» можно было мириться: люди жили, работали, растили детей, культурная жизнь была несравнимо чище теперешней, а от набившей оскомину официальной лжи отстранялись просто и все.

В.И.Ленин на открытии памятника Марксу и Энгельсу. Москва 1918 год

- Но отстранялись-то не задаром! Так просто это не давалось. Чтобы вовсе отстраниться, нужно было изрядным образом десоциализироваться. Или уйти в такие ниши, которых не так уж много и было. Я сам помню, что вполне сознательно поступал на отделение классической филологии не только по любви к латыни и греческому (хотя безусловно и поэтому, имея также и некое упование, что это пригодится Церкви «во время подобно»), но и потому, что это была одна из наиболее деидеологизированных сфер, какие можно было найти в гуманитарных дисциплинах. Ну шли люди в искусствоведение, потому что там было меньше идеологии, в скандинавскую  филологию или в структурную лингвистику. А поди ж ты в истории найди области, где можно было историкам обойтись без ритуального хотя бы поклонения классикам марксизма! 

А. Ф. Лосев

Это ж были единицы таких людей, как Алексей Федорович Лосев, который мог себе позволить в списке литературы писать, в качестве обязательной библиографии, «Ленин. Собрание сочинений», «Маркс. Собрание сочинений», а потом приводить  реальные источники, на которые и ссылаться. А так, что ни диссертация, то ссылки либо на Ильича, либо на Фридриха, либо на «Карлу» нужно было делать на пространстве  всей диссертации. 

Можно сказать, люди простые (при всей условности этого термина) меньше были этим затронуты, но они и от этой идеологии меньше были защищены. Потому что у так называемого простого человека и других источников информации не было, и других, соответственно, возможностей формирования сознания, кроме советских средств массовой информации и такой как бы идеологической ауры, которая ими создавалась.

Л.И. Брежнев среди пионеров крымского лагеря "Артек". 1979

Да, конечно, фальшивость происходящего кем-то осознавалась, а ощущалась почти всеми, но считать ее будто бы «нейтральной» можно только постфактум. Это примерно так, как об армии вспоминают хорошее лет через пять после демобилизации, но скажи им: давай-ка еще на годик, вернись! – редко найдется мужчина лет под тридцать, который так вот охотно потопает еще на годик в ту армию, которую он так охотно, за рюмочкой, под огурчик вспоминает. Так и воспоминания о «прекрасных брежневских временах» отдают тем же самым. Ну моложе были, лучше, и хорошего в личной жизни каждого было достаточно!

- Отец Максим, что Вы считаете главным в освобождении от коммунистического режима в нашей стране?  Свободу для Церкви? Или еще что-то?

- В определенном смысле и Церковь подверглась  дискредитации в сознании людей и церковное свидетельство определенным образом девальвировалось. Не окончательно, безусловно. Но уже давно нет той ситуации, при которой любое слово любого священника в любом контексте сказанное, воспринималось как слово особенно авторитетное.

- А какое-то время так именно и было?

Труды советских ученых к XIV конгрессу византинистов

- Да, конечно! Я помню первые встречи в университете или в Доме ученых, или в других местах, когда в аудиторию набивались сотни, тысячи людей просто потому, что им сказали, что приедут преподаватели Московской Духовной Академии. О чем будут говорить – неважно, о чем будут говорить, это преподаватели Московской Духовной Академии! Или еще кто-то. Сейчас такого нет. Это конец 1980-х, начало 1990-х годов. Я помню в 1991 году, незадолго до путча, был в Москве XIV международный конгресс византинистов, проходивший  в Московском Университете и примечательный  тем еще, что Янаев его открывал. Горбачев где-то отдыхал уже, а Янаев его открывал, от лица советского правительства приветствовал. А я после 1985 года чуть ли не первый раз официально был в университете, как участник этого конгресса, но при этом от Русской Церкви, от Московской Духовной Академии. И я помню эту атмосферу особенного отношения, особенного расположения к Церкви. Сейчас такого, конечно, нет. И мы оказались не во всем на высоте, о чем нужно прямо сказать, и было слишком много слов при не таком большом объеме дел, и определенного рода работа была проделана людьми анти- и не-церковными по дискредитации позитивного образа Церкви в общественном сознании. Но сейчас как-то стало все трезвее и реалистичнее. Тем не менее, не знаю другого института, который бы так стабильно сохранял свое влияние как Русская Православная Церковь.

- Что Вам представляется главным положительным моментом в жизни Церкви последних двадцати лет? Что представляется главным упущением?

Строительство Храма Христа Спасителя, 1990-е годы

- Самым положительным было то, что – так или иначе – Церковь Русская смогла ответить на вызовы времени. Происшедшее с нею при этом можно сравнить с шагреневой кожей наоборот или с тем, как из маленького ростка вырастает вдруг огромное дерево. Ну кто мог предположить, что из шести тысяч храмов (на середину 1980-х годов) сейчас будет несколько десятков тысяч? Что найдутся необходимые преподаватели для семинарий, для школ, гимназий, что начнет выпускаться столько книг, сколько выпускается, что окажется возможным издание Православной Энциклопедии, что и в научном плане мы окажемся вдруг не бессильны – после «ужатия» до двух академий и пары отделов, где теплилась научно-богословская мысль? Плюс «Основы социальной концепции»! И решительное перемещение из области только частной жизни человека в «открытое всем ветрам» общественное поле! Результаты последних двадцати лет огромны – плоды деятельности двух почивших патриархов и последнего, который так активно инициирует упомянутое перемещение.

Блаженная Матрона благословляет Иосифа Сталина. Самочинная икона, запрещенная священноначалием

Что было главным упущением?  Не знаю, было ли неизбежным – то, о чем я скажу. Обыкновенно говорят о том, что нужно было сосредоточиться не столько на строительстве храмов, сколько на чем-то ином. А как же без строительства храмов? Не было бы богослужений, не было бы ничего остального. Мне кажется, что не было достаточной заботы о чистоте рядов. Прежде всего, духовенства.

- Охлобыстин – подходящий пример .

- Да что Охлобыстин? Это пример далеко не самый отрицательный. Он, по крайней мере, человек искренний и не таящийся. Мне кажется, что в теперешних духовенстве и монашестве мы имеем как болезни нравственного свойства, так и болезни сознания. Последнее – разных планов. Здесь, с одной стороны, усердие не по разуму, когда за православие выдаются местные, своеобразные, неукорененные в традиции предания. А с другой – непреодоленные идеологические пристрастия, от либеральных до ультра-консервативных, которыми заражают паству клирики. Встречается негожее и просто в бытовом каком-то плане. Вспоминаются слова профессора Алексея Ильича Осипова (и тут я совершенно с ним согласен), который говорил, что это мина замедленного действия. Такое количество монастырей без адекватного количества опытных наставников – это огромная проблема. Да и на приходах существует та же проблема, когда, к примеру, люди, недавно пришедшие в Церковь, становятся вождями… Не скажу, что «слепые становятся вождями слепых», но необучившиеся вождению начинают водить автобус, что и для них, и для пассажиров – изрядный риск.

- Видите ли Вы какие-нибудь положительные изменения в России последнего времени? Как Вы смотрите в будущее? Сможет ли Россия встать на путь оздоровления? И если да, то что для этого нужно?

Эпизод начала 1990-х годов

- Ну, в Россию можно только верить, как сказал великий поэт. Если подходить с рациональной точки зрения, то, конечно, мы на грани каких-то катаклизмов, этого нельзя не видеть. Я был и на Дальнем Востоке, и в Восточной Сибири. Превышена всякая мера – разорванности страны, демографическая ситуация катастрофична: на огромные, допускающие заселение пространства приходятся какие-то сотни тысяч населения, при наличии более-чем-миллиардного Китая рядом. Рядовому человеку невозможно при этом из одной части страны добраться до другой, по причине и обнищания, и неадекватной дороговизны проезда. Непреодоленные алкоголизм и наркомания распространены (главным образом, алкоголизм) в столь значительной части населения, что на скорое оздоровление надеяться не приходится. Плюс демографические изменения – смещение вектора титульной нации в сторону малых (не в принижающем плане, но в плане исторической роли) народов. Но в Россию можно только верить. Верю в то, что пока в селе стоит храм, то село не погибнет. Пока в России жива Русская Церковь, есть надежда, что Родина наша сохранится как единое целое.

- Отец Максим, какие книги Вы бы посоветовали нашей молодежи (родившейся уже в свободной от власти коммунистов России), чтоб она могла яснее представить жизнь нашей страны до 1991 года?

- Думаю, что буду неоригинален. Нужно просто читать хорошие книги хороших писателей. Это и Валентин Григорьевич Распутин, это, несомненно, и Василий Иванович Белов. Это, в другом ключе, Юрий Трифонов. Это Борис Можаев. Это, конечно, Александр Исаевич Солженицын – для тех, кто сможет одолеть его многотомные произведения. Если не «Красное колесо» и не «Архипелаг Гулаг», то его романы и рассказы.