Рождество в Тобольске

Царская семья на крыше оранжереи

Зима началась в октябре, но время от времени отступала. Государь записывает в дневнике 8 октября (ст.ст.): «Воскресенье. В 8 часов, как раз с восходом солнца, пошли к обедне. Все утро валил снег, мороз был небольшой, днем дошло до 1°. Гуляли до и после завтрака. Много читал». 10 октября (ст.ст.) Государыня констатирует изменение температуры, очевидно, с утра до середины дня: «-9°, -4°, -2°», а 11 октября пишет: «+2°. Ярко светит солнце, окно распахнуто». После сырого петербургского климата семья радуется чистому воздуху, обилию солнца. Мария Николаевна пишет в одном из писем: «Солнце бывает почти каждый день». 24 октября Государь оставляет короткую дневниковую запись: «Простоял чудный солнечный день. Были много на воздухе. До чая имел урок истории с Алексеем».

В начале ноября приходит настоящая зима. 9-го числа Ольга Николаевна пишет в Крым где находились под арестом сестры и мать Государя, вместе с другими Романовыми, Ксении Александровне: «Как ты поживаешь, моя душка, крошечная тетя Ксения? И как Бабушка? У нас все благополучно, все здоровы, бодры, чего и вам желаем. Зима теперь совсем установилась. Снегу довольно много и порядочный мороз, 17°. Гуляем мы и все делаем так же, так что нового, к сожалению, рассказать ничего не могу». Затем, рассказав, как кутаются сибиряки («больше нашего») и какие тут сани и лошади, великая княжна Ольга пишет: «Когда яркое солнце, и, несмотря на сильный мороз, оно греет, а особенно в комнате, через стекло. Стоят здесь 3 горшка с цикломенами, полученные к 3-му (ноября, день рождения в. кнж. Ольги, ей исполнилось 22 года — А.М.) и маленькие горшки с геранью, которая очень сильно пахнет, а в зале какое-то неизвестное деревцо, и на моем попечении лимонное дерево, которое я выкопала из оранжереи, где сейчас живут куры, принадлежащие должно быть бывшему губернатору. Я его долго мыла, т.к. оно было сплошь покрыто пылью и теперь изредка поливаю. Обыкновенно листья сами об этом напоминают, т.к. начинают скучно виснуть. Я жалею, что ты не можешь посмотреть нашего дома, т.к. мы очень хорошо устроились, и чувствуем себя совсем дома здесь».

Цесаревич Алексей кормит птиц

В связи с приведенным отрывком нельзя не вспомнить, что при заточении в Царском Селе царской семье в порядке революционной строгости запрещалось иметь комнатные цветы. Что же касается бывшей оранжереи (на крышу к ней Государь с детьми приделали лестницу, любили там сидеть, есть несколько таких фотографий), то в ней жили не только куры, но и другие птицы.

Вернемся на время к осени 1917 г. В сентябре Татьяна Николаевна писала Ксении Александровне: «У нас тут завелось целое хозяйство. Много кур, индюшек, уток и пять свиней, которые живут в бывшей губернаторской конюшне. Один у нас случайно выскочил и убежал на улицу. Его долго искали, но не могли найти, а потом вечером он к нам сам вернулся. Алексей каждый вечер кормит всех животных». Сохранилась фотография: Алексей Николаевич кормит птиц.

«...На моем попечении лимонное дерево, которое я выкопала из оранжереи...». Царские дети вслед за отцом не сторонились физического труда. Государь пилил дрова буквально каждый день, то с Жильяром, то с кем-нибудь из детей. Есть фотография, где Ольга Николаевна колет дрова.

Ольга Николаевна колет дрова

С начала декабря, очевидно, желая, чтоб их слова дошли к празднику, Государыня и великие княжны вставляют в свои письма поздравления с Рождеством Христовым. Одним из их постоянных адресатов была Зинаида Толстая (в девичестве Бехтеева, родная сестра поэта Сергея Бехтеева), с которой царица и великие княжны вместе работали медсестрами в Царском Селе, в 1914-1916 гг. Государыня пишет З. Толстой 5 декабря: «От всего сердца желаю Вам четверым (т.е. также мужу и детям — А.М.), Светлых Праздников. Храни Вас Господи! Христос поможет, утешит и подкрепит. Спасибо Вам большое, что нас так трогательно всегда вспоминаете. В такое время каждое ласковое слово особенно дорого. Радуемся, что видели многих наших друзей — воспоминания милого Царского Села. Все мы здоровы. Дети Вам писали, как занимаются. Погода холодная, ясное солнце. Крепко Вас целую; дай нам Бог повидаться в Новом Году! Душевный привет всем Вашим. Ваша А». Татьяна тогда же пишет З. Толстой: «У нас тут довольно холодно. Эти дни 15-17 градусов мороза, с солнцем — это ничего, но когда ветер дует, тогда менее приятно, но в общем сносно. Зато тут бывает много солнца, чего не было в Царском Селе в это время года. Часто Вас вспоминаем. У нас тут все по-старому. Пока, слава Богу, все тихо и мирно. Дай Бог, чтоб так и продолжилось. Жалею всех несчастных жителей Петрограда. Ужасно должно быть там теперь. Надеюсь, что у вас в городе (в Одессе — А.М.) тоже мирно и тихо — хотя, к сожалению, трудно этого ожидать, в особенности теперь! Татьяна».

6 декабря (ст. ст.) состоялся первый домашний спектакль (всего за зиму их было шесть): «Флюиды Джона», комедия в одном действии Мориса Хеннекена, на французском языке. Трех действующих лиц играли П. Жильяр, Алексей Николаевич и Мария Николаевна, постановщиком был Жильяр. Спектакль не случайно состоялся в день памяти святителя Николая, очевидно, Жильяр и дети постарались приготовить для Государя подарок к его именинам.

Пьер Жильяр

Запись в царском дневнике: «6 декабря. Среда. Мои именины провели спокойно и не по примеру прежних лет. В 12 часов был отслужен молебен. Стрелки 4 полка в саду все поздравили меня, а я их — с полковым праздником. Получил три именинных пирога и послал один из них караулу. Вечером Мария, Алексей и m. Gillard сыграли очень дружно маленькую пьесу «Le fluid de John», много смеху было».

Особую ценность представляют собой письма Государыни Анне Вырубовой. К счастью, Анна Александровна не послушалась Государыни и, пренебрегая своей безопасностью, не уничтожила этих писем, несмотря на настоятельные просьбы царицы. Последняя пишет своей подруге 8 декабря: «Вот холод 23 гр. и в комнатах мерзнем, дует, красивая кофта (видимо, присланная Вырубовой в Тобольск — А.М.)пригодится, будет греть снаружи и внутри. У нас у всех «chilblains» (обмороженные места — А.М.) на пальцах <...> Пишу отдыхая до обеда, камин горит, маленькая собачка «Jimmy» твоя лежит рядом, пока ее хозяйка (в.кнж. Анастасия — А.М.)на рояле играет. 6-го Алексей, Мария и Жилик играли маленькую пьесу, очень мило — другие все учат разные французские сценки, развлеченье и хорошо для памяти. Вечера проводим со всеми вместе, в карты играем, иногда Он (Государь — А.М.) нам читает вслух, и я вышиваю. Очень занята весь день заготовкой к Рождеству, вышиваю, и ленточки по-прежнему рисую, и карточки, и уроки с детьми, так как священника к нам не пустят для уроков, но я эти уроки очень люблю — вспоминаю много. Буду теперь с удовольствием творения Григория Нисского читать, их раньше не имела. Последнее время читала Тихона Задонского. Все-таки привезла из моих любимых книг с собой. Ты Библию читаешь? Которую я тебе дала, но, знаешь, есть гораздо полнее, и я всем детям подарила, и для себя теперь большую достала, там чудные вещи — Иисуса Сираха, Премудрости Соломоновы и т.д. Я ищу все другие подходящие места — живешь в этом — и псалмы так утешают. Родная, понимаем друг друга, спасибо за все, за все. Все переживаю».

А. Вырубова

Все царственные узники относились к А. Вырубовой как к родному для них человеку, все писали ей, хотя бы коротко. Для них утешительным было то, что Анна Александровна останавливалась в губернаторском доме в Тобольске, когда в 1916 г. приезжала на торжества прославления свт. Иоанна Тобольского. В. кнж. Мария пишет в декабре Анне Александровне: «Здравствуй, дорогая моя! Как давно тебе не писала, милая, так рада была получить твою записочку. Грустно очень, что не видимся, но, Бог даст, опять встретимся, и тогда такая радость будет. Живем в доме, где ты была. Помнишь комнаты? Они очень уютные, в особенности, когда везде свои вещи. Гуляем каждый день два раза. Есть милые люди и здесь. Вспоминаю тебя, душку, ежедневно и очень люблю. <...>Нюхали все твои духи, так напомнило тебя. Всего тебе желаю хорошего от Бога и крепко и горячо целую. Не скучай, Христос с тобою. Крепко тебя любящая М.».

Об усердной подготовке к празднику Рождества упоминает и в. кнж. Татьяна Николаевна. Приведем (не полностью) ее письмо от 10 декабря к Маргарите Хитрово (которая была фрейлиной двора и сестрой милосердия во время войны; по приезде в Тобольск осенью 1917 г. она подверглась аресту и высылке из-за подозрения в «заговоре»; это один из постоянных адресатов царственных страстотерпцев): «Ритка моя дорогая! Давно не писала Вам, да и Вы тоже! Поблагодарите Мих.Ник. за поздравление к 6-му (семью не пустили в церковь в тот день, тем важнее были для них полученные поздравления). Были сегодня у обедни. Днем опять гуляли. Пасмурно, но не очень холодно. Эти дни был сильный мороз, ночью доходило до 24°. Ветер был, т.ч. не особенно приятно жег лицо. Но зато было чудное солнце все время. Выходили все-таки каждый день два раза. Живем по-старому. Новостей никаких. <...> Работаем много, вышиваем, вяжем и т.д. Все-таки надо подарить что-нибудь всем нашим на Ёлку. <...> Ну, вот. Желаю Вам, Рита милая, всего хорошего, хорошо и весело провести праздники Рождества Христова. Крепко, крепко целую Вас и всех. <...> Татьяна».

Государыня за вышивкой

Регулярные занятия предполагали каникулы, и они наступили у царских детей. 21 декабря в. кнж. Ольга Николаевна пишет в. кн. Ксении Александровне: «У нас все, слава Богу, насколько возможно спокойно. Все здоровы, бодры и не падаем духом. Сегодня начинаются у сестры и брата каникулы. А в гимназиях здесь уже больше недели, что распустили учеников (видимо, К.М. Битнер рассказывала детям о жизни в Тобольске; она устроилась учительницей в одной из гимназий — А.М.) Снегу у нас все еще мало, мороз доходит до 20 гр., и солнце светит почти все время; ложится и встает ярким и красивым. <...> Видела сегодня Бабушку во сне. Надела сейчас оранжевый шарф и почему-то вспомнила твою гостиную в Петрограде. Мысли прыгают с предмета на предмет, почему письмо и выходит таким неосмысленным, за что прошу прощения. Ну, что бы еще написать. Волосы наши отрастают, и у Марии вьются. <...>Вот приятно так ходить. Мама целый день работает или рисует и красит, т.ч. все время занята и время скоро идет. По воскресеньям ходим в церковь целой процессией. Теперь кончаю, кое-как заполнив 4 стр. Обнимаем и крепко целуем тебя и всех. God bless you darling (Да благословит тебя Бог, моя дорогая — А.М.) Твоя горячо любящая Ольга»

Наступил Рождественский сочельник. Из письма Е.А. Шнейдер от 24 декабря П.В.Петрову узнаем: « Сегодня, по каким-то причинам, нельзя было пойти в церковь (хотя и воскресенье, и 24-е), и была у нас в зале обедница. Вечером же сегодня будет всенощная в 9 ½ час. Сейчас после завтрака пришла домой. «Там» стала украшать елку свечами — и только, никаких украшений нет, так что сегодня вечером будет зажжена маленькая елочка. У здешних елок совсем иной запах, елки пахнут апельсинами <...> Сейчас 4 часа, иду во дворик помогать делать гору — сегодня ночью выпало много снегу. Морозу 7 градусов. Это по-здешнему тепло».

Гостиная в губернаторском доме

Запись в дневнике Государыни: «Декабрь 24. Воскресенье. Тобольск. Канун Рождества. Готовила подарки. 12 ч. Богослужение в доме. Завтракала внизу. Украшала елки, раскладывала подарки. 4 ½ [часа]. Чай. Потом пошла к караулу 4-го стрелкового полка. Малышев, 20 человек. Я принесла им маленькую елочку и съестное, и Евангелие каждому с закладкой, которую я нарисовала. Сидела там. 7 ½ [часов]. Обедала внизу со всеми, Коля [Деревенко] — тоже. Изе (Софии Буксгевден, фрейлине, только что приехавшей в Тобольск с разрешением от правительства быть с царской семьей) запретили приходить к нам и покидать свой дом. 9 [часов] Рождественская елка для свиты — для всех наших людей. 9 ½ [часов]. Вечернее богослужение: пел большой хор. Солдаты пришли тоже»

Здесь лишний раз уместно отметить разницу между солдатами разных стрелковых полков, служивших в охране бывшего царя. Солдаты 1-го и 4-го полков были расположены не только лояльно по отношению к царской семье, но и сострадали им. Солдаты 2-го полка были еще со времени пребывания в Царском Селе распропагандированы в революционном плане, просветительские занятия Панкратова в Тобольске («политграмота») лишь усугубили в них соответствующие настроения. Их отношение к царской семье доходило до неприглядных поступков. Так, 12 декабря Государь записал в дневнике: «Утром случай с доской от качель в саду, на которой была неприличная надпись, сделанная кем-то из стрелков 2-го полка». Надпись заметил Алексей Николаевич, он не дочитал ее и не понял слов, которые видел — видел только, что вырезаны ножом на доске. Видимо, эти солдаты и главенствовали в солдатском комитете.

Великие княжны, 1908 г.

Как уже указывалось, по решению последнего, детям Е.С. Боткина, Татьяне и Глебу, не разрешали бывать в губернаторском доме. Великие княжны лично обратились к комиссару Панкратову за разрешением пригласить младших Боткиных на Рождественский сочельник, но получили отказ. Очевидно, не в силах противостоять солдатским настроениям, Панкратов, хоть и был человек, по всем показаниям, добрый, в этом случае сказал нечто издевательское: «Это вам доставит большое удовольствие на несколько часов, после которого вы потом будете несколько недель еще больше скучать». Татьяна Мельник (Боткина) воспоминала впоследствии: «Мы с братом проводили Рождество одни, так как мой отец был с их величествами, а нас туда не пустили. Но, благодаря вниманию Ее Величества, и для нас этот день не прошел незамеченным. Утром в сочельник Ее Величество спросила моего отца, есть ли у нас елка, и, узнав, что нет, тотчас же послала кого-то из прислуги в город за елкой для нас и приложила к этому несколько подсвечников, «дождя», «снега» и свечей, собственноручно подрезанных Его Величеством. Затем вечером того же дня мы получили по вышитой работе Их Высочеств, рисованную Ее Величеством закладочку и по вещице: моему отцу — вазу, брату — книгу с надписью, и мне брелок — золотой самородок с бриллиантом, который впоследствии <...> был у меня украден».

Панкратов

Пьер Жильяр в своей книге «Император Николай II и его семья» пишет: «...Панкратов был сектантом, насквозь пропитанным гуманными началами: он не был дурным человеком. С самого своего приезда он устроил занятия с солдатами, вводя их в круг либеральных учений и прилагая все усилия к тому, чтобы развить в них патриотизм и гражданственность. Но его усилия обратились против него. Будучи убежденным противником большевиков, он в действительности лишь подготовил им почву...» Рассказав о приезде Буксгевден и о решении солдатского комитета не допускать ее к царской семье, Жильяр продолжает: «Так мы дожили до Рождества. Государыня и Великие княжны в течение долгого времени собственноручно готовили по подарку для каждого из нас и прислуги. Ее Величество раздала несколько шерстяных жилетов, которые сама связала: она старалась таким образом выразить трогательным вниманием свою благодарность тем, кто остался им верен. 24 декабря старого стиля священник пришел служить всенощную на дом: все собрались затем в большой зале, и детям доставило большую радость преподнести предназначенные нам «сюрпризы». Мы чувствовали, что представляем собой одну большую семью; все старались забыть переживаемые горести и заботы, чтобы иметь возможность без задних мыслей, в полном сердечном общении, наслаждаться этими минутами спокойствия и духовной близости».

На следующий день царская семья посетила церковь. Государь записал в дневнике: «К обедне пошли в 7 час. в темноте. После литургии был отслужен молебен перед Абалацкой иконой Божией Матери, привезенной накануне из монастыря в 24 верстах отсюда». Икона была доставлена по распоряжению епископа Тобольского Гермогена.

Праздник был омрачен неблагоразумным поступком священника и дьякона: после молебна дьякон провозгласил многолетие членам императорской фамилии с прежним титулованием. Как рассказывал полковник Е.С. Кобылинский, солдаты охраны были так возмущены, что хотели убить священника, и ему лишь с большим трудом удалось уговорить их не предпринимать никаких репрессивных мер, а подождать решения дела в Следственной комиссии. Если верить воспоминаниям Панкратова, инцидент был сознательной провокацией со стороны священника и дьякона, которые сами ему признались, что хотели добиться его удаления: он не давал им часто совершать богослужения для царской семьи и тем увеличивать свои доходы. По всем отзывам, Панкратов был честным человеком, а об отце Алексии Васильеве, служившем в Благовещенском храме Тобольска, современники оставили неблагоприятные отзывы, так что, возможно, так и было, как рассказывает Панкратов, уж больно случай был дикий и не поддающийся объяснению. Тобольский совет потребовал ареста священника и дьякона, но за них заступился епископ Гермоген. Интересно его обстоятельное письменное объяснение, почему он не видит в происшедшем ничего предосудительного: во-первых, юридически Россия, до решения Учредительного собрания, еще не является республикой, во-вторых, по церковным канонам, находящиеся вне управления своей страной цари и императоры не лишаются своего сана как такового и соответственных им титулов (подробнее см. Буранов Ю.А., Хрусталев В.М. Гибель императорского дома 1992, стр.162).

Священник в церкви Благовещения был сменен, а царская семья, по решению солдатского комитета, лишена возможности посещения церкви, кроме двунадесятых праздников (однако на праздник Сретения Господня их не пустили в храм). На домашнем богослужении теперь должен был присутствовать солдат. Давая показания Н. Соколову, Кобылинский заметил в связи с этим: «солдаты все-таки пробрались в дом, с чем до того времени мне удавалось благополучно бороться». Однажды, служа в домовой церкви, устроенной в губернаторском доме и поминая в завершение службы всех святых того дня (по календарю, это должно было случиться 20 марта ст.ст.), священник помянул и «святую царицу Александру». Как рассказывает Кобылинский, присутствовавший на богослужении солдат охраны по фамилии Рыбаков «поднял целую бурю из-за этого». Пришлось Кобылинскому искать календарь и доказывать солдату, что поминалась не Александра Федоровна, а мученица IV века.

Баронесса Буксгевден написала в эмиграции воспоминания, названные ею «Венценосная мученица». Они посвящены, главным образом, императрице Александре Федоровне. (Книга вышла в Москве, в издательстве «Хронограф» в 2006 г.) Вот что пишет баронесса после рассказа о постепенном ухудшении жизни царственных узников в Тобольске: «Глубокая вера императрицы в милость Всевышнего неизменно приходила ей на помощь в самые трудные моменты жизни, позволяя мужественно переносить любые испытания и до конца надеяться на лучшее. Именно в Тобольске она обрела то неземное спокойствие, которое иногда снисходит на тех, кто ощущает перед собой великую тень смерти, даже не осознавая, как близко она подступила к ним. Императрица так мужественно боролась со своими человеческими слабостями, что, в конце концов, обрела подлинно христианское смирение и приучила свой гордый дух не восставать против тех унижений и испытаний, которые ей готовила судьба. В течение долгих месяцев заключения она искренне старалась научиться смотреть на все эти трудности как на дар Бога, желающего увести ее от жизни земной и приготовить к жизни небесной». Мы еще вернемся к этим размышлениям одного из самых близких царице людей.

Государыня писала Софии Буксгевден: «Со святым Рождеством тебя, дорогая Иза! Нежно целую тебя и желаю всего самого лучшего. Пусть Господь пошлет тебе здоровье и душевный мир, который является величайшим даром для нас, смертных. Мы должны молить Бога и о терпении, ведь оно так необходимо нам в этом мире страдания (и величайшего безумия), — об утешении, силе и счастье. Возможно, слова «радостное Рождество» звучат сейчас как насмешка, но ведь эта радость относится к рождению нашего Господа, Который умер, чтобы спасти всех нас — и разве же не способно это восстановить нашу веру в безграничную милость Господа? Он надо всеми и Он во всем: Он проявит Свою милость, когда выпадет срок, а до этого мы должны терпеливо ждать. Мы не можем изменить происходящего — мы можем лишь верить, верить и молиться, и никогда не терять своей любви к Нему».

Государь и Панкратов пилят дрова

В акафисте царю-мученику Николаю (самом первом, написанном еще в начале 1990-х годов) есть такие слова, обращенные к страстотерпцу: «Радуйся, царице праведною и мученицею быти поспособствовавый». И, действительно, совершая свой крестный путь, Государыня взирала на супруга. Но прежде, чем, в подтверждение этому, привести отрывок из ее письма, нужно заметить, что во многих рассказах о царской семье Государь оказывается... как бы в тени. В его фигуре нет ярких черт, нет «ничего значительного», он как бы «слишком прост». Так и говорил о нем следователю Н.Соколову полковник Е.С. Кобылинский: «Добрый он был и весьма простой человек, прямой и бесхитростный. Держал он себя очень просто. С солдатами в Тобольске он играл в шашки». Кобылинскому вторила в своих показаниях его супруга, К.М. Битнер: « Он (царь) производил впечатление человека необычайно доброго и совсем простого. <...> С ним я всегда чувствовала себя совсем просто, как век его знала, привыкла к нему. <...> Государыня как была царицей раньше, так и осталась ею. Самая настоящая царица: красивая, властная, величественная. Именно в ней самым ее характерным отличием была ее величественность. Такое она впечатление производила на всех. Идет, бывало, Государь, нисколько не меняешься. Идет она — обязательно одернешься и подтянешься. Однако она вовсе не была горда...». Несмотря на искренность этих слов, исполненных любовью, живых и выразительных, в них заметна ошибка тогдашнего, уже «постмонархического» сознания, которому, за отсутствием собственного благоговейного чувства, нужны «психологические воздействия». Восприятие «психологическое», в мыслях лишь о «чертах характера» не замечает главного. Так и сейчас, признавая за царем его подвиг страстотерпца, не задумываются о главном в этом подвиге: о его страдании за Россию. И уж вовсе не думают о страданиях Александры Федоровны.

Александра Федоровна и Анна Вырубова

В большом (не проходившем цензуры Панкратова, посланном через верных людей) письме от 20 декабря Анне Вырубовой Государыня пишет: «Прости, что так плохо пишу, но ужасное перо, и пальцы замерзли от холода в комнате. <...> Занята целый день, уроки начинаются в 9 час. (еще в постели), встаю в 12 часов. Закон Божий с Татьяной, Марией, Анастасией и Алексеем. Немецкий 3 раза с Татьяной и 1 раз с Мари и чтение с Татьяной. Потом шью, вышиваю, рисую целый день с очками, глаза ослабели, читаю «хорошие книги», люблю очень Библию, и время от времени романы. Грущу, что они могут гулять только на дворе за досками, но, по крайней мере, не без воздуха, благодарны и за это. Он (Государь — А.М.) прямо поразителен — такая крепость духа, хотя бесконечно страдает за страну, но поражаюсь, глядя на Него. Все остальные Члены Семьи такие храбрые и хорошие и никогда не жалуются <...> Маленький (цесаревич — А.М.) — ангел. <...> Дитя мое, я горжусь тобой. Да, трудный урок, тяжелая школа страданья, но ты прекрасно прошла через экзамен. Благодарим тебя за все, что ты за нас говорила, что защищала нас и что все за нас и за Россию перенесла и перестрадала. Господь один, может, воздаст. <...> Наши души еще ближе теперь, я чувствую твою близость, когда мы читаем Библию, Иисуса Сираха и т.д.... Дети тоже всегда находят подходящие места, — я так довольна их душами. <...> Какая я стала старая, но чувствую себя матерью этой страны и страдаю, как за своего ребенка и люблю мою родину, несмотря на все ужасы теперь и все согрешения. Ты знаешь, что нельзя вырвать любовь из моего сердца и Россию тоже, несмотря на всю неблагодарность к Государю, которая разрывает мое сердце, но ведь это не вся страна. Болезнь, после которой она окрепнет. Господь смилуйся и спаси Россию!.... Страданье со всех сторон. <...> Но удивительный душевный мир, бесконечная вера, данная Господом, и потому всегда надеюсь».

К той части народа, о которой Государыня писала «не вся страна», относился и поэт Сергей Бехтеев. Через фрейлину Государыни, Анастасию Гендрикову, ему удавалось посылать царской семье свои стихи. Известно, что Государь получил стихотворения, которые будут сейчас приведены (первое не полностью), просил благодарить за них поэта, а при чтении их, как передавала А. Гендрикова, прослезился.

БОЖЕ, ЦАРЯ СОХРАНИ

Боже, Царя сохрани

В ссылке, в изгнаньи, вдали,

Боже, продли Его дни,

Боже, продли!

Дай Ему силы сносить

Холод и голод тюрьмы;

Дай Ему власть победить

Полчища тьмы!

Да не утратит Он Сам

Веру в мятежный народ;

Да воссияет Он нам

В мраке невзгод.

Боже, спаси, сохрани

Мать и невинных Детей!

Дай им счастливые дни

В царстве цепей!

Пусть пред иконой Твоей,

Тихой, вечерней порой,

В блеске лампадных огней,

Вкусят страдальцы покой.

Кисловодск 1917

СВЯТАЯ НОЧЬ

«Слава в вышних Богу, и на земле мир,

в человецех благоволение»

(Ев Луки. 2, 1-14)

Ночь и мороз на дворе;

Ярко созвездья горят;

В зимнем седом серебре,

Молча деревья стоят

Дивен их снежный убор:

Искр переливчатый рой

Радует трепетный взор

Дивной стоцветной игрой...

Блещут в Тобольске огни,

В мраке сверкая, дрожат;

Здесь в заточеньи Они

Скорбью монаршей скорбят.

Здесь, далеко от людей,

Лживых и рабских сердец,

В страхе за милых Детей

Спит Их Державный Отец...

Искрятся звезды, горя,

К окнам изгнанников льнут,

Смотрят на ложе Царя,

Смотрят и тихо поют:

«Спи, Страстотерпец Святой,

С кротким Семейством Своим;

Ярким венцом над Тобой

Мы величаво горим.

Спи, покоряясь судьбе,

Царь побежденной страны;

Ночь да откроет Тебе

Вещие, светлые сны.

Спи без тревог на челе

В тихую ночь Рождества:

Мы возвещаем Тебе

Дни Твоего торжества.

Светочи ангельских слез

Льются, о правде скорбя;

Кроткий Младенец Христос

Сам охраняет Тебя»

г. Орел. 24 декабря 1917г.

Маргарита Хитрово

При взыскательном анализе эти стихи не выдержат критики. Но, как и в самом известном произведении С. Бехтеева, стихотворении «Молитва» («Пошли нам, Господи, терпенье...»), в них столько верности, столько человеческого достоинства и незлобивого мужества, они, коротко говоря, так оплачены страданием, что «анализировать» их и не решился бы, принимаешь такими, какие есть.

На второй день Рождества, 26 декабря, в кнж. Ольга Николаевна писала М. Хитрово: «Здравствуй, Ритка милая! <...> Вот уже и Праздники. У нас стоит в углу елка и издает чудный запах, совсем не такой, как в Царском. Это какой-то особый сорт и называется «бальзамическая елка». Пахнет сильно апельсином и мандарином, и по стволу течет все время смола. Украшений нет, а только серебряный дождь и восковые свечи, конечно, церковные, т.к. других здесь нет. После обеда, в сочельник, раздавали всем подарки, большею частью разные наши вышивки. Когда мы все это разбирали и назначали, кому что дать, нам совершенно напомнило (благотворительные -А.М.)базары в Ялте. Помнишь, сколько было всегда приготовлений? Всенощная была около 10-ти вечера и елка горела. Красиво и уютно было. Хор был большой и хорошо пели, только слишком концертно, а этого я не люблю. <...> Пишу тебе в большой зале, на громадном столе, где помещаются маленькие солдатики брата. А немного подальше Папа и четверо детей пьют кофе, а Мама еще не встала. Показалось солнце и светит на бумагу через мое правое плечо. За эти дни прибавило снега, и гора наша растет...»

Ольга Николаевна и Алексей Николаевич в Тобольске

Мы не в первый раз встречаем упоминание горы, которую дети вместе со взрослыми сооружали во дворе, о ней еще будет речь в следующем очерке. А пока гора еще не очень большая, приведем отрывок из письма Татьяны Николаевны П.В.Петрову, опубликованный В.М. Хрусталевым в упоминавшемся издании дневников Государя и Государыни и служащий комментарием к дневниковой записи Александры Федоровны от 28 декабря («М<есье> Жильяр повредил ногу»): «Во дворе у нас устроена маленькая горка. Когда наскучит ходить взад и вперед, то скатываемся с нее, часто бывают очень смешные падения. Так раз Жилик (П. Жильяр — А.М.) оказался сидящим на моей голове. Я его умоляла встать, а он не мог, потому что подвернул себе ногу, и она болела. Кое-как я вылезла. Ужасно было глупо и смешно, но ему все-таки пришлось пролежать несколько дней из-за ноги. Другой раз я спускалась с горы задом и страшно треснулась затылком об лед. Думала, что от горы ничего не останется, а оказывается ни она, ни голова не лопнули, и даже не болело...»

Иллюстрации к статье предоставлены автором