Об учащих и учащихся. Интервью с игуменом Филиппом (Симоновым). Ч.3

- У вас был или есть опыт преподавания в каких-то других учебных заведениях, кроме университета?

- Московская финансовая академия, Университет Иоанна Богослова, академия внешней торговли, физический факультет университета, где я до сих пор преподаю (у магистров читаю внешнеэкономическую деятельность). У Виханского я преподавал 2-3 года в школе бизнеса.

- А университет «по духу» отличается от остальных вузов?

- Это другое учебное заведение. Он еще пока другой.

- В каком смысле?

- Это другой контингент. Совершенно четко другой контингент. Это другая заточка студента, все-таки наш студент ориентирован на науку. Даже если он выходит потом в народное хозяйство после гуманитарного факультета, даже если выходит в школу - это редко бывает, но бывает - он все равно сохраняет ту традицию, которая в университете еще осталась. Пока университет еще напоминает корпорацию, министерство страшно желает эту корпорацию разрушить, но думаю, дай Бог, ему это не удастся.

Когда я заведовал Инспекцией по науке и образованию, я инспекторов своих воспитал в этом плане, что университет - это немножко другое, и подходить к этому надо как к другому. Финансовые отношения везде одинаковые, но учебный процесс здесь всегда был другим, и оставьте его таким, потому что университет готовит специалистов для узко ориентированной общественной деятельности прежде всего, для научной деятельности. Это должна быть другая подготовка, это не Мясомолочный институт.

Я и в Мясомолочном институте преподавал в период 90-х годов, когда нечего было кушать, а там вводили курс экономической истории, и я у них эту экономическую историю преподавал. Там другие дети, у них другая ориентация, и никто их в науку не пихает. Они не за этим туда пришли. Надо им дать то, чего они хотят. Нашим детям надо дать другое, потому что они пришли заниматься другой проблематикой. Она специфична, она требует отдачи, она требует времени, она требует подготовки. И отнимать в этом случае шестую пару - это грех.

Ну и дети, с одной стороны, может быть, здесь более свободные, а с другой - более вдумчивые. Был такой период, когда у студентов были тусклые глаза, я застал это, преподавал в это время, это была середина 90-х годов. Видно было, что дети пришли, потому что их просто пихнули в институт, а зачем - они не поняли. Они просто сидели с тупыми глазами и смотрели на тебя. И поднять их, воодушевить, заинтересовать было ну просто невозможно, не получалось никак. Стена. Университетские дети были другие в это время. У них глаза горели.

- Мне кажется, что на более старых факультетах, гуманитарных и естественно-научных, контингент учащихся тоже иной, нежели, допустим, на экономическом факультете. Такого вы не наблюдали?

- Сейчас опять стало немножко посвободнее. Был период, рубеж 1990-2000-х, когда время было очень циничное. И вот у экономистов этот цинизм был просто на поверхности, они его просто никогда не скрывали. Одна иллюстрация. Я задал на лекции вопрос: если для получения повышенной прибыли вам надо было бы переступить через старушку, вы бы это сделали? Они сказали «да». Не задумываясь. В принципе, видимо, сама профессия подразумевает некоторую степень цинизма, экономика очень циничная вещь на самом деле.

С другой стороны, система образования на экономическом факультете радикально отлична от той, которой, например, научили нас. Впервые в жизни на экономическом факультете, где я заканчивал аспирантуру и защищал диссертацию, я узнал, что, для того чтобы писать об экономике древней Индии, санскрита знать не надо. А для того, чтобы писать об экономике древней Греции, не надо знать древнегреческий. Вот это для меня было открытие. Как можно, не понимая сути той экономической структуры, которую ты изучаешь, о ней писать? Это, знаете ли, некоторая легковесность и поверхностность.

Именно поэтому между мной и нынешними кандидатами наук просто кладбище, никого нет, 35-40-летних людей очень мало, потому что это было время, когда наука просто уничтожалась и люди туда не ходили.

Есть люди, которые, выступая со своими экономическими публикациями и статьями, ведут себя таким образом, словно до них не существовало ничего. Любой студент-историк на первом курсе знает, что такое историография, и, высказывая свои мудрые мысли в своей первой курсовой работе на первом курсе, он понимает, что, для того чтобы их высказать, надо просто понять, не сказал ли их кто-нибудь до тебя. Поэтому хотя бы пару-тройку книжек надо прочесть, чтобы не вляпаться, потому что у преподавателя обычно эти книжки стоят на полке, и, если ты просто содрал оттуда, он тебе укажет, с какой страницы.

Вот у экономистов этого нет.

Пришла ему в голову таблица умножения, и он ее подает, как свое великое открытие, которое перевернуло науку. Оно ее перевернуло. 2000 лет назад. До тебя. В области прогностики, народно-хозяйственного прогнозирования, индикативного планирования и так далее они же сейчас открытия делают, которые советская наука в Госплане сделала в 30-е годы. Так для них это просто откровение. И, главное, они не знают, что в 30-е годы была куча экономистов, которые эту теорию разрабатывали.

Это легковесность, это поверхностность. Историки так себя не ведут, филологи так себя не ведут, физиков по-другому учат. А вот здесь есть определенный сдвиг, и я надеюсь, что когда-то он ликвидируется.

- Наверное, сама жизнь сейчас так устроена, что все надо быстро, а быстро хорошо, наверное, не получается. И выходит, что люди, воспитанные в классической традиции, с трудом вписываются в эту систему или не вписываются вообще.

- Поэтому, с одной стороны, мы обязаны им помочь вписаться. А с другой стороны, мы должны их к этому приготовить.

Мы должны их научить отличать халтуру от науки. Да, ты можешь сделать халтуру. Ситуация такова, что материальный фактор определяет очень многие отношения. Когда кушать нечего, ты бросаешь средневековое ирландское монашество и идешь редактировать гламурный журнал - просто потому, что нечего кушать. Потом придумываешь сказку для публики какую-нибудь, пытаясь обосновать свое решение, но сказка эта - для наивных людей.

Бытие определяет сознание - мы давно уже это знаем, и оно продолжает определять, что бы ни происходило. Если у тебя христианское бытие, то у тебя и сознание христианское, если твое бытие абсолютно не касается никаких моральных норм, то и получается из тебя Чубайс. Если человек делает халтуру, то мы должны ему объяснить: ты должен отдавать хотя бы себе отчет, что ты делаешь халтуру. И ни в коем случае, если ты сделал халтуру, не подавай ее для себя и для тех людей, которые тебя уважают, как твое научное достижение. Неприлично.

Раньше были понятия "прилично" и "неприлично". Сейчас другие понятия: дают деньги или не дают денег. Наша задача - сохранить в обществе понятие приличности, того, что соответствует нормальному человеческому облику. Ну а что делать? Вот почему мы и стоим за этот университет, который нас учил и в котором мы учим. Мы хотим выпускать людей, которые помимо общей научной накачки сохраняют некоторые моральные нормы.

- Да, это как-то очень сильно удается, как ни странно для светского учебного заведения, хотя именно для университета НЕ странно.

- А университет был так заточен, его так создали. И это всегда было, и мы не хотим, чтобы было по-другому. Это отличие нашего университета от любого западного университета (я там тоже преподавал), у них другой совершенно университет, другой подход к образованию.

Я преподавал в новом университете, то есть это не Оксфорд с тысячелетней историей, а это университет, основанный после войны. Но все равно они держат свои традиции, свой подход к семинарским занятиям. Ведь университет - это не мультиплекс, не обязательный набор каких-то специальностей, это способ работы со студентом. Если у меня семинарская группа больше восьми человек, я не могу работать с каждым студентом. Если у меня нет времени на то, чтобы с каждым студентом, который у меня в семинаре, в течение семестра несколько часов поговорить один на один, - это не университет, это не образование.

А в Англии ситуация была такова: у них был лекционный курс, у них были семинарские занятия, группы небольшие. Они там плакали о том, что у них сокращается финансирование. У них расчасовка в разы ниже нашей - меня это потрясало. Я приехал, зная примерно свою расчасовку и думая, что я там столько же получу. Получил я там два часа в неделю аудиторной нагрузки плюс индивидуальные консультации. Когда я говорил, что бывает шесть, на меня профессора смотрели, как на идиота: шесть не бывает. А у меня в этом семестре было 16 только на историческом факультете.

- Нам говорили, что то, что в России профессора ведут семинарские занятия, - это «шикарно», нигде в мире такого нет.

- Да, нигде больше нет. Но то, что мы имеем, это правильно. Пусть не семинарские, но какие-то консультации мы должны давать. У нас не должно быть такой ситуации, как в одном из педвузов, куда одна из моих сокурсниц по какой-то причине распределена была на работу.

Очень отдаленная местность, там проводилась научная конференция, и кто-то из наших преподавателей туда ездил. Она в него вцепилась: «Пойдемте я вас покажу своему потоку!» А лететь туда восемь или девять часов, все-таки усталость физическая, и дама от нее отбивалась: «Наташ, тебе это зачем?» - «Пусть они посмотрят на живого доктора наук!» Понимаете, человек должен не просто смотреть на живого доктора наук, он должен с ним общаться, тогда он будет заниматься наукой.

Университет - это одно из немногих мест, где сохранилось понятие "научная школа". На самом деле я не против вот этой системы повсеместных университетов. Но университет - это работа со студентом и это научная школа. У нас в некоторых педвузах были хорошие научные школы. В Воронежском педе была хорошая научная школа по «отечке», в Ленпеде была хорошая научная школа по Средним векам, по древнему миру. Но этих вузов были единицы. И тот вуз, который не сумел найти вот такой подход, еще не может быть университетом, ему это просто рано.

В прошлом году шумели: мы создадим в двух местах университеты с нуля, кампусы построим, соберем библиотеку им, в Ростове и в Новосибирске. Знаете эту историю? Это было в рамках проекта «Национальное образование». Мы сейчас это все выстроим! Нового типа университеты залудим! Какой университет в Ростове?! Кто там преподавать-то будет?! Вы библиотеку-то там соберете, а кто читать-то это все будет? Я понимаю Новосибирск, там Академгородок, но у нас законом запрещено при Академии наук организовывать учебные заведения! Измените закон, и тогда весь Академгородок будет у вас преподавать. И сделайте его не просто в Новосибирске, а именно при Академгородке - вот это будет университет, потому что там люди всю жизнь работают, им будет что рассказать студентам.

Это как больницу построили не то в Беслане, не то где-то на границе с Афганистаном. Хорошая больница, республиканский лечебный центр. Только там стреляют. Туда ни врачи не едут работать, ни больные не едут лечиться. Но несколько миллиардов потратили...

- Сейчас раздумали там университеты строить?

- Сейчас что-то тихо стало. То ли пыл прошел, то ли поняли, что это деньги на ветер. К концу этого года данная идея как бы немножко заглохла, и слава Тебе, Господи.

ВЕЗДЕ ИДЕТ СТРОИТЕЛЬСТВО...

- А вот что можно сказать о глобальном строительстве в университете?

- То, что новые учебные корпуса строят? Это хорошо. Наш первый гуманитарный корпус тесный, неудобный и отвратительный, неприспособленный для жизни. Еще когда мы в нем учились, летом всегда было страшно душно, дышать невозможно, а зимой мы сидели в пальто. Сейчас корпус новее не стал, щели стали шире. Я думаю, что идея ректора просто разобрать его - мудрая идея, на этом месте можно что-нибудь построить, потому что капитально ремонтировать развалины, думаю, не следует.

А с другой стороны, второй вопрос: что строить на этом месте? Я не знаю, как строится третий гуманитарный корпус, что там будет и как, но вот тот гуманитарный корпус, который построили рядом с библиотекой, для занятий не предназначен. Обратное эхо в аудитории говорит о том, что проектировщики не подумали о том, что в этой аудитории будут выступать профессора с лекциями, а не инструментальные ансамбли с концертами. И когда профессор читает лекцию и слышит себя в оборот - это прекрасная акустика для концертного зала. А студенты в это время слышат двух профессоров - одного спереди, другого сзади. Они сначала пытаются переспрашивать, чтобы понять, о чем разговор, а потом минут через пятнадцать понимают, что даже если переспросят, смысла в этом не найдут. И они начинают шуметь.

В аудитории ситуация такая: там стоит ровный гул, как в метро, и поверх этого гула профессор беседует сам с собой. Сверху там стеклянный потолок. А если ты археолог или, скажем, искусствовед, то тебе надо показывать слайды. А день у тебя солнечный. Вот и все. Ну и есть определенные вопросы к этажам, потому что там все хорошо, удобно, прекрасно, но аудитории там по сто метров, а у нас семинарские группы - десять человек максимум. Зачем мне аудитория сто метров? Зато с кафедральными помещениями довольно сложно. Когда делаешь проект, надо думать все-таки, кого туда потом селить. Ладно, историки - мы гуманитарии. Но возьмем физиков, предположим, что такое же здание построили для них. У них лаборатории, оборудование, книжки, музей... В сто метров это тоже не запихнешь, тоже нужны какие-то ограниченные пространства.

- Но это же строится не только ради чистых стен, там и концепции: у нас должно стать еще больше факультетов, что у нас должно стать в два раза больше студентов.

- Это прекрасно! Студентов может быть и в три раза больше - это вообще замечательно. Но зачем для такого количества студентов аудитории по сто метров?

- А вам нравится новое здание Фундаментальной библиотеки, так называемый «Интеллектуальный центр»?

- Библиотека - это особая статья. По крайней мере, то, что нужно было новое хранение, сомнению не подлежало, потому что книжки уже расползлись по всей Моховой. Они уже были и в ИСАА, и там, и сям. Конечно же где-то надо было эти книги собрать.

Я ходил, смотрел, когда ее еще не сдали, мы проверку там проводили в это время. Для занятий она вроде бы удобна. Там достаточно уютные залы, там есть компьютерные места, там есть Интернет, там переводят каталог в электронный вид - работа идет. Но на сколько хватит этого хранения, я не знаю, оно быстро очень заполнится, нужно будет еще одно здание.

Медфак там строится, но, если его делать, тоже нужны адекватные помещения. Причем там особые сложности, насколько я понимаю, ведь предполагается клиническое отделение, то есть это будет достаточно сложное инженерное сооружение.

Пока опыт учебного корпуса, который мы открыли в этом учебном году, показал, что проектировщики не учитывают специфики того объекта, который они строят, стоит все же проекты лучше приспосабливать к учебному процессу.

ХРАМ

- Можно тогда последний вопрос? Вы, наверное, тоже следили за судьбой университетского храма, как он открывался, как становилась в нем приходская жизнь. Какие чувства у вас это вызывало тринадцать лет назад, чего хотелось бы пожелать в отношении храма и университета?

- Знаете, последний раз при советской власти я был на каком-то культурном мероприятии в храме святой Татианы. И вот тогда мысли о том, что здесь когда-то будут снова служить, даже возникнуть не могло. И то, что вдруг поменялось время, и то, что нашелся нормальный ректор, который пошел навстречу и помещение отдал, демонтировал оттуда концертный зал, снес сцену и так далее - это действительно было чудо.

Я думаю, во-первых, что университетский храм должен оставаться именно университетским по той причине, что в университете всегда была прослойка верующих людей, даже в эпоху «Народной воли», когда атеизм был не обязанностью, но общественной модой. Всегда был контингент, который искренне веровал, и я думаю, что корпорация может себе позволить содержать такое здание для своих профессоров и для учеников своих профессоров.

Другой функции этот храм никогда не выполнял, теологического факультета у нас толком никогда не было. Учебной функции он не нес, а возможность предоставления профессуре и студентам помолиться недалеко от того места, где ты преподаешь и учишься, он предоставлял всегда. Так что дай Бог здоровья настоятелям и ктитору, чтобы это здание поддерживалось.

Конечно, оно требует дальнейшей работы, надо его реставрировать, восстанавливать исторические росписи, но, как бы то ни было, раз уж он был построен в этом месте для этих целей, то пусть он их и выполняет. По-моему, он сейчас это делает довольно неплохо. Есть, правда, второй момент, который у меня в голове всегда крутится. У университета все-таки две территории, и вторая территория пока еще остается покрыта только сенью маленького храма на смотровой площадке.

- До которого от гуманитарных корпусов добираться почти столько же, сколько добираться до храма святой Татианы.

- Да, легче доехать до святой Татианы. Так что я бы подумал на эту тему. Насколько я знаю, кто-то из естественников - физики или математики - этот вопрос поднимали, но пока он не решен. Причем думать надо сейчас, потому что места становится все меньше и меньше. План застройки вокруг библиотеки уже есть, а земля-то не резиновая.

Фотографии предоставлены Болмасовым Александром