Архиерейский собор о новомучениках: опыты интерпретации постановления

 

Стоит заметить, что все документы, принятые на Архиерейском Соборе в этом году, исторически уникальны. Уникальность их заключается в том, что все эти документы стали результатом беспрецедентного длительного  редактирования на нескольких уровнях. Во-первых, все они были разработаны в рамках специальных комиссий совершенно нового консультативного органа в нашей Церкви – Межсоборного присутствия, созданного в 2009 году и включающего в себя на данный момент 144 человека, начиная с самого Патриарха и глав синодальных отделов, и заканчивая простыми священниками, дьяконами и мирянами. Во-вторых, каждая комиссия передала проекты своих документов на президиум Межсоборного присутствия, который принимал решение об их обнародовании и дальнейшем редактировании. В-третьих, после этого проекты документов были опубликованы на сайте Богослов.ру, где они прошли широкое публичное обсуждение в “онлайне”, позволившее, во многих случаях, несколько скорректировать их изначальный текст. В-четвертых, после этой корректуры проекты документов были переданы на обсуждение в “офлайне” пленума Межсоборного присутствия, впервые состоявшегося 28-29 января этого года, накануне Архиерейского Собора. Наконец, в-пятых, после столь подробного исследования проекты этих документов были переданы на Архиерейский Собор, утвердивший их в новой редакции.

Столь же многоступенчатую процедуру редактирования прошел документ “О мерах по сохранению памяти новомучеников…”, вызывавший огромный энтузиазм при обсуждении на Межсоборном присутствии, что совершенно естественно в силу непереоценимого историософского и, в том числе, политического значения прославления мучеников и исповедников Русской Церкви, пострадавших от большевистского террора. Конечно, нравственные подвиги новомучеников и исповедников российских бесконечно превосходят какие-либо политические контексты и смыслы, а в большинстве случаев вообще не имеют к политике никакого отношения, ведь эти люди открыто отстаивали православие не потому, что специально  сопротивлялись большевизму, а потому что иначе не могли поступать – они отстаивали свою веру, имеющую для них несопоставимо большее значение, чем заветы Маркса и Энгельса для самих большевиков. Но проблема в том, что мучителями и убийцами новомучеников были не какие-то абстрактные темные силы, а представители совершенно конкретной политической партии, прямые и официальные наследники которой сегодня составляют значительную часть Государственной Думы и продолжают претендовать на власть. Не трудно представить себе, каким неудобным и неприятным фактом остается для них канонизация новомучеников Русской Православной Церковью, начатая еще в 1989 году, но зато трудно представить себе, чтобы кто-то из них сегодня открыто признался, что ничего плохого в тех мучениях и убийствах не видит, что он сам бы так же поступал с ревнителями православия, если бы того требовала “революционная целесообразность”. Поэтому коммунисты и их сторонники выбрали наиболее привычную тактику в таких случаях – делать “хорошую мину при плохой игре”, а иногда даже интерпретировать откровенно неприятные для себя факты якобы в свою пользу. Именно такую тактику можно наблюдать по реакции на документ “О мерах по сохранению памяти новомучеников, исповедников и всех невинно от богоборцев в годы гонений пострадавших”.

Примером такой реакции можно считать заметку публициста Александра Дюкова “Архиерейский Собор проявил наглядную заботу о национальном примирении”, опубликованную на сайте Rus-obr.ru. Смысл заметки заявлен в самом начале: “Осуществлявшиеся в 20-50 годы ХХ века гонения на Церковь - очень болезненная тема. Можно было опасаться, что в документе будут иметь место заявления о "богоборческом советском государстве", и таким образом, РПЦ будет использоваться в федотовской кампании "десталинизации". Упоминание Церкви в выступлении Караганова на заседании Совета по правам человека 1 февраля наглядно об этих планах свидетельствует. Однако итоговый документ оказался гораздо аккуратнее и повода для подобных спекуляций не дал”. 

Сразу замечу, что вся эта тирада Александра Дюкова, с моей точки зрения, не имеет абсолютно никакого смысла, потому что тематика прославления новомучеников и необходимых мер по сохранению их памяти не имеет абсолютно никакого отношения к “примирению” кого бы то ни было с кем бы то ни было. Более того, канонизация любого святого человека – это всегда слишком однозначная акция, заставляющая верующих людей прямо определяться в своем отношении к нему, потому что несогласие с Церковью по поводу той или иной канонизации автоматически приводит верующего в конфликт с этой Церковью. В этом смысле любая канонизация всегда разделяет людей, отделяя верных Церкви от неверных её соборному авторитету, поэтому искать в канонизациях какие-то “примиренческие” и “объединительные” мотивы совершенно бессмысленно. Тем более, когда речь идет о канонизации людей, пострадавших от конкретного идеологического режима, управляющего нашей страной с 1917 по 1991 год, ведь если здесь руководствоваться стремлением угодить всем политическим силам нашего общества и ни в коем случае не сталкивать их, то тогда не надо было даже начинать этот процесс и выносить какие-либо суждения о прошлом нашей страны. Однако для Церкви такое безмыслие совершенно невозможно, но и не только для нее, а для всех мировоззренческих организаций, имеющих собственные критерии добра и зла, включая ту самую коммунистическую партию, не особенно задумывающуюся о том, насколько культивирование памяти о Ленине или Сталине способствует объединению российского общества. Поэтому, когда коммунисты обвиняют Церковь в “разделении общества”, то они, мягко говоря, лицемерят. Еще больше они лицемерят, когда в свойственной им манере выдавать Христа за “первого коммуниста”, они пытаются увидеть в действиях Церкви уступки своей антицерковной политике, как это видно на примере с обсуждаемым документом. 

На самом деле принятый на Архиерейском Соборе 2011 года документ   “О мерах по сохранению памяти новомучеников, исповедников и всех невинно от богоборцев в годы гонений пострадавших” свидетельствует о совершенно недвусмысленной и бескомпромиссной позиции Церкви в отношении её гонителей, не оставляющей никаких возможностей для её перетолкования в удобном для наших “сменовеховцев” ключе. Чтобы убедиться в этом, достаточно просто внимательно прочесть текст этого документа, каждое слово которого прошло неоднократную коллективную редакцию. В данной статье я перечислю основные фрагменты из этого документа и начну с тех, которые упоминает сам Александр Дюков. 

1. “Если в проекте говорилось о том, что "Церковь помнит не только прославленных ею святых, но и всех жертв политических репрессий, призывая все общество сохранить память об этих трагических страницах истории", то в итоговом документе мы читаем: "Церковь помнит не только прославленных ею святых, но и всех невинных жертв репрессий, призывая общество сохранить память об этих трагических страницах истории". Таким образом Церковь напомнила о той простой истине, что трагедией были репрессии против невинных людей, а не репрессии как таковые. Этот тезис находит свое продолжение и дальше: в рекомендациях призыв к "изучению и увековечению памяти жертв репрессий" изменен на "изучение и увековечение памяти жертв гонений".”

Вообще-то, сам термин “репрессии” (лат.repressio – подавление, угнетение) уже носит оценочный характер. Сама советская власть стала называть произвол свой собственный произвол в 30-е годы “репрессиями” не ранее, чем после ХХ съезда компартии, потому что в самом этом слове уже содержится негативная оценка того процесса, который мог выдаваться за рядовое наведение порядка или законные преследования. Поэтому одно только использование слова “репрессии” в этом документе свидетельствует о том, как его авторы относятся к соответствующим действиям  советской власти. Но поскольку в наше время этот термин сильно затаскан и потому утрачивает свой оценочный смысл, авторы документа к понятию “жертвы репрессий” добавили прилагательное “невинные”. По большому счету “невинные жертвы репрессий” – это плеоназм, но в данном случае очень важно было подчеркнуть невиновность этих жертв, а вовсе не намекнуть на то, что какие-либо жертвы репрессий могли быть “виновными”. Представление о том, что какие-то жертвы большевистских репрессий были действительно “виновными” может проистекать только из самой пробольшевистской точки зрения, пытающейся хоть как-то оправдать большевистский террор. На этом пути предлагается различать невинных жертв репрессий как пассивных граждан, не вмешивающихся в политику, и “виновных” жертв репрессий как активных борцов с большевистской властью. На кого может быть рассчитан такой лицемерный подход? Скорее всего на ту часть населения, которая не склонна оценивать прошлое своей страны и со школьных парт привыкла воспринимать большевистскую власть как совершенно естественную и законную для нашей страны, а ее врагов как врагов самой России. Поскольку такие люди существуют, приходится лишний раз напоминать о том, что жертвы большевистских репрессий были именно что “невинными”, дабы не оставлять никаких возможностей для двусмысленного прочтения. 

Далее, призыв к "изучению и увековечению памяти жертв репрессий" изменен на "изучение и увековечение памяти жертв гонений” только и только потому, что принятый документ касается не всех невинных жертв репрессий, а именно православных христиан, пострадавших за открытое исповедание своей веры. Например, атеистический философ Густав Шпет или идеолог национал-большевизма Николай Устрялов, расстрелянные в 1937 году, были невинными жертвами репрессий в целом, а отец Павел Флоренский, расстрелянный в том же году, пострадал, прежде всего, за то, что отказался снимать рясу и отказываться от православия.  

2. “В проекте говорится о том, что "Русская Православная Церковь считает необходимым неустанно напоминать, что богоборчество, наравне с идеей социальной ненависти, являлось движущей силой репрессий, совершенных в годы революции, гражданской войны и в последующий период существования советского государства". В итоговом документе мы читаем: "Русская Православная Церковь считает своим долгом неустанно напоминать, что богоборчество и ненависть, в том числе социальная, являлись движущей силой репрессий, совершенных в годы революции, гражданской войны и всего трагического ХХ века в разных странах, входящих в каноническую территорию Московского Патриархата". Таким образом Церковь отказывается от увязки репрессий с советским государством. Это - несомненный отход от концепции "богоборческого советского государства", от попытки разорвать непрерывность российской истории”.
В исправлении “социальной ненависти” на “ненависть, в том числе социальную” заключается указание на то, что далеко не только социально-экономические причины, как пытаются представить нам марксисты, двигали революционным движением и его последующим террором. Христианство воспринимает историю человечества не как борьбу безликих масс и классов, а как свободное взаимодействие сознательных личностей, созданных по образу и подобию Божию. Поэтому ведущими мотивами человеческого поведения очень часто являются не какие-либо внешние “детерминанты”, а внутренние личностные устремления, спасительные или греховные. Любой социальный протест, тем более в столь конкретной форме как “классовая борьба”, часто является лишь внешним выражением банальной гордыни и инфантильного максимализма. Более того, даже мировоззренческое обоснование “революции” и “классовой борьбы” часто находит себя в различного рода деструктивных религиозных и философских доктринах, по отношению к которым декларируемая “классовая идеология” оказывается лишь формальным прикрытием. Иначе говоря, не “объективные” социальные конфликты часто порождают социальную ненависть, а личная, субъективная ненависть часто находит себя в социальных конфликтах, оправдывая себя якобы “объективными” причинами. Между прочим, то же самое касается и “национальной ненависти”, и “религиозной ненависти”, и всех иных разрушительных социальных явлений. Таким образом, указывая на “ненависть, в том числе социальную”, как на причину репрессий, авторы документа отказывают сторонникам этих репрессий оправдывать их с какой-либо социально-детерминистской точки зрения. В идеологических координатах эта редакция вполне может быть определена как нарочито антибольшевистская.

Упоминание “всего трагического ХХ века в разных странах, входящих в каноническую территорию Московского Патриархата" так же неслучайно и никаким образом не может быть интерпретировано как отказ от концепции "богоборческого советского государства".

Во-первых, обращение ко всему ХХ веку, а не только к советскому периоду, связано с тем, что членов Русской Православной Церкви преследовали за их веру не только во времена СССР, но и во время Первой мировой войны, а также, заметим, и в 90-е годы, если иметь в виду экстремистское поведение различных антиправославных сил (от Западной Украины до Кавказа). Все прецеденты подобного преследования необходимо тщательно изучать, выявляя случаи настоящего мученичества и исповедничества. Самым известным прецедентом антиправославных гонений во время Первой мировой войны был австрийский концлагерь “Талергоф” (1914-17 гг.), куда тысячами свозились этнические русины, заподозренные в симпатии к Российской империи. Эти факты до сих пор мало известны в нашей стране, хотя это ее история и от знания этих фактов напрямую зависит наше будущее. Однако расширение временной рамки до всего ХХ века не только не исключает признания богоборческого характера советской власти, а даже позволяет рассмотреть преступления этой власти против Церкви вплоть до конца ее существования. Напомню, что антицерковные репрессии продолжились не только после войны, но даже после смерти Сталина, причем с новым размахом. Репрессии против священнослужителей и разрушение храмов во второй половине ХХ века – крайне важная тема, и этот документ позволяет обратить на нее особенное внимание. Вместе с этим, именно потому, что речь идет о “разных странах, входящих в каноническую территорию Московского Патриархата”, а не только о России, этот документ позволяет говорить об ответственности советской власти за антицерковные гонения во всех советских республиках. Следовательно, новая редакция этого документа не только не   замалчивает тему "богоборческого советского государства”, а еще более позволяет обратить внимание на действительно богоборческий характер коммунистической власти.

3. “Согласно проекту, епархиям, монастырям и приходам в сотрудничестве с государством, музейным сообществом и историками рекомендуется "по мере возможности участвовать в создании памятников, мемориальных досок и музеев в местах заключения и массовых расстрелов". В итоговом документе говорится не о "местах заключения и массовых расстрелов", а о "местах служения, страдания, смерти и погребения новомучеников и исповедников". Формулировка гораздо более корректная и не предполагающая расширительного толкования”.

Если бы в этом документе сохранились слова “в местах заключения и массовых расстрелов”, то Церковь, тем самым, ограничила бы  “участие в создании памятников, мемориальных досок и музеев” только в тех местах, где православные исповедники были только заключены в тюрьму и где они были расстреляны только вместе с другими людьми. Под эти критерии не подходили бы очень многие подвижники, чьим страданиям посвящены даже отдельные клейма на иконе “Собора святых новомучеников и исповедников Российских”. Среди них – архиепископ Пермский и Соликамский Андроник, заживо закопанный большевиками в лесу 6 июня 1918 года, и епископ Тобольский и Соликамский Гермоген, утопленный большевиками в то же время в реке Туре, а также  знаменитый митрополит Киевский Владимир (Богоявленский), тайком убитый 25 января 1918 года в Киево-Печерской Лавре местными бандитами под влиянием большевистской пропаганды (заметим, что все три архиерея были убиты уже в 1918 году, при первых же шагах революции, за двадцать лет до Большого террора!). 

Поэтому замена слов “массовые расстрелы” связана вовсе не с тем, чтобы удовлетворить прокоммунистической политкорректности и не портить настроение тем, кто не хочет вспоминать об этих расстрелах, а именно для того, чтобы как раз расширить перечень тех мест, где нужно культивировать память о жертвах антицерковного террора. В новой редакции речь уже идет не только о местах заключения в тюрьму и массовых расстрелах, но о 1) всех местах служения, 2) всех местах страдания, 3) местах смерти и 4) местах погребения всех новомучеников и исповедников, что несравнимо расширяет список этих памятных мест. Здесь уже не просто “расширительное толкование”, а максимально широкий охват всех возможных мест, которые только достойны того, чтобы там устанавливать памятники и устраивать музеи в честь новомучеников и исповедников российских.

На этом список цитат из обсуждаемого документа,  которые пытается приводить А.Дюков в пользу своей интерпретации, заканчивается, но зато продолжается список других цитат, которые А.Дюков не упомянул в своей заметке и которые также однозначно свидетельствуют в пользу того, что этот документ не оставляет никаких возможностей для какой-либо “сменовеховской” политкорректности.

4. В новой редакции документа предложение “Благодаря их свидетельству о Христе «даже до смерти» (Фил. 2, 6-8), в современном Православии был возрожден подвиг мученичества, на котором возрастала христианская Церковь в первые века своего существования” заменено на предложение “Благодаря их жертвенному свидетельству о Христе в Православии вновь в небывалых масштабах, сопоставимых с гонениями первых веков христианства, был явлен подвиг мученичества и исповедничества, на котором возрастала христианская Церковь”.

Здесь мы видим два очень важных содержательных исправления. Во-первых, специально подчеркивается, что гонения большевиков имели “небывалые масштабы” и были “сопоставимы с гонениями первых веков христианства”. Для всех, кто хоть немного знаком с христианской историософией, знает, какое значение имеет для нее мученичество христиан первых трех веков от самодурства некоторых римских императоров и их наместников. Мученичество православных христиан в большевистской России абсолютно сопоставимо с теми временами и привносит новые смыслы в христианской интерпретации нашей истории. Во-вторых, среди пострадавших от гонений, сравнимых с гонениями первых трех веков, упоминаются не только новомученики, но и исповедники, то есть выжившие в гонениях члены Церкви, отмеченные особой защитой православной веры, как, например, сам Патриарх Тихон.  Таким образом, новый вариант этого предложения только усиливает и расширяет те смыслы, которые были заложены в старом варианте.

5. В новой редакции документа прежняя фраза “Во всех епархиях Русской Православной Церкви следует регулярно проводить церковно-общественные мероприятия в память о новомучениках, используя опыт епархий, где почитание новомучеников активно развивается” существенно расширена: “Во всех епархиях Русской Православной Церкви подобает регулярно совершать богослужения в дни почитания новомучеников и исповедников, проводить посвященные их памяти церковно-общественные мероприятия (конференции, форумы, съезды), а также вести просветительскую работу в высших учебных заведениях, школах, среди молодежи”.

Здесь общее пожелание “проводить мероприятия” уточнено вплоть до перечисления их конкретных форм – “конференции, форумы, съезды”, что дает прямое указание на масштаб подобных мероприятий. Более того, прямо указывается на необходимость вести просветительскую работу в системе как высшего, так и среднего образования, а также и за пределами оного – вообще, “среди молодежи”. Это очень важное замечание, поскольку иной представитель Церкви может подумать (или захотеть подумать), что такого рода работа совершенно необязательна и достаточно ограничиться одним молебном или одной мемориальной доской. Однако на этом рекомендации к формам просветительской работы не ограничиваются и несколько ниже вставлена следующая фраза: “Собор обращается к кинематографистам, руководителям телеканалов с призывом создавать документальные и художественные фильмы, а также телевизионные передачи, посвященные подвигу новомучеников и исповедников”.

Освященный Архиерейский Собор Русской Православной Церкви 2011 года. Фото: Патриархия.ру

6. Особо важным изменением в тексте документа является ключевая фраза о том, что “Подвиг новомучеников и исповедников свидетельствует об их противостоянии богоборчеству, а не государству как таковому”.

В старой редакции присутствовал следующий текст – “Подвиг новомучеников и исповедников свидетельствует о необходимости противостоять именно богоборчеству и греху общественной ненависти, а не конкретному государству или политическому режиму как таковому. Опираясь на опыт своих святых, Церковь не перестает напоминать о том, что гонения на верующих в годы репрессий были вызваны прежде всего исповеданием веры, верностью Господу Иисусу Христу, а не антигосударственной деятельностью”. В новой редакции он существенно изменен – “Подвиг новомучеников и исповедников свидетельствует об их противостоянии богоборчеству, а не государству как таковому. Опираясь на опыт своих святых, Церковь убеждена, что в годы гонений верующие подвергались репрессиям, прежде всего за исповедание веры, верность Господу Иисусу Христу и Его Церкви, а также каноническому строю Православия”.

Утверждение в первой редакции о том, что жертвы антицерковного террора не сопротивлялись “политическому режиму как таковому” вызывало законные сомнения, потому что сопротивляющиеся богоборчеству, тем самым, уже сопротивлялись богоборческому “политическому режиму как таковому”, да и в самом этом сопротивлении нет ничего предосудительного. Достаточно вспомнить поведение митрополита Крутицкого и Коломенского Петра (Полянского), патриаршего местоблюстителя с 1925 года, который встал в открытую бескомпромиссную оппозицию большевистскому режиму и после длительного заточения был расстрелян в 1937 году. Поэтому бессмысленно говорить о том, что новомученики и исповедники ХХ века не сопротивлялись “политическому режиму как таковому” – этот режим сам поставил их в такие условия, когда малейшее несогласие с ним превращало их в политическую оппозицию, даже если они не подозревали об этом. В этом плане весьма показателен наиболее известный пример убитого отца Павла Флоренского, который был абсолютно лоялен советской власти и только лишь отказывался снимать священническое облачение. То же самое касается митрополита Ленинградского Серафима (Чичагова), поддержавшего известную просоветскую декларацию митрополита Сергия (Страгородского) 1927 года и боровшегося с внутрицерковной оппозицией, – не помогла ему эта лояльность и он вместе с другими “сергианскими” священнослужителями в 1937 году был расстрелян на Бутовском полигоне. Идеология и практика ВКПб была несовместима с существованием Русской Православной Церкви. Однако не надо путать сопротивление “политическому режиму как таковому” и сопротивление “государству как таковому”. Православное христианство несовместимо с анархизмом и признает необходимость самого института государственной власти. Известны слова апостола Павла “нет власти не от Бога” (Рим 13:1), означающие, по толкованию свт.Иоанна Златоуста, что не каждый начальник в отдельности, а сам принцип власти установлен Богом. Также Иоанн Златоуст трактует загадочные слова апостола Павла об “удерживающем” (“катехоне”) (2 Фес 2:7) как римской власти, не позволяющей окончательно восторжествовать “беззаконию” (“аномии”). Исходя из этого христианского трезвомыслия, Церковь никогда не сопротивлялась государству как таковому, но могла осуждать конкретный политический режим. Поэтому из новой редакции документа исчезли слова о политическом режиме и предложен более внятный вариант: “Подвиг новомучеников и исповедников свидетельствует об их противостоянии богоборчеству, а не государству как таковому”.

В этом же контексте принципиальное значение имеет добавление к словам – “Опираясь на опыт своих святых, Церковь убеждена, что в годы гонений верующие подвергались репрессиям, прежде всего за исповедание веры, верность Господу Иисусу Христу и Его Церкви”, – новых слов “а также каноническому строю Православия”, поскольку конфликт коммунистической власти и Церкви возникал не только из-за общих мировоззренческих разногласий, но и из-за конкретных вопросов организации самой Церкви, когда коммунисты пытались подорвать ее, в частности, поддерживая обновленческое движение или играя на внутренних противоречиях среди священства.

7. Наконец, новая редакция документа касается не только самих новомучеников и исповедников, но также специально упоминает их мучителей, абсолютное большинство которых, как известно, были верными коммунистами. Этому упоминанию посвящена отдельная фраза: “Необходимо продолжать диалог с государством и разъяснительную работу в обществе для того, чтобы в названиях улиц и населенных пунктов не возвеличивались имена лиц, ответственных за организацию преследований и уничтожения неповинных людей, в том числе пострадавших за веру”.

Итак, речь идет не только о том, чтобы культивировать память новомучеников и исповедников российских, но и о том, чтобы символически осудить их гонителей, исправляя ошибки прошлого. “Ответственные за организацию преследований” в данном случае – это не какие-то ретивые борцы с религией на местах, личность которых надо устанавливать путем специальных исследований, а всем известные вожди коммунистического режима, начиная с Ленина и Сталина, и продолжая иногда самыми неожиданными именами, оставшимися в памяти народной иными “достижениями”. Например, мало кто знает, что знаменитое Указание ВЦИК № 13666/2, подписанное Лениным от 1 мая 1919 года со словами “Попов надлежит арестовывать как контрреволюционеров и саботажников, расстреливать беспощадно и повсеместно. И как можно больше. Церкви подлежат закрытию. Помещения храмов опечатать и превращать в склады”, подписано еще одним человеком, а именно председателем ВЦИК, “добрым дедушкой” М.И. Калининым. 

Важно заметить, что акцент на виновниках антицерковных гонений сделан не только в самом тексте документа, но и в его названии. Если проект документа, выдвинутый на пленум Межсоборного присутствия назывался “Предложения Церкви, государству и обществу относительно увековечения памяти новомучеников и пострадавших в годы гонений”, то после обсуждения на пленуме он стал называться “О мерах по сохранению памяти новомучеников, исповедников и всех невинно от богоборцев в годы гонений пострадавших”.

Откуда же возникает желание увидеть в столь недвусмысленном документе какие-либо уступки большевистской власти и “заботу о национальном примирении”? На первый взгляд, это желание исходит только от самого коммунистического движения, пытающихся хоть как-то, не мытьем, так катанием представить себя политически нейтральной силой в отношении православия, не отвечающей за свои собственные преступления против него на протяжении многих десятилетий ХХ века. Разумеется, коммунистам есть о чем беспокоиться – Православная Церковь в современной России составляет им огромную конкуренцию за умы и души людей, и идти с ней на прямую конфронтацию так же самоубийственно для коммунистов, как признать свою историческую капитуляцию перед христианством. Поэтому они всегда будут делать вид, что их движение не несет никакой ответственности за антицерковные репрессии, и создавать гибридные идеологемы “православного коммунизма” в духе газеты “Завтра”, рассчитывая на наиболее невнимательное восприятие со стороны самих православных.

Однако это желание увидеть в церковном документе о новомучениках “заботу о национальном примирении” исходит далеко не только от коммунистов, но и от довольно широкого спектра более-менее маргинальных политических сил национал-сменовеховского типа, озабоченных утопической идеей “примирить” все возможные противоречия русской истории, выставляя их в качестве проявлений одного и того же “национального начала”. Идеологам этого спектра кажется, что однозначное моральное осуждение любого большого этапа и любого большого явления русской истории (будь то Иван Грозный или Иосиф Сталин) грозит унижением и распадом национального самосознания, поэтому в них обязательно нужно найти что-то хорошее, оправдывая это явление гегелевской “диалектикой истории”, леонтьевской “цветущей сложностью” или, на худой конец, православным “промыслом”, превратно понятым в духе банального языческого предопределения. Идея оправдания большевистской революции и власти в этом контексте имеет абсолютное значение – если большевики были злом, тогда русские совершили в ХХ веке страшную ошибку, приняв это зло и распространяя его по всему миру, а эта мысль якобы унижает русское самосознание и потому должна быть отброшена. Значит, в большевиках надо найти что-то хорошее, а для этого надо всячески опорочить проигравшее Белое движение и всё то, что сопротивлялось большевикам. Ради этой “спасительной” идеи любые средства хороши, – в ход идет и занудное упоминание союза с Антантой, как будто этот союз хуже большевистского террора, а сами большевики не пользовались заграничным финансированием; и абсолютизация власовского движения, как будто все “белые” потенциальные власовцы, а сам Власов не был коммунистом; и максимальная демонизация нерусских национальных движений, “разваливающих империю”, как будто не сами большевики придумали свои национальные республики, начертав им искусственные границы. Но мы живем уже не во времена централизованного агитпропа и история Русской Церкви слишком хорошо свидетельствует о том, от кого она больше всего страдала в ХХ веке – от “зловещих” ли англо-американцев, от “вездесущих” ли власовцев, от прибалтийских ли или румынских националистов, или все-таки от “своих-родных” коммунистов, решивших построить общество социальной справедливости на одной шестой части суши. Примирить православный и сменовеховский взгляд на историю России невозможно, как невозможно одновременно признать Христа и его гонителей.

Между тем, непримиримость православного и сменовеховского взгляда на историю России вовсе не предполагает какого-либо унижения и распада национального самосознания. Если мы говорим именно о национальном самосознании, а не о бессознательном или подсознательном, то оно как раз предполагает максимально ясную способность к оценке и самооценке, основанной на максимально четкой системе ценностей, осознанно выработанной в процессе исторического взросления нации. Конечно, можно оспорить адекватность применения подобных понятий в отношении нации как большого коллектива людей, но оно уж точно адекватно в отношении отдельно взятой личности, претендующей на то, чтобы формулировать какую-либо национальную идею. Если смыслом земной жизни человека оказывается сама земная жизнь, то он начинает оправдывать все ее повороты и примирять все ее противоречия, скатываясь в животное состояние, вместо того, чтобы выносить ясную оценку каждому повороту и четко выбирать между добром и злом, называя их своими именами: “Но да будет слово ваше: да, да; нет, нет;  а что сверх этого, то от лукавого” (Мф. 5:37). Если смыслом жизни нации является сама нация как “коллективный организм”, который должен все время отвоевывать себе “жизненное пространство”, не взирая ни на какие наднациональные ценности, то такая нация обрекает себя на войну со всеми, начиная со своих собственных сынов, причем лучших, которые откажут нации в этом самоубийственном пути, потому что эта война неизбежно закончится полным моральным вырождением и физическим поражением нации перед теми нациями, которые служат наднациональным ценностям и поэтому могут с точки зрения этих ценностей адекватно оценивать самих себя, различая в себе добро и зло.