Спорный день календаря

Отношение к Октябрьской революции как к святыне было хорошо знакомо мне по многим людям из предыдущего поколения. История ходит порой удивительно близко. Бабушка моей одноклассницы, Мария Яковлевна, в возрасте 16 лет, осенью 1917 г. работала   машинисткой в Смольном. Ленин с ней здоровался по утрам: «Здравствуйте, Машенька». И впоследствии фотография Ленина (читающего газету) всегда стояла на столе у Марии Яковлевны. Мужа ее расстреляли в 1937 г., сама она 8 лет работала на строительстве канала в Казахстане, была в ссылке, вернулась в послевоенную Москву, жили они с дочерью и двумя внучками очень трудно и очень счастливо: трудились, растили детей, а за душою было – сохранялось, несмотря ни на что! – святое: революция.

7 ноября 1918 г. Перед парадом на Красной площади. "Гений революции" работы С. Коненкова

Для нашего поколения (родившихся в конце 1940-х, начале 1950-х годов) главным была, конечно, недавняя, всех затронувшая война. В детском саду или в начальной школе мы учили наизусть «День 7 ноября – красный день календаря», но, при всем уважении к революции, стихи Сергея Михалкова даже в детстве вызывали отторжение, слишком уж складные. И, пожалуй, мне помнится тот рубеж, когда у меня и в кругу друзей  (мы были уже студентами) произошла окончательная перемена в отношении к революции, к Ленину, когда пошли и анекдоты о нем – это когда праздновалось 50-летие Октября. Официоз стал тогда уже слишком для нас тошнотворен. Примечательно, однако, что в том же, 1967 году вышел на экраны один из шедевров советской кинематографии – «Июльский дождь» Малена Хуциева, апология жизни по совести, так можно сказать. Его героиня Лена – это как бы советская  Татьяна Ларина, вот и заканчивается фильм ее отказом выйти замуж за дорогого ей человека. Фильм так нравился, так располагал к себе отсутствием фальши, что смысл завершающих кадров дошел до меня лишь много позднее. Лена идет по центру Москвы. Строгая ноябрьская сухая погода. Город готовится к празднику, и Лена просто смотрит на приготовления (воздвижение огромных транспарантов и т.п.), на москвичей. Она обретает себя, обретает смысл жизни, обращаясь к святыне – к революции. Увы, это так глубоко (до сих пор) живет в сердцах наших соотечественников, и так порой ужасающе целомудренно! Ужасающе потому, что целомудренность здесь – «не по адресу».

Вот и для Марии Яковлевны, одной из самых светлых личностей, встреченных мною в жизни, было так, непоколебимо так. И, при все моей готовности к ерничеству в те годы, я не смог бы и слова плохого сказать о революции или о Ленине при Марии Яковлевне, нет, это нельзя было.

Вспомним героев Андрея Платонова

Тут трагедия целого соблазнившегося народа, трагедия, до сих пор вполне не осмысленная и не изжитая. В том-то и дело, что большевики обращались к лучшему в душах людей: к исканию правды, к жертвенности. Без искренних, не за страх, а за совесть готовых служить революции людей коммунисты власть не удержали бы. Народ встал на их сторону.   И, ради «стихии правды», стремясь соединиться с этой стихией, с самого начала и с удивительной легкостью оправдывал - насилие. Казалось: а как же иначе! При стольких-то врагах у революции! Нам сейчас дико думать о том, как это люди хотели правды, добытой с помощью - силы! Но для них тут была мечта, осуществление давней мечты. А вдруг сорвется? Нет, не тревога захватчиков, не уверенных в собственных силах, а тревога за срыв в осуществлении заветных желаний – вот что чувствуется при чтении газеты «Известия Коломенского Совета Рабочих и Солдатских депутатов» от 28 октября 1917 г.

Б. Кустодиев. Большевик. 1921 г.

Древний город Коломна встретил революцию раньше Москвы. Не так давно мне стал доступен указанный номер коломенской газеты «Известия», дата его выхода – это  первый день власти большевиков в Коломне. Знакомство с ним производит впечаетление.

Смотрите, как пишет, к примеру, некий Мочалин в конце статьи, призывающей вступать в красную гвардию: «Итак, товарищи, за дело, все в ряды. Революции час настал. Медлить, это есть преступление перед родиной». И в другой статье того же Мочалина: «Вперед! Орлы Боевые. / Не оглядываясь назад, за немедленное перемирие на фронтах. Кто оглянется, тот идет против Революции… / Да здравствует Революция!»

Праздничная демонстрация в г. Кунгуре, 1972 г.

Коммунист, конечно, и не заметил, что перефразировал евангельское изречение: «Никто, возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад, не благонадежен (в другом переводе: «не пригоден») для Царствия Божия» (Лк.9.62).. Коммунизм есть вообще жестокая пародия на христианство, с такими перевертышами, к примеру (в разуме, в сердце): раз я готов умереть за всеобщее счастье, значит, дело тут правое… Готовность умереть, обязательность самопожертвования есть необходимая составляющая революционной настроенности. (О танатофилии революционного движения выразительно сказано И. Шафаревичем).  В статье «Известий», осуждающей эсеров, написано: «Они изменили революции, они запятнили (так в тексте; вообще в газете, о которой мы говорим, множество грамматических ошибок) предательскими клеймами свою честь и совесть, отказавшись пожертвовать собой для осуществления интересов трудового народа». При чтении этих текстов вспоминается искренний пафос героев Андрея Платонова. Увы, с этим пафосом и умирали, и клеймили, и убивали. Тем хуже, что чувствуется искренность – это искренность соблазненной души. Тем хуже, что так непосредственны отдельные выражения: «Слава и честь товарищам, погибающим в борьбе против ехидной буржуазии. Вечная память расстрелянным Голутвинским товарищам. Тени погибших зовут нас возставить светлую правду» - пишет председатель коломенского Совета рабочих и солдатских депутатов Левшин. Невозможно не улыбнуться, читая: «в борьбе против ехидной буржуазии». Но как подумаешь о действенности, в те годы, революционного настроя – так улыбаться уже не хочется. Снова и снова, во всех призывах, говорится о готовности умереть; вот еще слова того же Левшина: «Завоевания революции следует хранить с оружием в руках против погромщиков и контр-революционных сил, но для этого нужно сплотиться вокруг своей власти Советов Солдатских и Рабочих и Крестьянских Депутатов и по первому зову быть готовыми умереть за мир для гибнувших на фронте (так написано), за землю для крестьян, за улучшение жизни городской бедноты, за власть Советов». Верили обещаниям большевиков (оно и сработало), обещаниям мира и земли. Мочалин пишет, и, прямо скажем, пишет не без таланта: «Что же дало Временное Правительство вместо земли и воли, - землю и пулю». Только сам трудящийся человек, и только через страдания, найдет мол путь ко спасению. В конце газетного номера, в «Отделе беллетристики», напечатано стихотворение о погибшем рабочем и его страдающей матери, из четырех строф я приведу две последние:

                                   Не видать тебе больше кормильца
                                   Он страдая погиб за людей
                                   Не видать тебе больше поильца
                                   Он пожертвовал жизнью своей.

                                   Его застрелили на стачке
                                   И труп на кладбище снесли
                                   Других приковали же к тачке
                                   И многих в больницу свезли.

Судя по последней строке, стихи связаны с какими-то реальными событиями. Конечно, не ради смеха цитируются здесь столь дикие, в литературном отношении, строки (знаки препинания в них отсутствуют). Но ради того, чтоб, через саму эту дикость, живее почувствовать, что творилось в умах и сердцах простых людей. Отошедшие от веры, заменившие веру в Бога на веру в «правое дело», они никак не могли догадаться, что служат бесам. Им само их бескорыстие было порукой, что с ними будто бы все в порядке – так «купить» можно было, мне думается, только русского человека. Его максимализм, его мечтательность и взыскательность нашли выражение в знаменитой надписи у ворот Соловецкого лагеря: «Железной рукой приведем человечество к счастью». Эта надпись, надо сказать, является антиподом известной церковной поговорки: спаси себя и хватит с тебя. Тут не себя, а все человечество, не меньше. И не «спаси», а – «железной рукой». Казалось, «железной» - значит, решительной! значит, надежной, верной! А оказалось – просто насилие, сквозное бесчеловечие. Его встречаешь, на теперешний взгляд, на первой же странице коломенских «Известий» от 28.10.17. Ибо первое, что видит читатель, это «Переходные меры к организации власти Советов». Из шестнадцати пунктов познакомимся здесь с семью, по порядку, но с пропусками:

-   разоружение контр-революционных элементов военных и штатских,

-   вооружение членов рабочих организаций,

-  организация временного революционного суда,

-  назначение комиссаров во все (заметьте – во все!) учреждения,

-   контроль над проезжающими автомобилями,

-  задержание подозрительных субъектов,

-   обыски и аресты лиц, оказывающих неподчинение Совету,

-   и пр.

Отдельным пунктом, очевидно, в порядке воспитания «нового человека», обозначено: «преследование денатурата и изоляция пьяных элементов».

Что же сказать об их участи?

В романе Ф.М. Достоевского «Бесы» есть второстепенный персонаж, ставший, однако, весьма знаменитым, благодаря своим высказываниям. Это некий мыслитель, Шигалев, автор объемного труда о социальном устройстве будущего общества. Он должен был делать доклад, перед тайным собранием, о своем труде, но признается: «Я запутался в собственных данных: и мое заключение в прямом противоречии с первоначальной идеей, из которой я выхожу. Выходя из безграничной свободы, я заключаю безграничным деспотизмом. Прибавлю однако ж, что кроме моего разрешения общественной формулы не может быть никакого». Осенью 1917 г. еще оставались, в сознании наших соотечественников, политические клише предыдущих лет, например, обязательность созыва Учредительного Собрания, слова «демократия», «демократические выборы»; все это можно еще встретить и в данном  номере «Известий Коломенского Совета». Но шаг был сделан, соблазн – принят, и шигалевы-практики взялись за дело. Романтики служили революции, сообщали ей творческие силы, а каждодневную грязную, дурную работу делали бездушные садисты и не менее бездушные чиновники.

7 ноября 1918 г. Воскресенская площадь

Насчет искренней мечтательности обольщаться не приходится. Сатана принимает и многозначительный, и романтический вид, а уж искренность такую разогреет в душах, что через нее становится оправданным что угодно… Революция – сатанинское, злобное, грязное дело, и если мы сочувствуем нашим предкам и можем их понять, суть от этого не меняется. Вспоминая упомянутую мной покойную Марию Яковлевну, вспоминая ее радушие, деликатность, отзывчивость, я, признаюсь, ни секунды не сомневаюсь в ее небесной участи. Конечно, мы должны избегать всякой мысли о том, что мол тот-то погиб, проклят Богом, но относительно другой, спасительной участи бывает в сердце «добротная» уверенность. Мне думается, Бог судит по нелукавству и расположенности ко благу, и многих из рядовых коммунистов, в соответствии с евангельским чтением в неделю о Страшном Суде, примет в число «овец». Но и это не служит оправданием ни соблазну, ни соблазнителям, ни делателям, переступавшим последнюю черту человечности. Впрочем, известно, как по-разному уходили из жизни революционные деятели. Одни в расхристанных чувствах перед «Кобой», другие иначе. Так, один из секретарей обкомов признался в застенках НКВД: «Да, я член преступной организации. Она называется ВКПб».

Не спорный, хочется воскликнуть, а черный. И год, и в особенности – день. Помните, как предсказано было у Лермонтова? «Настанет год, России черный год»…

К сожалению, преступления коммунистов не получили у нас широкой огласки, не подверглись общественному суду. Историки могут работать  свободно (и то – относительно; архивы, бывшие секретными, снова теперь недоступны), и правда высказана. Но достоянием народа она не стала, в силу политической конъюнктуры, благодаря той демократии (так и просятся кавычки), на какую мы оказались способны. Так уж хотя бы нам, православным, держаться подальше от этой чумы, не искажать истории, не называть белым черное, не выдавать злодеев за благодетелей, помнить о новомучениках (которых почитают далеко не в каждом приходе), молиться им. Иначе когда же мы выздоровеем?