«Я верю и знаю, что все то, что существует в великом мире, существует и в малом, и что возможно в малом мире, то возможно и в великом, и по соответствию оных и по единству, все — исполнение исполняющего Духа».
Григорий Сковорода
«Мы под чубом и в украинской свитке имели своего Пифагора, Оригена, Лейбница».
Василий Каразин
22 ноября (3 декабря н.ст.) 1722 года, в начале второй недели Рождественского поста, в селе Чернухах Лубенского полка на Полтавщине в казацкой семье среднего достатка, отличавшейся честностью, странноприимством, набожностью и миролюбием, родился младенец, нареченный во имя святого Григория.
По истечении 12 лет его отец, Савва Сковорода, давно приметив в сыне склонность к богочтению и наукам, определил мальчика в Киево-Могилянскую Академию. Отрок Григорий обладал музыкальными способностями и приятным голосом и посему был направлен в придворную певческую капеллу в Санкт-Петербурге, однако через несколько лет он вернулся в Киев, чтобы продолжать занятия древнееврейским, греческим и латинским языками, философией, метафизикой, математикой, естественной историей и богословием.
В 1745 году представился ему случай поехать с миссией генерала Вишневского в Венгрию, в Токай. А затем несколько лет странствовал Сковорода пешком по дорогам Европы, побывал в Австрии, Польше, Пруссии, Германии. С благоговением ступил он на землю Италии, колыбель латинских классиков: Катона, Цицерона, Сенеки.
Вернувшись на Украину, преподавал он в Переяславской семинарии, Киевской Академии, работал домашним учителем, но вскоре оставил все дела и отправился в Москву, а затем и в Троице-Сергиеву лавру, где занимался в библиотеке. В 1759 году Сковорода получил место учителя в Харьковском коллегиуме, где преподавал поэтику и греческий язык. Здесь и познакомился он с Михаилом Коваленским, который стал его учеником и другом на всю жизнь. В это время и писал Сковорода свои знаменитые вирши и басни.
Последние двадцать пять лет жизни Сковорода провел в скитаниях по Слобожанской Украине, из села в село, из города в город, распевая духовные песни и наигрывая на флейте меланхолические импровизации, исполненные проникающей душу нехитрой гармонии. В этот период им написаны основные философские произведения: трактаты, диалоги, притчи.
Все тогдашние живые умы и сердца устремлялись к нему. О нем писали в письмах друг другу, толковали, спорили: то отзывались весьма хвалебно, то злословили. Умер Сковорода 9 ноября 1794 года в селе Иванивке на Харьковщине. «Мир ловил меня и не поймал», — завещал он начертать на своем надгробном камне.
В историю Украины XVIII века Сковорода вошел как философ, писатель, педагог, как ее «Странствующий университет».
Из писем Г. С. Сковороды к М. И. Коваленскому
(перевод с латинского)
1
Здравствуй, дражайшее для меня существо, милейший Михайла!
<... > Когда я общаюсь со своими музами, то всегда вижу тебя в мыслях, и кажется мне, что мы вместе тешимся приманками муз и вместе гуляем по Геликону. Я уверен, что и ты утешаешься теми же самыми предметами, теми же приманками камен (муз). И действительно, для полной и истинной дружбы, которая единственная смягчает жизненные огорчения и даже живит людей, потребна не только прекрасная доброчестность, но и сходство не только душ, но и занятий... Именно поэтому далеко не всякие становятся мне друзьями, ибо они не занимались науками, а если и занимались, то только такими науками, которые чужды моему складу ума, хотя бы во всем остальном эти люди и были бы со мною сходны.<...> Для меня нет ничего более приятного, чем балакать с тобою и тебе подобными. Но меня кличут.
Будь здоров, Михайла!
Сложи для меня три-четыре виршика и перешли мне. О чем? — спросишь ты. О чем хочешь, ибо все твое мне нравится. И ты хорошо и благочестиво сделал, душа моя, что приставил Максимку к больному братцу. Но не слушай случайных советчиков, что рекомендуют те или иные средства. Ни в одной отрасли нет в народе столько доброхотов, как в медицине, но и нигде нет столько невежества, как в лечении хвороб. За исключением общеизвестных простых снадобий, отбрось все. Кровопусканий и слабительных избегай, как ядовитой змеи. Если хочешь, зайди ко мне, и мы с тобой об этом еще потолкуем.
Вельми тебя любящий Григорий Сковорода.
Июля 9, 1762.
2
Дражайшему Михайле мир с Господом!
In lucem те nocte parens hac edidit olim,
Нас coepi vitae prima elementa puer.
Altera nox post orta fuit, qua, Christe Deus mi,
In me natus erat Spiritus ille Tuus.
Nam mea me frustra genitrix enixa fuit, ni
Tu genuisses me, о lux mea, vita mea!
[Некогда в такую ночь родила меня мать,
И тогда проявились первые признаки моей жизни,
В другую ночь, Христе Боже мой,
Во мне родился Дух Твой.
Ибо напрасно б меня мать родила,
Коли б Ты не родил меня, о свет мой, жизнь моя!]
Вернувшись к своему музею и вспомнив с помощью одного приятеля и собственной памяти о дне своего рождения, я задумался о том, как переполнена невзгодами жизнь смертных. И показалась не пустою чья-то догадка, что новорожденный младенец потому сразу начинает плакать, что как бы предчувствует, сколько лиха его в жизни подстерегает.
Так раздумывая в одиночестве, я решил, что непристойно мудрецу ночь, которую он некогда встретил плачем, отмечать чарками либо еще какими пустяками. Напротив, я и теперь чуть было не зарыдал, думая о том, как несчастен человек, если ему в этом киммерийском мраке мирской глупости не блеснула искра света Христова.
Думая так, сложил я эти вирши и решил послать их тебе, моему чудесному другу, отчасти потому, что давно уж не вели мы бесед, как у нас было заведено, и стали почти молчальниками, хотя душой я тебя ежедневно созерцаю; отчасти от того, что должны мы, оставив всякие обычные и низкие мелочи, тем горячее стремиться к Тому, в Ком все сокровища мудрости и Кто один, став нашим другом, может усладить все огорчения этой жизни, вещая так: «Я с вами и никто против вас».
Будь здоров, дражайший!
Твой товарищ по учебе Григорий Саввич.
Ноября 22, 1763, ночью.
Из писем Коваленского Сковороде
1
Любезный мой Мейнгард! <Дружеское прозвище Сковороды (Даниил Мейнгард) по имени одного швейцарского знакомого М. И. Ковалевского.>
Письмо ваше из Таганрога получил я. Как воспоминание, так и письма ваши во мне производят сердечное утешение. В толпе светских стечений наиприятнейшее чувство есть истины и непорочности. А в сих именах мне всегда представляетесь вы! Где вы теперь обретаетесь?
Я здоров, по милости Бога моего, с семьею милою. Я пустился паки в здешнее море, да удобнее к пристани уединения достигну. Все прискучит: и великое, и славное, и дивное — суть ничто для духа человеческого.
Adio, mio caro Mangard! Друг твой Михаиле Коваленский.
Февраля 18, 1782 года.
2
Любезный мой друг Григорий Саввич!
Как желает елень источников водных, так я желал бы видеть вас и утешаться в жизни дружеским собеседованием вашим... Ах друг мой! Я часто привожу на память тихие и безмятежные времена молодых моих лет, которых цену, доброту и красоту отношу к дружбе твоей... Но не столько счастлив был я в большом свете! При всем благоприятствии фортуны разум мой не мог иметь счастия, чтобы не впасть в сети, оковы «железностей» и суетностей<...> Ты неразлучен со мной в мыслях моих, как я сам с собою. Почему и желание мое видеть тебя и окончить век вместе. Я всячески стараюсь купить деревню в Харьковском наместничестве, из привычки к тому краю и к тебе... Надеюсь же на Бога, что вселит меня в «место злачно» и тихое, на воде, где бы я мог успокоить и себя и твою старость, хотя ты и не имеешь в том необходимости.
Посылаю вам очки. Не знаю, годятся ли они для глаз ваших: желаю же, чтобы угодны были. Жена моя посылает вам сыру пармазану и галанского, по полпуда... Флейту не успею послать теперь, а вышлю с другою оказиею...
Июня 22, 1787 года.
Два века прошло с этой восторженной переписки. Много воды утекло в Черное море. Добрые люди хранили духовное наследие бродячего философа. Во все концы Божьего света расходились казацкие дети и внуки, неся миру сердечную сковородинскую мудрость, легкокрылую высоту южного неба и ласковое тепло свое лучезарной Батькивщины.
Вставить в блог
Поддержите нас!
