История церковно-государственных отношений – зебра черных и светлых полос

На встречу собрались студенты кафедры инновационных технологий в государственной сфере и бизнесе. «Это у нас они студенты, — сказал заведующий кафедрой профессор Владимир Уколов. — У себя они начальники департаментов и отделов». В зале сидели зрелые люди, далеко не всегда готовые без возражений принять на веру все, что произносит приглашенный священник. По цепочке все назвали свои города: лидировала Москва и Московская область, но были и представители Липецка, Самары, Петрозаводска, Якутска, Красноярского края, Нижнего Новгорода. Для них настоятелю домового храма святой мученицы Татьяны при МГУ протоиерею Максиму Козлову предстояло аргументировать мысль: «Есть разница между тем, что получается в церковно-государственных отношениях по факту, и тем, что заложено в мировоззренческих установках христианской Церкви».

Для понимания того, как проявляется эта разница, пришлось углубиться в историю, где следствие расхождения христианского понимания взаимодействия с государством и целей самого государства – череда гонений или инструментального использования Церкви властью, попытки реализации «симфонии» или теократии.

Протоиерей Максим Козлов, профессор Владимир Уколов и профессор Валерий Лотин

Первые три века истории христианства – история жестких гонений, причем лишь отчасти гонения обосновывались религиозным принципом. Одна из главных претензий Римской империи к христианам как к плохим гражданам – что христианское сообщество ставит свои ценности выше ценностей государства. Что интересно, это справедливая претензия: когда лояльность Богу и Церкви входит в противоречие с лояльностью государству, хороший христианин выбирает лояльность Богу. Показательно, что гонения на христиан устраивали хорошие императоры – не те, кто более интересовался роскошной жизнью своей семьи, чем государственным строительством.

Затем стало понятно, что легче воспринять часть установок христиан как государственные, чем вечно враждовать с этим неуничтожимым учением. Так после Миланского эдикта христианство стало сначала дозволенной, а потом официальной поддерживаемой религией.

Студенты кафедры Инновационных технологий РАГС

На христианском Западе и христианском Востоке складываются два типа отношений Церкви и государства. В Западной традиции на многие века утвердился идеал теократии, где верховный епископ – Папа Римский – мыслится и как руководитель общества как такового, т.е. он судья и императору, и любому другому властителю. В Византии система другая – это симфония, т.е. сотрудничество или соработничество. Термин этот введен святым императором Юстинианом Великим, а идея исходит из того, что Церковь и государство одинаково необходимы для благополучия общества. Идеал этот неоднократно искажался в одну или другую сторону, часто в зависимости от яркости и харизматичности личности Патриарха и императора. Пример этого в русской истории – отношения между царем Алексеем Михайловичем и Патриархом Никоном, которые пережили и благополучный период, и трагический разрыв.

В России новая эпоха – синодальный период истории Церкви, когда почти двести лет личность императора в Синоде представлял обер-прокурор. Мера зависимости Церкви от государства в этот период была такова, что именно это привело к той утрате авторитета Церкви и перед властью, и перед народом, которая стала основанием для трагедии 1917 года. Классический пример неправильности отношений Церкви и государства – необходимость справки о бытии на исповеди для всех студентов, записанных как православные, для допуска к весенней сессии. Эти справки представляли Саша Ульянов и Володя Ульянов – добывались они либо путем коррупции, либо путем профанации Таинства. Ни то, ни другое не добавляло восприятия Церкви как сакрального института – отчасти десакрализация Церкви входила и в замысел Петра I.

Студенты кафедры Инновационных технологий РАГС

Новый короткий, но продуктивный этап церковно-государственных отношений – после февраля 1917 года, когда произошло то, что не могло произойти в течение двух столетий. Собрался Поместный Собор 1917-1918 годов, который состоял не только из высшего духовенства, но и из представителей рядового духовенства и мирян всех епархий. Из множества принятых собором решений практически реализовалось только одно – восстановилось Патриаршество. С октября 1917 года начался вполне трагический период гонений. Законодательство, принятое в отношении церкви большевиками, было перенесено из Франции 1905 года. Церковь была лишена юридического лица, все стороны общественной жизни были принципиально секуляризованы. Задача стремительной или постепенной ликвидации церкви как религиозного института в советском обществе никогда не снималась с повестки дня – пусть это не всегда была прямая физическая ликвидация духовенства и активных верующих, меры экономического и юридического стеснения применялись фактически всегда. Самым мягким периодом советской истории для Церкви было время правления Леонида Брежнева, а то, что либеральные деятели культуры воспели как оттепель – было временем жесточайших хрущевских гонений.

Студенты кафедры Инновационных технологий РАГС

Тысячелетие Крещения Руси первоначально анонсировалось как исключительно церковное мероприятие, но прошло как мероприятие церковно-государственное, и стало моментом перелома в отношениях церкви и светской власти. С этих пор началось возрождение церковной жизни в России.

Однако и Святейшим Патриархом Алексием Вторым, и Святейшим Патриархом Кириллом неоднократно озвучивалась принципиальная позиция: Церковь в условиях представительского государства не стремится к возвращению статуса государственной, который может принести ей только неисчислимые минусы и утрату свободы реагирования. Какие бы упреки в адрес Церкви ни раздавались и какие бы реальные поводы ни давали почвы для этих упреков, принципиальная позиция такова.

При этом слово «симфония» снова зазвучало – особенно для характеристики сотрудничество в различных областях жизни, где у Церкви и государства есть общие задачи. Государство охотно перекладывает на Церковь долю ответственности в социальных проектах, допуская ее в волонтерские организации, больницы, дома престарелых, места лишения свободы. С другой стороны, есть области, где такое сотрудничество развивается очень непросто, — это присутствие Церкви в СМИ и в сфере образования. В вещании центральных каналов за неделю набирается час с небольшим программ, связанных с религиозной проблематикой, при серьезной статистической доле православных по социологическим опросам. При этом нельзя сказать, что это связано с невостребованностью контента. Одним из самых обсуждаемых феноменов общественного сознания стал фильм «Остров», а из более свежих примеров – фильмы «Рождество», «Великий пост» и «Страстная и Пасха» на Первом канале. Апробация курса ОПК идет очень и очень сложно и медленно при отсутствии статистически значимых отрицательных откликов. Де-факто возрожден институт домовых храмов при вузах, но юридический их статус по-прежнему не определен и зависит от личного расположения администрации. Не вполне ясна ситуация с теологическими факультетами и трудоустройством их выпусников, хотя такие факультеты открыты во многих вузах, и не признаны государством дипломы Духовных семинарий и академий.

Дольно новый феномен – рост антиклерикальных настроений на сегодняшнем этапе развития общества. Претензии общества к Церкви – ассоциированность иерархии с государственными институтами и социальное расслоение, которое не миновало и церковных структур.

Отчасти тенденция роста антицерковных настроений действительно имеет место: восприятие Церкви как гонимого института, который теперь вышел на свободу, отошло в прошлое. «Теперь она воспринимается как институт вполне стабильный, уверенный в себе и не всегда при этом правильно поступающий», — охарактеризовал образ Церкви в общественном сознании протоиерей Максим Козлов. Параллельно росту недоверия к власти растет и недоверие к Церкви, которая с нею сближается.

Вопрос: должна ли Церковь быть консервативной?

«Но какой выбор до сего дня предоставлялся Церкви? Правильно ли было оставаться в изоляции, дистанцировавшись от того, что происходит в том числе на уровне государственного строительства, поддержать имидж крипто-оппозиционной силы – а именно в оппозицию выталкивает Церковь либеральное сознание? Это очевидно бы противоречило историческому пути русского православия», — считает протоиерей Максим Козлов. С другой стороны, сам факт активности Церкви в общественном поле, сам факт расширения ее присутствия наряду с ростом числа ее членов не может не иметь следствием и роста отталкивания. Как справедливо говорил Святейший Патриарх Кирилл, даже если бы мы ничего не делали, но просто присутствовали, мы бы одним фактом своего существования вызывали раздражение. Это так: само по себе провозглашение некоторой системы ценностей, которые не сходятся с секулярно-гуманистической системой, может получить враждебный отклик. Пример тому – трагическая история священника Андрея Николаева из села Прямухино Тверской области, которого сожгли с женой и детьми в собственном доме. А ведь он только жил среди своих односельчан, не считая нормой алкоголизм, и его дети не ругались матом. Активной миссионерской работой он не занимался – он раздражал уже тем, что живет по-другому. Даже в прессу этот эпизод попал не сразу, а после распространения информации в блогах. Следствие ни к каким результатам не пришло – никакие версии обнародованы не были.

Итак, притом что недостатков на всех уровнях церковной действительности хватает – отталкивание в основном вызывается не этими недостатками, а самим фактом инакового существования Церкви.

«И тем не менее другого пути, чем свидетельство как можно большему числу наших сограждан, невзирая на возрастающее раздражение и антитетическую реакцию, о той вере, о тех ценностях, которыми живет Церковь, у Русского Православия нет. Мы не сектантское сообщество, не масонская ложа, мы не можем оказаться закрытым от своего народа сообществом взаимно приятных друг другу людей», — подытожил священник.

Слушатели были склонны задавать острые вопросы: на один вопрос о смысле христианского поста пришлось несколько вопросов о «неписаных законах» в отношениях Церкви и государства, об участии Церкви в политической жизни, о том, что такое «империя духа». И если на последний вопрос протоиерей Максим Козлов просто ответил «не знаю», то о «неписаных законах» и участии духовенства в Думе предреволюционных лет и неудачных попытках создания православно-ориентированных партий рассказал. Именно «неписаные законы» заставляют Церковь входить в противоречие с властью, когда та требует отступления от евангельской этики. Например, законодательный запрет на критику гомосексуализма в Швеции, где Лютеранская церковь является наполовину государственной, привел к неповиновению пасторов, а это, в свою очередь – к увольнению почти трети из них. Именно из-за подобных опасностей Церковь не хочет статуса государственной. Идея православно-демократической или консервативной партии кажется протоиерею Максиму Козлову тупиковой, поскольку это повело бы к конфронтации людей одинаковых религиозных, но разных политических убеждений.

Были и вопросы, показавшие, что информированность о Церкви в обществе еще недостаточна. Например, один из слушателей заметил, что институт монашества придуман для того, чтобы выявлять психически неадекватных людей и связывать их обетом безбрачия, чтобы отклонения не передавались по наследству. Простой рассказ о достижениях монашествующих разных веков способен снять такой вопрос. Другой слушатель высказался в том смысле, что Церковь неактивна и, золотя купола, не делает никаких усилий для покупки времени в прайм-тайм телеканалов, так что в первую очередь ей следует освободиться от закрытости и консерватизма. Протоиерей Максим Козлов назвал закрытость проблемой любого корпоративного института: закрыта и армия, а обратная сторона закрытости – стабильность. «Политические браки грозят политическим вдовством – а сколько властей пережила Церковь?» Природу этой закрытости нужно понимать, а отрицательные следствия – нивелировать. Консерватизм же позволяет Церкви оставаться самой собой: христианство не подстраивается под политическую и культурную моду, не меняет свои убеждения в мире, где убеждения меняются от весны до осени. Не может не быть консервативной Церковь, которая говорит об абсолютных ценностях. Заповедь о почитании родителей не заменить ювенальной юстицией. Никакая гонка за популярностью через отказ от непопулярных ценностей не может иметь места, и тем более, Церковь, которая пошла бы таким путем, не выиграла бы в востребованности (это проверено на опыте Западных христиан). Консервативность есть неотъемлемая черта христианства.