Не то чтоб он совсем ее не любил. Он, несомненно, любит красоту церковной архитектуры, несомненно, признает, что бывают искренне верующие люди и уважает их церковность, но не допускает и мысли о том, чтобы вера и Церковь могли что-то значить лично для него. Он живет по совести и считает, что и сам вполне понимает, что хорошо и что плохо. Он уважает священников, признает, что они, возможно, причастны чему-то высшему, и ему даже можно объяснить (отнесется с пониманием), что в целовании руки священнику нет никакого раболепия, но воздается должное святыни. На крестинах, на отпеваниях (в этих случаях и посещается храм) такой человек держится серьезно, благоговейно.
Сам же он святыни - сторонится. Почему? Так чувствуется, что, прежде всего, просто по искренности своей. Приблизительно, думаю, следующим образом можно сформулировать то соображение, что присутствует в подобном отстранении: «Тот, кто причастен святыни, может иметь только настоящее сердечное расположение к ней. У меня такого расположения нет, значит, я не причастен, это не имеет ко мне отношения». А решиться шагнуть самому – в сторону святыни, в сторону Церкви – человеку и в голову не приходит.
Существует, таким образом, неразрешимый замкнутый круг. Отсутствие опыта церковной жизни не позволяет прикоснуться к церковной жизни, а не прикоснувшись, и не поймешь, зачем стремиться к ней, зачем обретать ее? И даже сама уважительность в какой-то мере способствует отстранению. При ее отсутствии можно поймать себя на чем-то негожем и, отталкиваясь от негожего, что-то почувствовать. А так – уважаешь и не чувствуешь.
Только эстетически
Ничего не понимая и будучи не в состоянии ничего представить в плане евхаристического единства, человек, сторонний Церкви, воспринимает церковную дисциплину, лояльность в отношении к священноначалию, послушание рядового верующего своему духовнику и т.п. самым приземленным, самым (с точки зрения людей церковных) примитивным образом, как обычные в человеческом обществе и в человеческих организациях подчинение, корпоративность и т.д. И, понятное дело, столь естественная для российского человека настороженность в отношении к начальству переносится им и на Церковь – как на иерархическую организацию, претендующую на пастырство.
Церковь и вправду претендует -на причастность Истине и на то, что всякий человек, встающий на путь церковной жизни, должен слушаться Церкви, ее опыта, ее указаний. Со стороны это кажется нарочитым и связывается в сознании неверующего только с какими-то обрядовыми нормами и правилами поведения. Иногда за такими нормами признается содержание, но, увы, магического характера. Так всенародное почитание блаженной Матроны нередко признается и у неверующих, точнее, у верующих наполовину, они могут обладать даже некоторым опытом действенности обращений к блаженной Матроне, могут ездить в Покровский монастырь и соблюдать все правила поведения – как правила приличия и как необходимую часть получения просимого. Но не более.
Обычно неверующий просто не чувствует в обряде никакого смысла. Он может почувствовать красоту богослужения, может даже оценить церковное слово, но, увы, лишь эстетически. Хорошо помню, как в молодости, попав случайно в храм на субботнюю всенощную, когда пели «Воскресение Христово видевше», я был поражен силой высказывания: «Смертию смерть поправ». Поразило меня и единодушие верующих, и то, как согласно пели, но все это (может, и запав отчасти в душу) оставило меня, в сущности, равнодушным. Помню, как раздражали меня: постоянное каждение, позолота, «лишняя роскошность» церковных одежд, «елейное» (как мне казалось) выражение лиц священников и подобострастное (что виделось и в целовании руки, и в смиренном выслушивании слов священника) расположение к ним верующих.
Дико, но емко и выразительно
Христос, «загороженный» будто бы обрядом и иконостасом, воспринимался мною – буквально – не имеющим отношения к Церкви! Ничего не зная о Христе (не читав Евангелие, лишь читав Достоевского) и ничего не зная о Церкви, я, с привычной категоричностью, полагал, что Христос, как несомненный сторонник свободы и творчества (читатель догадается, что еще я читал Н. Бердяева), просто не может быть на стороне столь странного культа с этим каждением, позолотой и странными возгласами священнослужителей. Мне и в голову не приходило, что это во мне нет ни капли того, без чего нельзя и приближаться к святыне – благоговения. И что это я самзагораживаю себя от Христа неправедной жизнью и неправильными мыслями о Нем и о Церкви. Во мне не было не только благоговения, но даже и уважительности, так что, крестившись после маминой смерти, я пережил обращение не на шутку. Мне так думается, что без серьезного внутреннего кризиса я и не смог бы придти к вере. Уперся в тупик и лишь тогда догадался о выходе. Так что я совсем не могу сказать, что жил по совести, и теперь понятно, что говоря о трагедии искренней совести, я говорю не о себе, пусть даже и в прошлом.
Но я обратился к своей персоне, чтоб пояснить, что могу понять дикое, попавшееся недавно мне на глаза, высказывание: «Тот, кто возвращается к православию, отрекается от Христа». Оно емко выражает теперешнее противостояние Церкви не только тех, кому грех – мать родная, но и тех, кому дорог Христос, для кого и милосердие, и нравственность – не пустые слова. Конечно, приведенная формулировка отмечена и пафосом, и ожесточением против Церкви (обращает внимание слово «возвращается»), она вряд ли вполне подходит к тому образу «рядового неверующего», о котором мы говорили вначале. Но и миролюбивый рядовой неверующий, конечно, считает, что Христос милосерден и прост, и доступен для каждого, а Церковь и немилосердной себя проявляет, и усложняет все, и запугивает. Ему и в голову не приходит, что его предубеждение против Церкви – взято, как говорится, с чужого голоса, оно ему кажется верным, поскольку искренним. И не стоит за это его осуждать.
Речь о множестве добрых знакомых
Скверный пусть сквернится еще, может и станет ему… скверно, и он обратится. Непохоже, конечно, но мы не знаем. Как бы то ни было, речь не о нем. И, соответственно, не о метании бисера перед свиньями, не о тех, кто припечатан народной мудростью: иного не тронь, не то выйдет вонь. А о множестве добрых наших знакомых, жизнь которых по совести зачастую служит нам, православным, обличением и укором – тем большим, что они несут свои тяготы, не будучи верующими, не будучи церковными людьми, не имея, в отличие от нас, благодатных утешений. Признаюсь, я и не думал задаваться вопросами: «Как быть с ними? Как расположить их к Церкви? Как избавить их сознание от яда клеветы на Церковь?». Мне лишь хочется поделиться своими мыслями о них, убедить - прежде всего, самого себя - в том, что о них нужно только молиться, споров с ними не затевать, отвечать покороче и только на вопрос, не защищать перед ними Ту, которая не нуждается в нашей защите, поскольку ее и «врата ада не одолеют», не желать попалить ложность их представлений огнем нашей правильности, не обращать внимания на иную дикость их мыслей. Она не является дикостью пред Богом, но лишь детским неразумием, недоразумением, которое только Бог и может разрешить, а ты только и можешь, что навредить и, увы, несуразное – закрепить! Известный принцип «Не навреди», которому так мудро и так неукоснительно обыкновенно следуют священники, должен быть главным принципом в общении с ними. Бог силен привлечь их к Себе, тогда все разрешится для них и неверное спадет, как шелуха, и развеется, как дым. С нами ведь так бывало, и не раз.
Вот, допустим, несет студент околесицу. И можно оскорбиться, можно обидеться за (пусть научную, все равно с заглавной буквы) Истину. И – наорать на студента, опустить его «ниже плинтуса», что, увы, нередко происходило и с вашим покорным слугой. А можно отнестись к нему (одна добрейшая наша преподавательница меня научила) просто как к «лепильщику»: ну лепит и лепит, неразумный, сам не понимая, что говорит. Легкосердечно можно к нему отнестись, вот какое есть золотое слово. Как и в одном из псалмов говорится: « Сынове человечестии, доколе тяжкосердии ? » (Пс.4.2)
Жалкие слова
Так же можно отнестись и к неразумным, порою дичайшим представлениям о Церкви наших знакомых. С их точки зрения, Церковь – это какой-то идеологический осьминог, которому и дело есть только до того, чтоб распространять свои щупальца как можно шире и иметь на все влияние… Ну если он так ужасен, этот осьминог, что ж ты упрекаешь его, зачем он не прекрасен?
Комплекс представлений (неверующего, из культурной среды) российского человека о Церкви достоин особого, духовно-медицинского, так хочется выразиться, исследования. В нем собраны вместе и противоречия, и недоразумения, и лукавые недосказанности, и искреннее умиление, и горький упрек, и злорадный вздох. Негативного больше, чем позитивного, и есть особая сладость для российского культурного человека – в обличении Церкви, в отыскании поводов для упрека. Но, как ни странно, при всем при этом интуиция значимости Церкви для всей нашей жизни – сохраняется!
К примеру, вот, кажется, ну что человеку до того, что Церковь отлучила Льва Толстого? Плохая государственная рассталась с хорошим, стоявшим за правду. Ну и люби своего хорошего, и забудь про плохую. Так нет, есть не только обличение Церкви, есть и горький упрек, и горькое переживание: зачем отлучила? Объяснишь, что граф тогда уже сам давно отлучил себя и крепко хулил даже самое святое для православных – нет, и такое объяснение не сочтут удовлетворительным. Все равно не должна была… И в этом «не должна была», даже в этом, мне кажется, сказывается интуиция… сыновства Церкви!
Так и сейчас, не в насмешках, конечно, не в гадких словах, не в ерничестве и не в картонных мечах пресловутой «свободы», но в возникающих порою горьких упреках Церкви звучит та же самая интуиция. И тут нужно быть очень бережным, да, очень и очень бережным к человеку – чтобы она, интуиция эта драгоценная – не утратилась, сохранилась. Помните в «Обломове»? « Да полно вам, батюшка, томить-то меня жалкими словами! — умолял Захар». Слова бессмысленные (например, упреки за приговор суда над участницами Пусси-Райот), неразумные, абсолютно несправедливые, но ведь это только жалкие слова. Это вопль ребенка, тем более несчастного, что в неразрешимой ситуации оказавшегося по собственному неразумию, а теперь не желающего помощи, но только жмурящего крепко глаза, затыкающего уши и бросающего, в отчаянии, обвинения старшим. Ему трудно помочь, но, во всяком случае, не стоит насильно растыкать ему уши и растворять глаза.
Как рассказывал мне недавно очень хороший мой православный знакомый, в контексте разговора о том, что еще неизвестно, с чьей стороны была организована та самая провокация. Он вспомнил, как виделся со своей, теперь уже старушкой, любимой учительницей (неверующей), и как та, со слезами на глазах, била себя в грудь, приговаривая: «Ну разве так можно? Разве так можно?» Она имела в виду упрек Церкви, что та допустила такой жестокий приговор… Мог ли он ей объяснить ей что-либо?
Трагедия
Особенно горько, конечно, думать об уходящем поколении. Бывает, загодя молишься мученику Уару: «Под твое покровительство попадут, не обратятся, можно быть уверенным». И не обращаются, и уходят, сберегавшие «образ Христов» (по выражению Достоевского) в душе и не собравшиеся задуматься о Христе всерьез. Господь примет их со всем милосердием, но и со всею праведностью также. Разве они не могли предположить, что Он есть и вправду? Разве у них не было времени и возможности (в течение последних двадцати лет!), выяснить столь важный вопрос? Разве не были они свидетелями пасхальной радости в нашей стране и разве сами не отвечали (просто в порядке вежливости, произнося как формулу) «Воистину воскресе»? Разве не проявили они (даже те из них, что трудолюбивы и деятельны) нечто прямо обломовское в отношение самого важного?
Да не подумает читатель, что я возвожу обличения ради обличения. Нет, я лишь обращаю внимание на то, что ситуация с нашими добрыми, порой бесконечно дорогими нам, знакомыми гораздо, гораздо серьезнее, чем может нам показаться по привычке гуманистического нашего мировоззрения. Оно въелось в наше сознание, и Господь, как и неразумным неверующим, порою начинает казаться и нам… Дедом Морозом. А Он – Отец, а не Дед Мороз!
Трагедия, настоящая трагедия, горько думать о ней. Но да обратится эта горечь в молитву о дорогих нам людях, и да посетит нас нечаянная радость – разрешения даже и этой горечи!
Вставить в блог
Поддержите нас!
