Последнее путешествие

Фильм «Утро понедельника», о котором пойдет речь в рубрике «Кино с Петровым», во многом перекликается с рассматриваемой в этом номере картиной А. Звягинцева: в ней также идет речь об одном из основных и извечных сюжетов искусства — «о пути и возвращении героя», отправившегося в иные земли, но заново открывшего свою собственную, и, в конечном итоге, самого себя.

Если и приходится говорить о какой-то серьезной авторской альтернативе голливудскому кино, которая при этом отличалась бы от него не только по формальным критериям, но и по сути, то лучшего примера, чем фильмы Иоселиани, найти невозможно. За многие годы творчества в каждой из своих картин режиссер сумел создать свой, ни на что не похожий мир, в котором зритель становится в подлинном смысле этого слова собеседником автора, а не просто очередным объектом для промывки мозгов. Образность настоящего мастера, создавшего свой понятийный язык, легко описать в нескольких словах. Собака, дождь, глаза — это Тарковский. У Иоселиани — вино, свобода, социальный контраст — на них основывается киноязык предыдущей картины мастера «In vino veritas», а в последнем фильме лишь наносятся заключительные мазки. Считается, что творения великих мастеров кино не требуют перевода. В отношении Иоселиани это оказывается как нельзя более верным. В нем нет ни примитивной доступности гэгов, ни особо глубокой школы драматургии. Но филигранная выверенность и продуманность этих картин способна принести тихую радость любому, кто предпринимает это спокойное путешествие. Главное для режиссера — создание мира с замедленным ритмом жизни, помогающим зрителю успокоиться и отстраниться от сумасшедшего течения нашей суровой реальности. Иоселиани прежде всего мастер одухотворения будничной жизни, привнесения в нее утерянного смысла.

Начиная с самых первых своих работ, Иоселиани проявляет пристальный интерес к жизни простых людей: рабочих, клошаров, бомжей, люмпенов, которые являются носителями сохраненного человеческого образа, в противовес пустоте аристократов и городских буржуа. Режиссер и не скрывает своего отвращения к «скромному обаянию буржуазии», продолжая тем самым линию Луиса Бунюеля. Однако, в отличие от последнего, у Иоселиани в противопоставлении нет никакой пропаганды социалистических идей — если картины Иоселиани и призывают к чему-то, то к революции собственного духа, призванной спасти человека от гнета страстей и окружающей безысходности. В каждом из фильмов душа зрителя в легкой и ироничной форме предуготовляется к дождю благодати. Иначе в этой показанной автором пустыне абсурда нельзя прожить ни дня.

Предыстория фильма открывается сценами из жизни маленькой рабочей деревушки, единственным развлечением для жителей которой служат интриги и сплетни с соседями, постоянные склоки да субботние пьянки после зарплаты. Главный герой — уже немолодой рабочий Венсан — работает сварщиком на жутком в своей монстрообразности химическом предприятии. Он мастер на все руки, одаренный талантом свыше: ему ничего не стоит, например, за несколько минут в обеденный перерыв сварить изящную металлическую розу, но это не спасает его от невыносимой атмосферы безысходности, царящей на предприятии. Дома Венсан встречает убогий быт, сварливую жену, озабоченную разваливающимся домашним хозяйством, и равнодушных детей. Единственной отдушиной для него является занятие живописью.

Руководство завода, вся территория которого насыщена ядовитыми газами, весьма своеобразно заботится о здоровье рабочих, категорически запрещая им курить на производстве. Естественно, все только и делают, что с помощью разнообразных уловок нарушают этот абсурдный запрет. Самой счастливой и радостной фигурой, ограниченно вписывающейся в повседневную рутину провинциальной жизни, является трудолюбивый негр. Иоселиани, отстаивая собственную свободу выразительных средств, не боится оказаться подчеркнуто неполиткорректным. Нигеры для него — это ни ярко положительные, ни отрицательные герои, он позволяет себе относиться к ним с честной иронией: это добрые, милые, немного глуповатые существа, место которых ближе к природе, которые могут быть счастливы только занимаясь простым трудом. Все у трудолюбивого негра ладится: он и прекрасный пастух, и удачный жених. Здесь, в деревне, на земле, он на своем месте. Если надеть на негра галстук с рубашкой, наделить атрибутами городской жизни, заставить заниматься коммерцией или делопроизводством, то все у него будет из рук вон плохо, как в предыдущем фильме. Ради трогательной сцены диктовки негром письма в стихах для своей любимой рядом с алтарем храма стоить смотреть этот фильм. Столько в ней простоты и цельности: наконец-то хоть одно странное существо нашло себе отведенное природой место.

Собственно, основное действие начинается только с середины фильма, когда Венсан, никому не сказав, уезжает в город, чтобы навестить своего умирающего отца, который, внезапно восстав с одра болезни после принятого стаканчика, отправляет сына посмотреть мир, в гости к своему другу в Венецию. Как любой настоящий художник, Иоселиани не может избежать в своем творении античных аллюзий. Так и это повествование превращается в поэму о возвращении, отсылая нас к бессмертному Гомеру. Особенно ярко эти основы приоткрываются в сцене узнавания старого друга по пути в Италию, когда главный герой, находясь в невозможном подпитии после общения с компанией горячих грузинских парней, вдруг внезапно узнает в продавщице сигарет своего переодетого женщиной прежнего соседа, так же сбежавшего когда-то давно от тяжести провинциальной жизни. Его жалкое существование не наполнено сейчас ничем, единственными друзьями у него являются две крысы, вокруг холод и пустота. Получается, что в бегстве от себя можно не вернуться, оказавшись тенью в призрачном царстве Аида.

Приехав в Венецию и даже потеряв все деньги, герой чувствует себя отлично, оказавшись в привычной для себя среде. Он знакомится с такими же простыми парнями, как он сам, может спокойно рисовать, сидя на набережной. Но все рушится при встрече с другом отца, комичным венецианским аристократом, превосходно сыгранным самим режиссером. Этот персонаж всю свою жизнь скрывает внутреннюю пустоту за придуманным и искусственно поддерживаемым образом. При встрече с Венсаном с помощью магнитофона и нехитрых приспособлений он создает иллюзию игры на рояле с фонтанами аплодисментов благодарных зрителей у него за окном. Жена аристократа вскрывает обман, и вся эта комедия выдуманной мертвой жизни кончается банальным скандалом. Далее, пикник на берегу моря, казалось бы, открывает в обыденном не виданный доселе смысл: и детей в Италии воспитывают лучше, и только здесь вино играет «подлинно духовную функцию», а не исключительно гастрономическую, как на родине Венсана. Неужели стоит уехать так далеко, чтобы понять это? На закате дня на залитой лучами солнца крыше главный герой со своим другом, прихватив для большей духовности еще пару бутылок, любуется видами Венеции. «Я хочу подарить тебе самое дорогое, что у меня есть, — говорит в одухотворенном состоянии приятель, — дух этого города, тот самый дух, что когда-то вдохновил великого Тициана на написание «Успения»». Но это паломничество в поисках «настоящей духовной радости» оканчивается, как всегда: тяжелым утренним похмельем, а за прекрасным фасадом дома его друга ждет тот же самый завод, где на воротах висят те же самые запреты. Путешествие закончилось там же, где и начиналось. Дальше только одно: либо потерять себя в поисках призрачного счастья, либо вернуться с новым опытом домой. Венсан выбирает последнее. И все те же ревущие трубы, раздирающий душу заводской гул оставляют нас наедине с самими собой в заключительных кадрах.

Никто, кроме Иоселиани, не умеет так вдохнуть смысл в самое скучное течение жизни на экране, увидеть за цепью обычных событий смыслообразующую нить. Однако, в отличие от пессимизма и трагической развязки в прежних работах режиссера, здесь все же налицо попытка преодолеть этот кошмар средствами художественного языка. И действительно, как избежать этого невыносимого круга бытия, не потерявшись в нем? Не дать этому заводскому гудку стать вестником ада, смерти, а ядовитым газам вместе с людской желчью прожечь душу? Выход, пожалуй, лишь один: принять эту экзистенциальную действительность такой, как она есть, но при этом не дать ей себя поглотить. Суметь взглянуть на себя со стороны и понять, что, где бы ты ни был, тебе придется все равно нести в себе этот адский гул. Важно лишь научиться его преображать. Найти свет и в этом болоте, подняться в полете над своей мелочной деревушкой с помощью игры и простых радостей. Нас также ожидают в конце апокалиптические виды монстрообразных заводских труб. Нам ничего не остается, кроме как принять себя такими, какие мы есть, со своими трубами и ядами. Где бы мы ни путешествовали, мы всегда вернемся к самим себе, натолкнемся на те же самые проблемы. Вот только сил у нас теперь, быть может, будет побольше.