10 лет спустя

	Весна 1994 г.: молебен на филфаке

Юбилей храма стал хорошим поводом собраться за праздничным столом с людьми, стоявшими у истоков. Сидели в библиотеке, пили чай и вспоминали, как все начиналось:

Григорий Александрович Любимов, д-р физ. — матем. наук, профессор (ИМ МГУ), лауреат Государственной премии, засл. деятель науки РФ;
Татьяна Викторовна Москвина, киновед, научный сотрудник НИИ киноискусства;
Прот. Максим Козлов, настоятель домового храма св. мц. Татианы при МГУ;
Наталья Львовна Волкова, преподаватель английского языка в классической гимназии Ю. А. Шичалина;
Александр Егорцев, корреспондент телепрограммы «Русский взгляд», в прошлом – заместитель главного редактора газеты «Татьянин день»;
Александр Александрович Волков, д-р филол. наук, профессор, завкафедрой общего и сравнительно-исторического языкознания филологического факультета МГУ;
Татьяна Олеговна Йенсен, кинокритик, редактор журнала «Искусство кино»;
Алексей Алексеевич Бармин, д-р физ. — матем. наук, профессор (ИМ МГУ), лауреат Государственной премии, академик РАЕН;
Иер. Павел Конотопов, клирик храма св. мц. Татианы, в прошлом – старший алтарник, верстальщик газеты «Татьянин день», дьякон.

Вначале было…

Г. А. Любимов: Самое начало было тогда, когда в 1991 г. по приглашению студентов и преподавателей экономического факультета в главное здание МГУ приезжал патриарх и отслужил молебен. Спустя год на первом годовом акте Православного Свято-Тихоновского Богословского Института в главном здании МГУ я впервые упомянул, что хорошо бы отдать верующим храм. Все зааплодировали, но самое удивительное было то, что после выступления ко мне подошел проректор Кулаков и сказал: «Давайте, действуйте. Почему бы не вернуть храм?» Я пошел к Садовничему. Виктор Антонович положительно отнесся к делу, сказал, что по поводу театра надо поговорить с В. В. Козловым, ученым секретарем Совета университета.

Т. О. Йенсен: В те годы в здании был не просто театр – устраивали варьете!

Т. В. Москвина: Еще была какая-то выставка собак. Собака Черномырдина получила первый приз…

Г. А. Любимов: Затем на заседании Совета университета ректор выступил с докладом, что надо музей и храм организовать, а театр отсюда вывезти. Началось обсуждение, были удивительные высказывания. Кто-то со слезами на глазах говорил: как же так, отдать это помещение церкви, когда в нем я играла в кружке самодеятельности, и там вся жизнь прошла! Другой вспоминал, как он тут заседал на комсомольском собрании. Среди всех возгласов и криков я один выступал за. Но Садовничий уже говорил твердо. Поэтому единогласно проголосовали, что храм нужно отдать, сознавая, что будет большой скандал.

о. Максим: Я получил назначение 4 января 1994 г. Специального желания попасть сюда у меня не было. Но во что я ввязался, я тогда еще не понимал. Казалось: позвоню в ректорат, встречусь с Садовничим, он приказ подпишет, и сразу же начнем. Конфронтация выглядела очень несерьезной: сидят там какие-то люди, но есть же начальство – напишут бумагу, придут, выгонят. А потом оказалось, что к Садовничему не попасть; что никто и не собирается ни признавать, ни реагировать. Только тогда я потихоньку начал осознавать серьезность ситуации.

	Через 2 часа после освобождения храма

Г. А. Любимов: Ректор не мог активно принимать какую-то сторону, тогда бы на него посыпалось еще больше обвинений. Но справедливость требует сказать, что внутри себя вопрос о создании храма он решил. А дальше была политика.

Н. Л. Волкова: В конце концов, вот такое общественное мероприятие превращается в ряд личных историй. Так складывается приход, наверное. Моего Сашку, тогда маленького мальчишку, о. Максим пригрел. В гимназии Шичалина, где я работаю, о. Максим преподавал Закон Божий. Потом сама гимназия въехала в этот храм. И я осталась.

Т. О. Йенсен: Когда я узнала, что собирается приход возможной будущей возможной церкви при Университете, мне это показалось нереальным. Я пришла только потому, что, во-первых, я Татьяна, во-вторых, кончала Университет. Это было самое время перестройки: плавленые сырки в Москве пропали, а о. Максим говорит: при Университете будет храм, давайте запишем, что нам нужно для первого богослужения. И мы купили иконку св. мц. Татианы – ту самую, которая сейчас висит в трапезной.

о. Максим: Примерно в то же время нам пожертвовали довольно большую сумму денег на покупку церковного имущества. И вот почти год, до начала богослужений, я жил дома в окружении хоругвей, аналоев, облачений – такой небольшой филиал софринского музея.

А. Егорцев: В январе 94 г. мы с будущим первым главным редактором газеты «Татьянин день» Владиком Томачинским прочли в нашем I гуманитарном корпусе МГУ объявление о том, что в Казанском соборе на Красной площади состоятся молебны перед началом открытия храма св. мц. Татианы Московского университета. Я тогда учился на 3 курсе и мечтал прибиться к какому-нибудь храму, где все надо начинать с нуля (немереная юношеская активность!), мне все грезилось, что мы будем кирпичи класть. Владик мне говорит: давай сходим на молебен. А я: ты сходи на разведку, там, наверное, община стабильная, храм уже стоит. Владик возвращается и докладывает: общины вообще никакой, 7—8 человек. Есть молодой священник, окончил Университет, интересный, с ним можно говорить по-человечески. И мы пошли на второй молебен. Так и началось. А потом в здании будущего храма была пресс-конференция студенческого театра, на которую нам под видом псевдожурналистов удалось пробиться. Там мы послушали, что звезды нашего шоу-бизнеса говорили: против театра выступают маргиналы, черносотенцы, православные агрессоры.

Потом был знаменитый Пасхальный молебен – в красных пасхальных облачениях возле здания храма. Мы вежливо молились, а театралы, Большакова и ее супруг, выглядывали из-за дверей. Был благочестивый крестный ход вокруг здания: окропили святой водой запертые двери, покадили их и тихо-мирно разошлись. А через несколько дней покатилась волна публикаций: то ли 7, то ли 11 статей за 2 недели в центральной прессе. Была одна положительная статья – в газете «Известия». А в основном – «Храм на крови искусства» и тому подобные заголовки. Община храма св. мц. Татианы обратилась в судебную палату по информационным спорам…

Т. О. Йенсен: Против передачи храма организовывали письма, их подписывали Марк Захаров, Ролан Быков, Юрий Никулин, но они толком ничего не знали. Говорили, что это – колыбель театрального искусства. И действительно, здесь был Малый Театр в XIX веке. Но ведь писали и то, что никогда здесь никакой церкви не было, а всегда был театр, и студентов выгоняют на улицу. Хотя театру давали несколько разных помещений, в том числе и в МГУ, в главном здании. То есть вранье было открытое. А люди считали, что церковники выгоняют бедных студентов. И сердобольный Юрий Никулин подписывал это письмо. Однако раздавались голоса и в нашу поддержку – за нас был Михалков. Там были сильные, и здесь были сильные – одни генералы против других генералов.

о. Максим: В то же время мы выиграли информационный суд. Документ мы передали в ректорат. После этого пресса затихла.

Г. А. Любимов: А театр сел в осаду. Сказали, что они отсюда не выйдут.

о. Максим: Пришлось применить силу. После ранней литургии 22 января 1995 г., в день памяти св. Филиппа, свят. Московского, мы собрались рядом с храмом во дворе. Было более 100 человек: студенты, преподаватели. Удалось попасть в храм – и были выведены ночевавшие там, мы вошли, стали заносить церковное имущество. Поставили рядом со сценой престол (он уже был собран), подсвечники, хоругви. И сразу стали демонтировать стулья (театру тогда уже дали свое помещение). В этот момент стало понятно, что в храме нужно служить. О службе как-то узнали люди. Народу было достаточно, даже телевидение приехало. Был наместник Новоспасского монастыря владыка Алексей, был о. Андрей Кураев, был князь Трубецкой, известный биолог. Саша (Егорцев) с Пашей, будущим о. Павлом, и с Владиком, будущим о. Симеоном, алтарничали.

А. Егорцев: Я помню жуткий эпизод: о. Павел, тогда еще только Паша, был более подкован в алтарническом служении. Наш иконостас находился тогда посреди зала перед сценой. А алтарная комнатка – за сценой, за занавесом. Паша мне говорит: беги за сцену, там на электроплите раскаляется уголь, принеси для кадила. Я бегу туда – ничего не понимаю: лежит уголь, красный, раскаленный; как его взять? Я, конечно, знаю истории про христианских мучеников, но… Прибегаю обратно, говорю: Паш, чем его брать-то, уголь раскаленный? Он: некогда, патриарх тут! Иди, пилу возьми на сцене. В общем, как-то беру пилой-рукой этот уголь, кладу на пилу и трясущимися руками несу его на пиле обратно. Это было первое патриаршее богослужение. Надолго мне эта пила запомнилась…

о. Павел: Через меня как старшего алтарника прошли все временные иконостасы, балконы, пыль, железяки. Конечно, когда мы сюда вошли, первое, что было, – непонятно, как восстанавливать, страшно все это было видеть. Но глаза боятся – руки делают. И с Божией помощью восстановили. Много людей приходило, помогало.

о. Максим: Да, как-то в первый или второй год мы служили в основном внизу. На Пасху должны были переместиться в очередной раз наверх. Помню, тогда иконостас бумажный продавался, мы его налепили по стенкам. И вот супруга Григория Александровича, Татьяна Максимилиановна, тогда мне сказала: «о. Максим, ну что у нас там так неблагообразно? Грязно как-то, стены выдолблены…» У меня как пелена с глаз спала. Мы все другим занимались: газеты какие-то, деятельность… Есть храм – и есть, алтарь поставили – и слава Богу. А тут я ее глазами посмотрел: действительно, пыль, грязновато… надо менять. И с этих слов начался иной отсчет времени.

Начали фрагментами что-то создавать: разобрали сцену, балкон, настелили пол. Колоссальным прорывом был демонтаж металлоконструкции над алтарем и восстановление свода. Тогда мы перекрасили храм в те цвета, в которых он есть теперь, установили иконостас о. Александра Киселева. Появилась наружная фреска, надпись и крест, после которых я сказал, что свою роль я уже выполнил. Дальше будь, что будет.

Г. А. Любимов: о. Артемий Владимиров сказал тогда мудрые слова: вы думаете, что самое тяжелое уже совершили. На самом деле – нет, самое тяжелое еще впереди, и дай Бог, чтобы вы все тут не переругались и все это не кончилось ничем.

Храм св. мц. Татианы – домовый храм МГУ

А. А. Волков: Конечно, не стоило думать, что домовый храм будет приходским храмом всего Университета: есть много верующих в Университете, которые ходят в свои приходы. Но мне кажется, что наличие храма многих побуждает идти в церковь.

Г. А. Любимов: Да, это самый молодой приход.

А. А. Бармин: С самого основания храма стали возможными беседы со священником, причем можно было не только задать вопрос, но и получить удовлетворительный ответ. Светские люди с очень проблемными ситуациями сюда приходили, многие из них здесь потом крестились. Далеко не во всех храмах такое есть.

А. Егорцев: Была своя атмосфера: никакой толчеи и давки, а также бабушек, которые могут загрызть любого молодого человека или девушку с непокрытой головой. Плюс здесь была активная работа: все время какие-то школы, вечера.

о. Павел: Удивительные люди здесь собрались.

Г. А. Любимов: Да, Татьяны всей Москвы как в единственном храме св. Татианы.

о. Максим: Наше расписание богослужений, характер проповедей, публикаций, подбор продаваемой литературы, подбор клириков ориентированы на людей с университетским (высшим) образованием. А тогда никто не знал, что такое домовый храм. Говорили: нужно вести работу на факультетах, организовывать мероприятия дискуссионного характера. Жизнь показала, что в этом смысла нет. Надо стараться не пропускать то, что Господь посылает. Мы жили по принципу: возникали ситуации, нужно было что-то отвечать, и мы реагировали. Газета, школа были посланы. Реально молодые люди, помимо богослужений, собирались тогда вокруг газеты.

о. Павел: Да, это было золотое время «Татьяниного дня», когда Владик Томачинский, Саша Егорцев и другие люди сидели в подвале, я отвечал за сугубо техническую часть вопроса: верстал. Тогда в храм приходил на 5 минут и уходил поздно вечером.

о. Максим: Стали понятными две вещи: с одной стороны, нужно было делать что-то пристойное, человеческое и не отталкивающее людей, – задача внутренняя и главная. С другой, была задача приучить ректорат и руководство Университета к той мысли, что мы им не оппоненты, что мы всерьез, надолго, регулярно и легитимно. Сейчас существует идея развития отношений между Духовной Академией и Университетом: попробовать подготовить такой курс к следующему году, который читался бы не нашими клириками, а ведущими профессорами, преподавателями Академии в Университете. Возможно, в форме факультатива, публичных чтений. Имело бы смысл собрать не только православных студентов, но и интересующихся. Пусть придет немного человек, по 15—20 с факультета, но волна будет расходиться. Также эти межвузовские связи послужили бы и развитию научного сотрудничества.

Юбилеи – повод прощать долги

Т. В. Москвина: Когда я от Татьяны Олеговны узнала, что в Москве будет Татьянинский храм, я, конечно, на имя сразу откликнулась. Помню, что я была втянута в ситуацию противостояния храма и театра в печати. Пришла одна журналистка и говорит: покажите тот вандализм, который тут случился на днях, как лепнину сбивали и все разрушили. Слава Богу, у меня были фотографии храма до революции, и я ей показала. Мы прошли по всем этим местам, она посмотрела, какое здесь было когда-то благолепие, а осталась такая мерзость и запустение, что невозможно передать. Девушка ушла совсем в другом состоянии, чем пришла. У меня не было ни мгновения сомнения, что храм будет. Может быть, потому, что «Татьянин день» «закрепил» и личность о. Максима, и тех, кто в храме тогда собрался. Ведь в общине главное совместная молитва на богослужении. Храм становится с каждым годом все краше и краше, я прихожу и чувствую, что устроение храма – как дома. Что храм – это часть жизни и памяти.

Т. О. Йенсен: Мне одна подруга сказала: знаешь, я вместе с храмом стала взрослеть. И эта фраза мне как-то запала: можно в жизни так же возрастать вместе с храмом, а мне по своему неофитству это было очень нужно. Татьянинский храм, правда, стал домом, есть ощущение прихода, подставленного плеча. Иногда даже не знаешь, как человека зовут, но ощущаешь, что его нет, а когда он появляется, радуешься, что здоров, и слава Богу. Ты обрастаешь этими людьми – что может быть более ценным в жизни?

А. А. Волков: Хорошо и важно то, что в храме всегда чувствуешь себя в безопасности – в смысле вероучения. Здесь никогда не будет недоразумений вроде того, каким концом куда свечку вставлять надо, а куда не надо, потому что батюшка не позволит. Здесь всегда будет правильно петь хор, потому что батюшка не допустит. Все будет делаться согласно православному вероучению и святой нашей матери Церкви. Храм действительно настоящий, в нем серьезная богослужебная дисциплина.

Н. Л. Волкова: Я вот думаю, надо сказать об особенностях нашего храма, нашего прихода… А, может быть, в другом храме в другом приходе я жила бы так же, как живу здесь. Вот и все. Я очень его люблю, и я люблю всех тех, кто здесь бывает.

о. Павел: Лично для меня храм мц. Татианы – вся моя жизнь. Я сюда пришел еще совсем молодым человеком. Здесь встретил свою супругу, здесь родились все мои дети. Здесь я стал дьяконом, священником. Если вычеркнуть учебу, работу, то большую часть времени я проводил здесь.

А. А. Бармин: Сейчас, когда я прихожу, меня радует благолепие храма, которое появилось вместо того, что было. Еще приятно, что о. Максим за всенощной всегда говорит краткое слово, как-то просвещает нас о значимости праздника. Радует, что как ни в каком другом храме молодых лиц здесь много, причем они прибавляются, поскольку я здесь бываю дискретно и для меня это более заметно.

А. Егорцев: Татьянинский храм дал мне жизненную закалку, научил терпеть внешние сложности и добиваться какой-то цели; дал потрясающе хороших людей. Для меня храм – это второй дом, каким был и Университет, когда мы учились, потому что мы здесь проводили все время с утра до вечера. Люди не просто молились и уходили в какую-то свою жизнь, нет, оставались, и у каждого находилась масса дел при храме. Храм наш был и остается оазисом в этой современной жизни – в том, какие здесь люди, какие отношения между ними, даже какое здесь христианство.

о. Максим: Мое пребывание в храме – естественное церковное послушание. Конечно, помог опыт служения в Казанском соборе. У приснопамятного о. Аркадия Станько я понял вещи, связанные с настоятельским учением: что можно добиваться дисциплины от всех, но нельзя ни в коем случае добиваться принудительного единодушия, тем более нельзя добиваться, чтобы тебя любили и тебя слушались только из-за того, что любят. Это мучительнее всего, когда из человека выжимают такого рода послушание. Можно добиться соблюдения устава, но не смей трогать человека, ты не имеешь права заставлять его себя любить.

В жизни каждого из нас бывает встреча с неким жизненным идеалом, для меня им на всю жизнь останется о. Александр Егоров^(*). Этому священнику я обязан всем в своей жизни. Я старался удержать хоть что-то из того духа, который был у о. Александра. Ситуация, которая складывается в храме, в значительной мере определяется тем, что за люди сами священники, теми отношениями, которые складываются между духовенством.

Есть еще одна опасность, которую я ощущал все время: опасность элитарности. Очень надеюсь, что мы не стали приходом с особенным самосознанием. Ну, а дальше все в руках Божиих: никто из нас не знает, как долго он здесь будет, что будет дальше, но что бы ни было, годы, каждым из нас прожитые здесь, дают основание Бога благодарить. В моей жизни это были главные годы; ничего более значительного уже не будет. Так что вверим себя в руки Божии, а я еще раз хочу напомнить слова свт. Филарета: юбилеи ветхозаветных евреев были поводом прощать долги. Мы обратили юбилей в повод одалживаться и тратить Бог знает сколько денег. Давайте осознаем это покаянно и проживем этот период спокойно, с тем, чтобы потом началась регулярная жизнь, и мы могли ожидать, что следующий юбилей будет нескоро.

Примечания:

^* Несколько десятилетий прослужил в храме св. прор. Божия Илии в Обыденском переулке. Был известен как опытный духовник. Его духовными чадами являлись десятки клириков, ныне служащих в Русской Церкви.