О сеянии ржи

О конце света я впервые услышал в конце 80-х - начале 90-х годов, когда все рушилось, трещало и приходило в состояние хаоса, и самые разные люди вокруг толковали о том, что мир приблизился к концу. Причем были это не советские пропагандистские клише про «ядерный апокалипсис» Третьей Мировой войны, а нечто более грозное, наполненное мистическим смыслом. Я был молод, страшно хотелось жить, и эти вести смущали душу. Понятно, что с высшей точки зрения христианин должен не бояться, не скорбеть, а радоваться тому, что грядет Царствие Небесное, и Апокалипсис был написан не для того, чтоб запугать, а чтобы подбодрить первых христиан. Но мы не они, и то, что может быть и понимаешь головой, не так гладко ложится на глупо бьющееся сердце.

Появилась в те годы изданная не где-нибудь, а в Троице-Сергиевой лавре книга С.В. Фомина «Россия перед Вторым Пришествием», и так убедительно все было там сказано, собрано, засвидетельствовано, разложено. Вспоминался Чернобыль, Горбачева называли не иначе как Михаил Меченый, начались смуты и братоубийственные войны, про Кириопасху (то есть Пасху, совпавшую с Благовещением) 1991-года говорили, что именно она возвестила распад СССР. А для эсхатологически мыслящих граждан год 1992-й и вовсе стал «юбилейным». Ровно пятьюстами годами ранее, в 1492-м, а ежели считать от сотворения мира - 7000-м, русские люди уж ждали конца и даже Пасхалию далее не составляли. Но жизнь не оборвалась, дальше покатилась, однако то и дело в истории нашей мелькали апокалиптические всполохи: то в семнадцатом веке, когда раскол возник и старообрядцы называли патриарха Никона «антихристом» и бежали в леса, то в начале двадцатого, когда вся русская революция мыслилась апокалиптически, и гениальный Андрей Платонов устами одного из своих героев в «Чевенгуре» провозгласил, что революция - это светопреставление.

Но все это хорошо изучать, сидя где-нибудь в библиотеке Конгресса, а когда на твою долю выпадает жить в эпоху перемен, ощущая апокалиптическую дрожь - все как-то иначе переживается.

Однажды, помню, подошла ко мне коллега с кафедры, неофитка и женщина довольно экзальтированная, и против обыкновения негромко сказала:

 - Сегодня.

 - Что?

 - Сегодня, в 14.30 наступит конец света.

Денек был серенький, зимний, московский. Для Апокалипсиса не слишком подходящий, и поверить, что вот стоим мы, мимо люди ходят, за окном слякоть, машины ползут, и вдруг ничего этого в одночасье не будет... Бред какой-то, а вдруг нет? Вдруг не бред? Впрочем, спасительная черта юности - беспечность. Началась пара, я забыл про это пророчество, увлекся, как вдруг в какой-то момент почувствовал, что закружилась голова, все поплыло перед глазами, а потом вернулось к прежнему состоянию - только к прежнему ли? Глянул на часы - 14.30.

Я сейчас не сочиняю. Это я тогда на эту тему свой первый роман сочинил. Про парня, который так в скорый конец света уверовал, что жизнь свою под откос пустил. И как оказалось, не одного меня эта мысль занимала. В начале 90-х многие про русский апокалипсис писали - Айтматов в «Тавро Кассандры», Ким в «Онлирии», Олег Ермаков в «Знаке зверя», а еще раньше Владимир Шаров в жутковатых «Репетициях». Наконец, в 1994 году вышла великая и, к сожалению, мало кем прочитанная и оцененная «Пирамида» Леонида Леонова с ее грозным прологом-предостережением, что если человечество автору не внемлет, то его ждет страшная и невиданная катастрофа.

Критики стали толковать про архитему Апокалипсиса в русской прозе, литературоведы выяснять, чем апокалиптические мотивы отличаются от эсхатологических и как надо относиться к хилиазму тире милленаризму, в РГГУ целая конференция прошла, на которой даже иностранные сектанты крутились и своего искали.

Однако сколько ни было умных и неумных слов произнесено, страшилок написано, диссертаций сочинено, жизнь дальше пошла. Хуже ли, лучше, о том пусть каждый по-своему разумению судит, но вперед не забегает, ибо в Евангелии однозначно сказано: «О дне же и часе том никто не знает, ни Ангелы Небесные, а только Отец Мой один».

И все же не думаю, чтобы все эти всполохи на пустом месте возникали и никакой пользы живущим от них не было. В житии Варлаама Хутынского рассказывается о том, как однажды святой ехал по мосту через Волхов и увидел толпу, готовящуюся сбросить в реку преступника. Преподобный остановил палача и попросил народ отдать ему осужденного. «Он загладит свою вину в Хутыни». И так велик был авторитет святого, что народ закричал: «Отдайте, отдайте осужденного преподобному отцу нашему Варлааму». В другой же раз, проезжая по мосту, святой увидел, как хотели казнить человека невинного. Многие из народа умоляли его вмешаться и спасти, но он велел ехать далее и казни не остановил: «Первый был осужден справедливо, но Господь дал ему время, чтоб раскаяться и загладить свои грехи, а второму попустил умереть безвинно, чтобы он впоследствии не сделался дурным человеком».

Человечество, верней всего, подобно первому из осужденных, вторым побыть покуда не успело. И конец света, можно предположить, откладывается не по справедливости, но из-за нашей к нему неготовности. А еще и прежде всего - по долготерпению и милосердию Божию. Что ж касается конкретных дат и рецептов, как себя в преддверии конца света вести, то помимо покаяния известна самая оптимистичная народная мудрость, с которой Россия и одолевает свою тяжкую историю: «Помирать собирайся - а рожь сей».