Пейзаж, нарисованный Павичем

«Илиада» эпохи PC

Милорад Павич: Наибольшую опасность для сил зла представляют «те, кто действительно отличается друг от друга. Они стремятся узнать друг друга, потому что им различия не мешают».

- Наталья Эдуардовна, что принципиально нового принёс в литературу наш нынешний юбиляр - Милорад Павич?

- В третьем тысячелетии от Рождества Христова о «принципиальной новизне» в той или иной сфере говорить вообще затруднительно. Все когда-то уже было. Дело в названиях, а также в способах, сферах и - главное - в целях применения. Во всяком случае, хочется надеяться, что принципиально новое в литературе от Милорада Павича не исчерпывается внедрением в нее словарей, кроссвордов, меню, гаданий на картах и толкований зодиака.

Игровой принцип в литературе - это старое «изобретение». В постмодернизме он лишь был превращен в большинстве случаев из средства в самоцель. Мифологический метод в литературе - тоже отнюдь не нов, хотя весьма распространен и нередко плодотворен. Это понятно: миф во все времена привлекал художников своими моделирующими свойствами. Он служил как средством внесения порядка в актуальный материал, так и опорой в надежде писателей на читательское понимание-узнавание. Стремление расшевелить читателя, заставить его откликнуться, тоже всегда было свойственно писателям, и читатели вступали с ними в переписку задолго до появления электронной почты и скайпа. Хотя прямого призыва автора к читателю дописать собственный финал романа до «Пейзажа, нарисованного чаем» я, в самом деле, не припомню.

Но не это главное. Новизна Павича заключается не в игре, не в опоре на архетип, не в подчеркнутой интерактивности его произведений. Мне, как историку литературы, интересен метод реконструкции, перенесенный им в сегодняшнюю словесность. Метод реконструкции, но не исторической (этим писатели занимались всегда), а жанровой. Может статься, я привношу сейчас в Павича что-то, не входившее в его намерения. Но по существу, в «Хазарском словаре» писатель вскрывает процесс формирования архаического эпоса. Такой эпос складывался в рамках устной традиции пения-сказывания - этот процесс длился веками. Создавая сегодня свой нелинейный текст (гипертекст, состоящий из связанных ссылками фрагментов), Павич в некотором смысле уподобляется аэду, который соединяет фрагменты, варианты сказания в целое. При этом текст оставляется открытым для последующей фиксации другим «певцом» (или «ловцом снов», в терминологии Павича). Приглашая своего читателя к сотворчеству, Павич отводит ему роль нового коллективного автора. В такой своеобразной реконструкции традиционного эпоса Павичу помогают компьютерные технологии. Лишь в этом смысле уместны сравнения с Гомером: «Хазарский словарь» - это «Илиада» эпохи PC.

- Как и многие писатели ХХ века, Павич начал творческий путь в кресле университетского профессора. Можно ли кратко рассказать, каким он был вначале и к чему пришёл уже в наши дни?

- Я не являюсь крупным специалистом в творчестве Павича, поэтому отвечу кратко. Несмотря на демонстрируемую им в последние десятилетия склонность к большой форме - роману, - для меня он был и остается прекрасным мастером малой формы - короткого рассказа, новеллы, фрагмента. Именно из ряда таких рассказов и состоят, как правило, основные его произведения. Короткий рассказ-притча - соль романов Павича.

Что до кресла университетского профессора, из которого вышел Павич-писатель, то это факт показательный. Отнюдь не многие писатели ХХ века вышли из среды ученых, преподавателей. Как раз напротив, полтора последних столетия писателями, в большинстве своем, становились журналисты. Таких писателей, как Умберто Эко и Милорад Павич - профессиональных историков, исследователей литературы, ученых - и сегодня немного. Приход новых профессионалов в литературу - тенденция лишь последних десятилетий. Остается надеяться, что они принесут в литературу доброе обновление. Здесь главное удержаться от соблазна: не переписывать под разными соусами себя-прежних, не эксплуатировать некогда найденный прием, а развиваться в направлении смысла. Смысл - в простоте.

Не нашёл постмодернизма? Спи спокойно!

- Недавно читал его первый сборник рассказов - «Железный занавес» - и поймал себя на мысли, что ничего постмодернистского в этой прозе не нахожу. Это из-за того, что Павич ориентируется на более образованного читателя? Или он стал постмодернистом позже?

- И хорошо, что не нашли. Спите спокойно. Откровенно говоря, я тоже часто не хочу искать постмодернистские ухищрения в обычном, на первый взгляд, тексте. Но что поделаешь, если они там есть? Уже ранние сборники рассказов Павича 1970-х годов («Железный занавес», «Борзая») сравнивались впоследствии сербскими литературоведами, в том числе Ясминой Михайлович (супругой писателя), с компьютерными играми, в которых переходы на новый уровень зависят от решения задач и головоломок на предшествующем уровне. Уже в его ранних сборниках критики обнаруживали особые «системы циклизации», так что «вопрос, поставленный в одном рассказе, находит ответ в другом, а оба рассказа вместе составляют какой-то третий»...

Если это так, как можем мы не принимать во внимание намерение автора? Иначе в ком он найдет искомого читателя-соучастника, как не в литературном критике, по крайней мере? Правда, даже у заинтересованного и подготовленного читателя есть некий предел в стремлении разгадать мысль автора, и я далеко не во всем и не всюду готова следовать за Павичем. К примеру, я не готова глубоко разбираться в нюансах его упражнений с каббалистическим знанием в «Хазарском словаре» и некоторых других произведениях. Поскольку что-то мне подсказывает: время будет потрачено впустую.

- Постмодернисты, как известно, по-иному стали строить отношения с читателем. Чем здесь интересен сербский писатель?

- Исходя из деклараций самого автора, Павич едва ли затаил бы на Вас обиду, если бы узнал, что Вы просто и бесхитростно прочитали его сочинение, не обнаружив в нем дополнительных смыслов и возможностей. Во всяком случае, он обещает читателю полную свободу в обращении со своим текстом, вплоть до «на этом месте лежит читатель, который никогда не откроет эту книгу, здесь он спит вечным сном».

Однако здесь присутствует изрядная доля лукавства. Читатель - первейшая забота Павича. Он стремится завоевать его всеми доступными в игре способами: возводит его в ранг «ловца снов», предлагает ему погадать на колоде Таро, разгадать кроссворд, загадку или ребус, организует ему любовное свидание. Он создает классификации читателей и предваряет свои сочинения правилами их прочтения. Наконец, Павич признается, что стремился открыть вовсе не новый способ письма, а «новый способ чтения». Как я понимаю, это такой способ чтения, при котором читатель вовлекался бы в сюжет, в сам процесс создания произведения и, как следствие, исполнял бы триединую роль - читателя-героя-автора.

Но кроме желания реанимировать современного читателя и вывести особую породу читателя-сотворца, у авторов-постмодернистов есть и другая цель, не очень тщательно ими скрываемая. Они хотят всеми возможными способами замедлить «исчезновение собственного текста». И гипертекст представляется им идеальным формальным ухищрением, вынуждающим читателя многократно к нему обращаться. Павич не исключение. Не стоит забывать, однако, что причиной нашего вечного возвращения к Шекспиру и Данте, Пушкину и Достоевскому является отнюдь не формальная усложненность их сочинений.

Павич признается, что стремился открыть вовсе не новый способ письма, а «новый способ чтения».

Наша любовь - в наших различиях

- Самый известный текст Павича - «Хазарский словарь» - вызывает большое непонимание. Как-то при мне один писатель, занимающийся сербской литературой, прямо назвал Павича жуликом: в этой книге грубо искажены многие реальные события. Как Вы прокомментируете эту оценку?

- Роман Павича - это не историческое исследование, и к нему нельзя применять научные критерии. «История хазар» М.И. Артамонова или «Открытие Хазарии» Л.Н. Гумилева - это работы историков. Вероятно, и «Тринадцатое колено» А. Кестлера можно оценивать с точки зрения исторической достоверности. Роман Павича - это даже не исторический роман. Это вымысел, развернутая метафора, притча.

О чем она? О необходимости сохранения слова, знания, книги (как бы мы ее не называли - «хазарский горшок», «лексикон» или «тело Адама») вопреки всем перипетиям разрушительной человеческой истории, в которой зло всегда «лишь на один шаг отстает от человека». Спасение божественного знания и сохранение человечеством памяти (в завершенности памяти об утерянном Рае, о невинности) возможно только посредством любви.

Как справедливо пишет Павич, для сил зла «с теми, кто друг друга ненавидит, на этом свете нет никаких затруднений. Враги одинаковы или же со временем становятся одинаковыми, в противном случае они не могли бы быть врагами». Наибольшую опасность для сил зла на этом свете представляют те, «кто действительно отличается друг от друга. Они стремятся узнать друг друга, потому что им различия не мешают». Те, кто видит за различиями человеческую общность, научившиеся любить ближнего (что совсем непросто) - вот главная помеха злу. Смысловой центр книги Павича для меня состоит в этом, именно это заставило меня внимательно ее прочитать.

Вот только факт создания «женской» и «мужской» версий одной книги, различающихся несколькими строчками, откровенно говоря, не вызывает одобрения. Указание на давно известные различия в мужской и женской психологии - недостаточное основание для читателя, чтобы умножать в личной библиотеке «Хазарские словари». Насколько я знаю, больше Павич себе такого не позволял.

- Сербы - народ с глубокими православными корнями, и Павич не мог обойти религиозную тему. А как он сам относится к христианству?

- Вопрос об отношении к религии лучше адресовать самому Павичу. Дабы избежать искажений. Исходя из его текстов, могу сказать, что он человек, в разное время явно увлекавшийся эзотерическим знанием: герметизмом, Каббалой, магией. Насколько серьезно, не берусь судить, но пишет он, в конечном счете, о любви и о слове. Нет ничего значительнее для христианина, чем стремление к Любви и способность слышать и исполнять Слово. К тому же, как Вы справедливо заметили, сербы - народ с глубокими православными корнями.