Поэт в музыке. Памяти великого художника России

Умолк Курский Соловей, и темнота ночи была бы невыносимой, если бы не разгорающийся свет Вифлеемской Звезды...

Я знал, что Георгий Васильевич Свиридов тяжело болен, и все же весть о его смерти застала меня вечером Рождественского сочельника врасплох, с неотправленным письмом к нему в руках, с навсегда опоздавшим рассказом об университетских новостях, о жизни храма святой Татианы, скорейшее открытие которого он так горячо поддерживал; о выходе первого тома «Дневников архиепископа Николая Японского», чьей жизнью он так интересовался; об учениках чайного мастера Нисикавы Сотоку, давно мечтавших увидеть его своим гостем; о впечатлениях от исполнения его сочинений 15 декабря в Малом зале консерватории, где я побывал со своими студентами, и о многом другом...

Трудно сказать о Георгии Васильевиче что-то, достойное его таланта, ибо все слова покажутся никчемными перед несколькими наугад взятыми тактами его музыки. Только слова молитвы не теряют смысла перед этой Тайной. Не случайно отпевание в церкви заменило Георгию Васильевичу официальную «гражданскую панихиду» с неизбежными в таких случаях славословиями.

Стереотипы вообще редко отражают истинное положение вещей, но в случае со Свиридовым их несоответствие действительности особенно разительно. Неверно расхожее представление о «традиционализме» композитора. Скорее, он был в музыкальном цехе XX века нонконформистом, у которого узнаваемо современный музыкальный язык имел свою уникальную идиоматику, позволявшую ему органично переплавлять в своем творчестве все времена и стили. Образ «самородка из провинции» плохо согласовывался с его утонченным интеллектом и глубочайшей культурой, редкими в среде университетской профессуры. Созданный телевизионными заставками имидж «официозного композитора» рассыпался в прах от столкновения с простыми фактами биографии Георгия Васильевича.

Ведь это именно он решительно встал на сторону своего обвиненного в «формализме» учителя Шостаковича в то время, когда это было чревато не просто задержкой в карьере; а кантата на слова Пастернака была сочинена им в 1965 году совсем «не в духе времени». Он один из немногих композиторов советского периода, принципиально не писавших музыку «к датам». Он, чей сын был японоведом-филологом, свои «Песни странника» создал не на японские тексты, что было так модно в начале века (есть «японские» вокальные циклы у Стравинского, у Ипполитова-Иванова, Шостаковича и многих других), а на стихи китайских средневековых поэтов — Ван Вэя, Бо Цзюйи и др. Его взгляды больше подчинялись этике, чем политике или моде. Как и всякую по-настоящему цельную личность, его сложно записать в одну из интеллигентских «партий» — слишком многое он в себе объединял. И на высоте, доступной немногим.

В то время, как почти все у нас и на Западе ударились в новации, ибо «пережили», как им казалось, традиционную эстетику, для Свиридова принцип мелодизма был далеко не исчерпан и гораздо «современнее» и актуальнее сериальность и атонализма. Ранее музыкантов новейшей генерации он «расслышал» отзвуки «информационного кризиса». Он говорил, что для композитора теперь особенно важен поиск интонации, а в музыке главное — звук, но верный, ибо сейчас «слишком много разных звуков».

О его музыкальном стиле не скажешь лучше, чем это сделал Валерий Александрович Гаврилин, прекрасный петербургский композитор и друг Георгия Васильевича.

«Один звук, всего один звук, один жест. Но как он велик, объемен, многозначен, как он играет, сколько в нем речи, собранного человеческого чувства. Такой звук стоит иногда целой симфонии, целого романа, целого театрального действа. Он то круглый и крупный, как шар, и звенит колоколом, то вдруг расстилается и становится бесконечно длинным и грустным, как деревенская дорога или косяки улетающих в теплые страны гусей...

Работы Свиридова необыкновенной выделки. Он настоящий Бенвенуто Челлини в своем деле или даже Дед Мороз. Часами можно любоваться его партитурами, как любуются снежинкой: и проста будто, и легка, почти невесома, прозрачна, а какие формы, какие узоры, каждый звук, фраза, созвучие, тембр отточены, как ледяные, снежиночьи иголочки, все отобрано, пригнано, срифмовано... Он блестящий поэт, Свиридов. Есть у нас прекрасные композиторы — трагики, драматурги, романисты, а поэт, я думаю, один».

Его музыку дилетанты считают простой, а профессионалы говорят о необычайной сложности ее исполнения, музыковеды при ее анализе вынуждены придумывать новые музыкальные термины, потому что она не поддается классификациям и во внешней простоте ее зашифровано так же много, как в неразгаданном еще «фольклорном информационном коде». У современной, «прагматичной и рационалистичной» молодежи эта музыка — о чудо из чудес! — исторгает слезы (сам это видел) и тем соединяет порванную связь времен и поколений. Музыка эта открыла для меня когда-то простую и важную истину о том, что искусство — есть способ самопознания человека в самых чистых истоках своего бытия и путь глубокого общения людей между собой. Долгое время эта музыка была для меня почти единственным материальным доказательством существования гармонии в мире. Ставшие уже хрестоматийными сопоставления Свиридова с Пушкиным были бы справедливы даже и в том случае, если бы он не написал так много изумительных сочинений на стихи поэта, ибо он с поистине пушкинской легкостью соединял в новое гармоническое единство столь взаимно далекие пласты музыкальной культуры, что в теоретическом допущении это показалось бы невозможным нонсенсом.

Он сохранил ту, отмеченную в «пушкинской речи» Достоевского открытость русской души, которая позволяет ей стать местом встречи разных культур: его Исаакян и Бернс, Шекспир и Беранже, не утрачивая своего национального звучания, делаются благодаря музыке нашими, русскими.

Вельо Тормис сказал о Свиридове, что русскость последнего помогает ему, Тормису, быть эстонцем. Свиридов не только «перевел» для нас великих иностранцев, но и помог прочесть своих неузнанных гениев. «Поэма памяти Сергея Есенина» в большей степени, чем все литературоведческие исследования, способствовала утверждению статуса Есенина как великого национального поэта, а «Патетическая оратория» напомнила нам о том, что Маяковский не только «революцией мобилизованный» трибун, но и тончайший лирик.

Свиридову подвластна стихия гомеровского по масштабам эпоса: грохот гражданской войны тяжко сотрясает землю в « 1919» (год гибели отца), «Голос из хора» заставляет похолодеть от видения Апокалипсиса, но, живя в трагическом веке, композитор не сделался трагиком в искусстве. Музыка его пронизана светом, который не способны затмить никакие тени.

А ведь теней этих в жизни всегда предостаточно: почти два десятилетия прошло с публикации новых нотных изданий, фотографии и звукозаписей сочинений композитора, значительная часть которых по-прежнему находится в рукописном виде и ни разу не исполнялась; способность нынешних издательств в обозримое время выпустить Собрание сочинений Георгия Васильевича вызывает серьезные сомнения. Даже в год празднования 80-летия маэстро не вышла ни одна посвященная ему книга... И это притом, что он отмечен всеми высокими званиями и наградами России!

Жизнь композитора начиналась в нелегкую годину гражданской войны, унесшей многих его родных, а закончилась в нынешнее, также непростое для нашей страны время; через три года после рождения он потерял отца, а за 7 дней до смерти — единственного сына. Но музыка его словно спорит со страшными диссонансами эпохи и судьбы. Георгию Васильевичу как нельзя лучше подходит определение данное им самим «родственной душе» — Пушкину. «Пушкин жил в исключительно бурное время, богатое крупнейшими событиями и грандиозными потрясениями. Это была эпоха Великой французской революции и наполеоновских походов, эпоха Отечественной войны 1812 года и восстания декабристов. Именно в такие бурные времена возникают особо гармоничные художественные натуры, воплощающие в себе высшее устремление человека, устремление к внутренней гармонии человеческой личности в противовес хаосу мира». Гармония эта у Свиридова озарена особым светом, о котором Есенин сказал, что это «в сердце светит Русь». «Тебе, о Родина, сложил я песню ту», — говорит композитор словами любимого поэта в хоровой кульминации одного из своих произведений. Неразгаданный секрет музыки Свиридова — в его любви к России.