Японка в роли пушкинской Татьяны

Неожиданно после публикации в «ТД» (№ 28) японских рождественских хокку в редакции появилась гостья из Страны Восходящего Солнца. Тихиро Кавадзоэ — первая японская исполнительница партии Татьяны в опере П. И. Чайковского «Евгений Онегин» на сцене Большого театра (1994). Тихиро является директором Государственного музея искусств Японии в городе Тиба, создателем фильма о российской музыкальной культуре. Как оперная певица она гастролировала в Италии, Бельгии, Голландии, Франции, Германии, Швейцарии, Австрии. Тихиро-сан отметила, что в России после премьеры оперы в Большом театре ей было особенно приятно слышать теплые слова благодарности от ректора МГУ В. А. Садовничего.

 

—  Достоевский в своей речи о Пушкине говорил, что образ Татьяны для русских людей особенно важен и дорог. Сейчас, например, в России  самое распространенное имя — это Татьяна. Для нас очень интересно, что лично Вас побудило взяться за роль Татьяны?

 

—   Я, конечно, понимаю, что исполнение мною роли Татьяны, когда это произошло впервые несколько лет назад, у всех вызывало удивление и разного рода вопросы: «Как это — японская Татьяна?» (Смеется.) Но дело в том, что в этом образе есть что-то очень близкое японцам, гораздо более близкое, чем в других персонажах западной литературы или музыки. Образ Татьяны очень похож на некоторых идеальных героев японской литературы, японских преданий, как, например, Мурасаки из романа о принце Гэнди. Это такое же идеальное воплощение японского характера для японцев, как Татьяна для Вас — русского. И в них есть что-то очень схожее.

 

—  А что схожее?

 

—  Дело в том, что и Татьяна, и Мурасаки очень сильно отличаются от идеальной западной женщины. Эти отличия состоят в том, что, во-первых, у них интровертный характер, то есть это такой тип, который свои самые сокровенные чувства таит и не так свободно выражается, как принято в западной культуре. Это сильная и очень цельная натура, не просто какая-то там молчаливая кокетка. У нее есть свой взгляд на мир, но в то же время, когда она говорит о себе, она не многословна и говорит просто, так что часто ее могут недооценить. Вот в этом и есть схожесть. Признаюсь, что когда впервые приступила к исполнению партии Татьяны, я не много читала о ней, не занималась глубоким изучением образа, а просто спела так, как это легло на мой характер, по музыке, по моему интуитивному ощущению. И это оказалось очень близким тому, что видели в этой героине русские музыканты, они сказали: «Да, вот так и надо петь Татьяну». Видимо, здесь что-то интуитивно совпало во мне и в этом образе.

 

—  Лично Вам близок такой тип женщин?...

 

—  Не знаю, на какой тип я сама похожа, но я, во всяком случае, чувствую, что ее понимаю больше, чем Ольгу, например.

 

—  Пушкин, кстати, тоже. Вот Вы сказали, что два идеала женщины: русский и японский, — почти совпадают. Говорит ли это о какой-то близости культур, русской и японской, и о чем это вообще говорит?

 

—  Здесь много разных черт, про которые сразу не скажешь: например, географически мы близки, поэтому должны быть какие-то точки соприкосновения в национальных культурах. Если посмотреть на национальные традиционные игрушки, которыми играют русские и японские дети, они похожи. А у людей, игравших в раннем детстве похожими игрушками, закладываются в чем-то схожие модели восприятия жизни... Потом, если взять народные песни, то общеизвестно, что японцы с гораздо большим удовольствием, чем итальянские, американские или какие-нибудь еще, поют русские народные песни, такие как «Очи черные», «Калинка»; и не только народные, но вообще популярные русские песни, например, «Огонек», «Катюша».

 

Причина, по которой я стала петь в русской классической опере, состоит в том, что хотя наши страны близки в культуре, литературе, русская музыка у нас почти неизвестна. И вот, когда я заканчивала институт, то обратила внимание на то, что в Японии не поется русская опера, не звучат романсы, даже самых любимых в нашей стране русских композиторов Чайковского и Рахманинова. Дело в том, что вокальная музыка — это музыка особая, там помимо понимания самих музыкальных закономерностей требуется хорошее знание культуры, не говоря уже о языке, страны. Только тот, кто жил здесь, в России, может каким-то образом это передать.

 

—  А Вы учились в России?

 

—  Не то чтобы постоянно училась, но в течение девяти лет наездами я все-таки занималась в России. И самое главное, я очень благодарна своему учителю оперной музыки. Получилось это так. Приблизительно в 1983 году, когда Е. Е. Нестеренко был с гастролями в Японии, он по своей инициативе решил набрать несколько японских учеников-вокалистов для обучения в России. Нужен был один мужской голос и один женский. И вот он нашел одного юношу и, совершенно случайно, меня. Так счастливо совпало, что я очень люблю русскую музыку и занималась сама изучением русского вокала.

 

—  Вы знаете русский язык?

 

—  Нет, но мне кажется, кое-что я понимаю...

 

—  Но пели Вы на русском, да?

 

—  Да, конечно. (Смеется.) Все удивляются: «А почему же Вы не говорите по-русски, если Вы пели по-русски». Всё, что касается Татьяны, я понимаю прекрасно.

 

—  Вы примерно обрисовали, что общего между русским и японским идеалами внутреннего. А для Вас какая черта в Татьяне кажется самой главной? Вот, например, Достоевский говорил о верности традиции, о том, что она своему слову верна и т.д...

 

—  Мне в Татьяне нравится то, что она, сохраняя внутреннее достоинство, одновременно очень проста и естественна. Я могла бы себя представить на ее месте. Она очень не похожа на другие характеры этого романа, совсем другой тип. Татьяна, после того, как она отвергнута Онегиным, прежняя Татьяна умирает, прежней Татьяны больше нет. И когда ей представляется возможность воскреснуть в своих чувствах к Онегину, она такую возможность отвергает, хотя признается, что любит его. Татьяна предпочитает стать  мертвой для мира, но остаться верной себе. В некотором смысле Ленский, как это не странно, похож на Татьяну. Тем, что, хотя у него другие идеалы (он романтик), он придерживается их до конца. Ленский видит, что его «земной» идеал ему изменяет, но для него остается идеал Ольги в его душе, за который он идет на дуэль, и даже как он предчувствует — на верную смерть.

 

—  Вы знаете, что Татьянин день в России стал студенческим праздником. Интересно, есть ли в Японии какой-то студенческий праздник, и связан ли он с какой-нибудь японской героиней?

 

—  В Японии есть праздник детей, есть праздник девочек и определенный праздник для мальчиков. А вот у студентов, к сожалению, нет. Хотелось бы, конечно, чтобы был. И какого-то святого покровителя тоже не припомню. А есть ли в России день почитания ветеранов труда, пожилых людей и т.д?

 

— Ветеранов труда вроде нет, есть только ветеранов войны. Если пожилые — они так или иначе сражались. Если бы этого не было, то был бы какой-нибудь другой праздник.

 

—  У нас есть день труда. Но вопрос в том, можно ли причислять студентов к труженикам. И, наверное, было бы неплохо, чтобы был студенческий день.

 

—  В Японии настолько глубоко держатся за свои корни, традиции. Недавно мы посмотрели фильм Акиры Куросавы «Семь самураев», где он очень хорошо показал, что христианство для японцев связано с разрушением традиционной культуры. Как Вы считаете, это действительно так сейчас воспринимается и раньше воспринималось?

 

—  Я не могу точно сказать, как обстояло дело в то время, когда происходит действие фильма. Куросава заострил внимание на некоторых проблемах, увеличил их. А сейчас для нас это не играет такой большой роли, к христианству за века привыкли. Другое дело, что христианством порой называют совершенно не относящиеся к нему вещи. Например, разные неорелигиозные группы, которые, действительно, вызывают неоднозначную реакцию, называют себя христианскими. Они не называют себя сектой. И если можно говорить об опасности для японской культуры, то ее скорее представляют вот такие новые религиозные образования, которые сами себя считают христианами.

 

—  Их не всегда легко отличить...

 

— ...обычно можно различить традиционное христианство от этого «нового».

 

—  Как Вам кажется, Татьяна — она христианка или...

 

—  Она должна быть православной. И в сцене, где Татьяна ждет Онегина, она волнуется и крестится. Меня учили, как правильно креститься: с правого плеча к левому.

 

—  А могла ли она быть буддисткой или синтоисткой?

 

—   Я одно могу сказать: она никогда не смогла бы стать таким характером, как Ольга. Конечно, мировоззрение и прочее — это накладывает отпечаток, но все-таки в человеке что-то заложено, очевидно, изначально, что определяет его темперамент, характер. Есть же много в России верующих православных христианок, но не все они похожи на Татьяну.

 

—  Вы допускаете, что в Японии возможна такая же девушка? Пусть у нее будет такой же характер, она будет совершенно также все делать?

 

—  Неожиданный вопрос. Интересно, если что-нибудь подобное произошло бы в Японии. Может быть, что-то бы и изменилось, если бы это была Япония... Нет, такая история могла бы произойти только в России и нигде больше. В определенной степени потому, что Онегин и Татьяна представляют две разные тенденции, которые есть в русской культуре. Онегин — абсолютно прозападный человек, он воспитан в западном стиле. А в Татьяне есть что-то восточное. И вот из этого противопоставления двух миров складывается вся коллизия, все взаимоотношения. В Японии все по-другому. Мужчины там очень восточные по духу. (Смеется.) И с ними бы такой истории не произошло. Так что это только в России возможно.