Пластилиновая страна. Летопись одной авантюры

Третья рота

Ночь над Урус-Мартаном как-то подчеркнуто темна. Видимо, из-за светомаскировки, безлунен и черной грязи, идеально поглощающей все виды оптического излучения. Когда глаза привыкают к этой темени, то можно различить на фоне звездного неба жиденький лесок неподалеку, за которым на юго-востоке собственно Урус-Мартан, а еще дальше, километрах в 20 — Комсомольское, где в эти дни началась заварушка. Вокруг, в расположении 664-го отряда специального назначения, возле палаток время от времени вспыхивают сигаретные огоньки невидимых дневальных да кое-где зажигаются фонарики и тут же гаснут. По такой грязище без фонаря лучше не соваться. Два часа назад, пройдя в темноте от фургона дежурных до третьей роты, я измазался по уши.

 

Дневальный третьей роты — в бронежилете, с автоматом — удобно устроился на каком-то стульчике у входа в палатку. Ему дежурить всю ночь, а ветерок вообще-то свежеет, хорошо хоть мороза нет. Вокруг бдят ночные дозоры-секреты, периодически прошивая автоматными очередями ночной воздух и соседний лесок — чтоб «духи» боялись, да самим не заснуть. Обычное ночное уханье САУ (самоходных артиллерийских установок) нынче оживленнее, и пальба стала чаще.

 

Только что дежурный сообщил, что духи, помимо Комсомольского, полезли на прорыв на Урус-Мартан и объявлена повышенная боевая готовность. Заработали «Грады» — небо осветилось оранжевыми огненными струями. Пару пристрелочных, затем сплошной огонь и визг минут на пять. Артнаводчик навел на духов. Загудели вертушки — серьезное дело, раз МИ-восьмые подняли среди ночи. Минут через десять за Урус-Мартаном в двух местах показалось зарево — «Грады» и САУшки вмазали на совесть.

 

В палатке тепло и уютно. В печке потрескивают сухие чурбачки — колотые доски, которые бойцы привозят из городка, возвращаясь с рейдов и зачисток. Кроме досок, бойцы «смародерили», как они говорят, из урус-мартановских развалин небольшой столик — для обедов и приема почетных гостей вроде нас. Мой напарник Константин Мосин, студент 3 курса биофака, сладко спит под всю эту канонаду — непорядок. Трясу его за ворот бушлата: «Подъем, тревога!!» Он приподнимается, ошалело смотрит: «Чего?» — «Тут к нам духи с гор ломятся, бери пулемет, пойдем». — «Куда?!!» — он никак не очнется. — «Родину защищать — куда!». Мосин молча падает на койку, поворачивается к стене и мгновенно засыпает.

 

В проходе смеется над моей «подколкой» Артур — наголо бритый боец 3-й роты, сегодня получивший звание младшего сержанта. Будучи рядовым, месяц командовал отделением, представлен к ордену. Вечером он, добрая душа, притащил нам с Мосиным консервов, так как мы опоздали на ужин в столовую.

 

А днем мы ходили на стрельбище и стреляли из автомата, пулемета Калашникова (ПК), пистолета Стеч-кина и гранатометов. Ребята жахнули дважды из мощных «шмелей» — аж голову слегка контузило. Мне досталось пальнуть из «мухи» (из такой пытались обстрелять американское посольство в Москве в прошлом марте). В общем, американцам страшно повезло: что то был не «шмель» и что те деятели забыли взвести гранатомет. Иначе Клинтон не смог бы похвастаться победой над Югославией без единой потери...

 

На верхних койках спят два сержанта-контрактника, оба Игори. Мы уже сутки живем у них в гостях. Они потчуют нас своими сухпаями и байками, а также демонстрируют свое оружие. Один из Игорей — тридцатишестилетний крепкий калужский мужик — «лучший снайпер роты», как представил его командир, дал мне поразглядывать окрестности в прицел своей СВД. Его личный счет — сорок духов с лишним (к выходу номера, надо полагать, этот счет изменился). Автоматы, ПК, патронные ленты покоятся у меня справа внизу. Над головой в качестве полки подвешен патронный ящик, на перекладине справа висит разгрузочный жилет, набитый автоматными рожками и гранатами, кольца поблескивают из кармашков. Ну да, мы на войне...

 

Когда днем мы с ребятами мирно хлебали чай, в палатку влетел капитан Паша: «Быстро, вооружиться до зубов, взять спальники, сухпай на сутки, через 10 минут едем в Комсомольское менять пленных духов на нашего офицера!» Молодцы в момент собрались, затянули разгрузки, прихватили три «мухи» («от чичей всего можно ждать»), и через 10 минут «Урал» увез их в сторону гор. На всякий случай попрощались — вдруг уедем — и я успел сфотографировать всех троих увешанных оружием орлов.

 

Но к ужину довольные собой мужики ввалились в палатку: «Что, не ждали?!» Уминая консервы, поведали, что в Комсомольском перестрелка (пришлось поваляться под пулями), боевики прут отовсюду и подполковника не отдали, но зато отдали за так парня-танкиста, взятого в плен 3 дня назад контуженным в танке (12 попаданий из гранатомета). Духи собирались, по своему обыкновению, отрезать парню голову, как это тут же сделали с убитым командиром танка. Но их главарь запретил — пригодится в качестве живого щита. Парня хотели сделать мусульманином, он отказался (к счастью, он был срочник, с контрактником не церемонились бы). Главарь стал допрашивать — верны ли слухи, что скоро русские начнут ВЫВОДИТЬ ВОЙСКА?! Что скоро, дескать, опять будет мир и победа правоверных во славу Аллаха-акбара, а гяурам — позор и посрамление? Танкист рассказал, что духи уже несколько дней голодали, из отряда поразбежались все арабские и прочие наемники (осталось человек 70) и на окраину Комсомольского они сунулись только лишь за жратвой. Захватив в ближайшем доме ведро фасоли, тут же сварили ее и съели, а танкиста разомлевши отпустили на все четыре, никто и не понял, как это получилось. Парень явно родился в рубашке, стертые до крови руки в наручниках не в счет...

 

Полночь. 7 марта — предпраздничный день. Потом рассказывали, что главари духовских отрядов дали приказ поздравить как можно больше наших женщин «грузом-200», потому и перли напролом.

 

Снаружи по-прежнему доносится «колыбельная войны». Спится под нее на редкость хорошо. Вокруг отличные ребята и свежий воздух, свободный от московских политических миазмов. Но мне нужно разобрать свои путевые записи, иначе потом не вспомнишь, что было и как. Из них, наконец, станет ясно, как два мирных биолога из МГУ оказались в воинской части в районе боевых действий — без приглашения, без аккредитации, без нужных документов, без сопровождения.

 

Предыстория проста. Офицер отряда спецназа ГРУ приехал в Москву в отпуск и зашел на биофак МГУ — к знакомому на военную кафедру. Познакомился со студентами, в том числе с Костей Мосиным — бывшим армейцем. Пообщались, и возникла идея поздравить бойцов из отряда Эдика (так зовут офицера) с 23 февраля. «Но что подарить бойцам?» — спросили мы. — «Да елки, — ответил тот, — самые простые веши: зубные щетки и пасту, мыло, одноразовые бритвы, туалетную бумагу, курево (самое главное!), карамельки, средство от вшей...» Отлично! Нарисовали объяву: «Студент! Помоги ровеснику!», водрузили на мостике, в мол-совете стали собирать пожертвования. Инициативу проявили думаете кто? ПЕРВОКУРСНИКИ! Это которых наши СМИ взращивали на принципах косьбы от армии! Тут декан М. В. Гусев узаконил начинание — объявил на Ученом совете и подал пример личным пожертвованием. Деньги потащили с кафедр, из деканата, профкома и даже Подводного клуба МГУ, расквартированного на биофаке. К 23 февраля не успели — плевать, маховик раскрутился, и за неделю собрали необходимые 10 тысяч. Кто-то предоставил машину, за полдня закупили на оптовых базах все необходимое, привезли на биофак, затем толпой фасовали до ночи по коробкам. Сразу было решено: груз надо сопровождать до места, иначе (Эдик гарантировал) ничего не дойдет и доброе дело бесславно погибнет. Тут мы с Константином и подвернулись на авантюру.

 

Начало авантюры. Мы успели созвониться с замечательной женщиной — Любовью Васильевной Родионовой, матерью пограничника Евгения Родионова, зверски убитого бандитами за отказ снять нательный крест и принять мусульманство. Любовь Васильевна трижды возила в Чечню гуманитарную помощь нашим солдатам и собралась опять. Мы напросились поехать с ней, она назначила нам встречу у КПП Чкаловского военного аэродрома утром 3 марта.

 

3 марта. Биофак-Чкаловская. Нанятая «Газель» шустро подкатила к КПП, где мы прождали Любовь Васильевну больше часа. За это время мы разнюхали, когда будет борт на Моздок, как оформляется проезд автомашин, как звонить диспетчеру и.т.п. К приезду КамАЗов и Л. В. мы уже посетили военного коменданта аэродрома и были посланы... ну, в шею.

 

Сопровождавший Любовь Васильевну капитан первого ранга Балясников Леонид Петрович огорошил. Нас нет в полетном листе. Мы как-то не так договорились. Дескать, перегружайте нам свой груз, но вас взять мы не имеем права. «Ну здрасьте, а кто его дальше повезет, и вообще как мы в глаза биофаку смотреть будем?» «Можно попытаться договориться с диспетчером на аэродроме, но 90%, что вас не возьмут».

 

Быстро перегружаем коробки в один из КамАЗов, прыгаем сами в кузов и прикидываемся ветошью среди подарочных наборов водки «Смирнов» (естественно, это не гуманитарный груз!!). Машины медленно проезжают через КПП, нас не обнаруживают. Ура, за удачное начало авантюры!

 

Продолжение авантюры. Вообще большая часть поездки с гуманитарным грузом на войну проходит в погрузках-разгрузках и ожиданиях. Из-за нелетной погоды сначала в Москве, затем в Моздоке наш борт задерживается. Слоняемся по аэровокзалу, заполненному военными, звоним в Москву знакомому полковнику в Министерство обороны — чтобы помог оформить наш вылет. Ничего в итоге не получается: в пятницу все начальники разбегаются рано. Знакомимся с бойцами. С нами летит младший сержант Андрей — небольшого роста контрактник, возвращающийся в часть из отпуска. Точнее, он сопровождал тело убитого друга в Нижний Новгород. «Как там, — спрашиваем, — насчет показанных по ТВ трупов замученных чеченцев во рву?» Андрюха усмехается: «Я командую расчетом зенитной установки (ЗУ). Когда боевики повалили из Грозного мимо нас, знаешь, сколько мы их там надолбали? Трупы надо было убрать, а ребятам охота, что ли, грузовики кровью пачкать? Цепляли колючкой за ноги и буксировали в ров. Глубоко сказали не зарывать — будет, мол, идентификация. Закидали слегка землей, ну а потом приехали телевизионщики и разрыли». Андрею «повезло». Когда служил срочную в дивизии им. Дзержинского — участвовал в оцеплении и штурме Белого дома в 1993 г. С тех пор не может забыть сильнейшее чувство позора за то, что происходило. Потом успел поучаствовать в военных действиях в Чечне и в штурме Грозного в 1994-95 гг. Теперь опять в Чечне, по контракту. Осталось Андрюхе полтора месяца... «Понимаешь, там все проще. Есть друзья, с которыми ты вместе воюешь, и есть чехи, которых ты должен убивать...».

 

Лейтенант Денис, общительный парень, ждет борта в Батуми, где он командует взводом в русской части. Перспектив там нет, оклад нищенский, с продуктами плохо (изредка помогает президент Аджарии Абашидзе). В городе нет света, тепла, воды, дома закопчены дымом буржуек, многие окна заколочены... Грузинские вояки, особенно офицеры, сочувствуют чеченским бандитам. Чеченские боевики спокойно проникают в Грузию, рассказывает Денис, и едут на маршрутах («грязные забинтованные рожи») из Батуми в Турцию лечиться и отдыхать. При виде русских офицеров испуганно жмутся. «А что мы можем с ними сделать на грузинской территории?!!» И тут подошел патруль: «Проверка документов!». А мы с Мосиным на территории военной части — зайцами, то есть в качестве шпионов. Ну, влипли... Выручил Андрюха, успевший принять в буфете пивка и болтавшийся рядом. Пока он подбирал выпавшие из нетвердых рук документы, мы зудели в уши озадаченным патрульным, что, дескать, сопровождающие, дескать, гуманитарного груза, дескать, внесены в полетный лист (не дай Бог, проверят!). Патруль ограничился проверкой подозрительного Андрюхи и ушел, не взглянув на наши паспорта... В 18-00 приземлился ИЛ-76 с контрактниками из Новосибирска, который должен забрать нас и наш груз. Нам уже море по колено. Сами нашли командира корабля: «Мы подарки солдатам везем, возьмете?» — «Что за разговор, давайте к самолету». Начали погрузку. По цепочке от КамАЗов до борта кидаем коробки, мешки. На многих коробках надписи: «Солдатам в Чечню», «Солдатам России от школьников такого-то класса такой-то школы». Пока экипаж сетками крепит груз, мы жмемся на ветру у самолета и общаемся с новосибирцами.

 

Олег — маленький, но матерый на вид. Привязался к Мосину: «У тебя черная косынка, ты на войне уже был?» Костя что-то плетет про московских байкеров. Вот Леха Мариман: «Мужики, давайте махнемся, ну чисто от души». Махнулся с Мосиным бушлатами, со мной перчатками. Его — толстые, теплые, мои тонкие. «Мне в твоих стрелять удобнее будет», — спокойно объясняет Леха. Стоим, тронемся. О потерях («брешут, что мало!»), о снайперах, о засадах духов, о недавнем расстреле нашей колонны, напоследок о СМИ. Олег: «Мы подписали контракты в Чечню — нас 4 месяца мариновали. А тут по ТВ показали какого-то отморозка — якобы его военкомат гнал на войну насильно. Врет, сволочь!» В 23-00 дали отбой — вылета сегодня не будет, у летчиков кончилось полетное время, и вообще Любовь Васильевна кроет командира борта, борттехника, Министерство обороны и общий бардак. Командир корабля успел объяснить мне схему уборки шасси у ИЛ-76. С детства имею слабость к самолетам.

 

В итоге мы с солдатиками устроились в аэровокзале, чего-то пожевали (у бойцов сухпая на трое суток) и завалились спать. «Дремлет, скорчившись, пехота...» Я устроился на спальнике (пригодился!) в углу у теплой батареи. Мосин поддался на уговоры Лехи и Олега смотаться на тачке в ночную Москву. Шофера нашли тут же — видимо, это уже организованный бизнес. За 400 р. парни домчались до Москвы, посмотрели достопримечательности (водила одновременно поработал гидом), пофотогра-фировались, накупили себе плейеров, фотоаппаратов и прочего барахла и безумно довольные вернулись в Чкаловскую под утро. Что же — хорошая моральная компенсация защитникам Отечества, промороженным 2 часа на ветру, оставшимся без горячей кормежки и организованного ночлега. Надо сказать, здесь и повсюду бойцы относятся к бытовым неустройствам и прочему бардаку без ропота и даже с некоторым удальством — чем русского солдата удивишь?

 

Утро встретило мокрым снегом. Вылет опять задержали — в Моздоке туман. Солдатики проснулись, поеживаются, чего-то жуют. Ночью кто-то успел поддать, и четверых «перебравших» уже загребли и отправляют назад в Сибирь. Отвоевались...

 

В 13-00 скомандовали на летное поле с вещами. Борт дозагружают еще чем-то, а мы опять под гул турбин травим анекдоты. Сфотографировались на память всей компанией на фоне готового к взлету Ила. Офицеры рядом играют в футбол мячом из скатанных в шар пустых жестянок...

 

Через час топтания на свежем воздухе — отбой, всем обратно. Приплелись в аэровокзал, только разулись — просушить обувь, только я в буфете кипяточком разжился, только начали чего-то есть — «подъем, на погрузку!». Все похватали — опять на морозный ветерок, шлепать в который раз по летному полю по лужам. Наконец-то загрузились в борт, всего человек 120. Мы вчетвером — «сопровождающие гуманитарного груза» — располагаемся с четырех сторон, сторожим, чтоб солдатики не потрошили втихомолку коробки. Сидим плотно, турбины ревут, самолет помаленьку рулит на взлетку. Какое-то тягостное чувство томит душу — то ли глубинный страх, то ли неизвестность впереди. Ощупываю иконку Николая Чудотворца, покровителя путешественников, положенную  вчера утром   в  карман рубашки самым близким человеком.

 

«Ты кто — корреспондент?» — справа привстает, улыбаясь, какой-то сибиряк. «Да не совсем», — отворачиваюсь и разглядываю подрагивающий потолок салона. «Держи, Бабицкий!!!» — боец протягивает стаканчик, рот до ушей. — «Сам ты Бабицкий!» —  Все хохочут: «Ну, давай, Костик, всем положены предполетные 100 грамм». Хряпнули водочки, несмотря на протест офицера слева (не мы же борт ведем!), закусили тушняком. На земле ведь так и не пообедали. Еще по чуть-чуть. Грусть-тоски как не бывало (и не возвращалась больше). Ну, живем, братцы. А борт уже оторвался и несет нас на юг...