В ныне чтенном Евангелии (Лк. 24; 13-35)., братие, вы слышали одну из трогательных Явление Господа двум ученикам на пути в Еммаус произошло не ныне, а в первый день воскресения, под вечер; в настоящий же день Евангелие о сем читается в церкви, вероятно, потому, чтобы на сем событии остановить особенно наше внимание: ибо в первый день воскресения произошло много событий, и там между ними настоящее событие не было бы так заметно. Не тем ли паче, братие, должны мы усугубить внимание к тому, что произошло в Еммаусе?
Посему, чтобы точнее и лучше понять событие еммаусское, начнем повествование наше с того, что ему непосредственно предшествовало. Господь в самый день Своего Воскресения, поутру, явился двукратно женам-мироносицам. Вследствие повеления от Него и от Ангелов, жены немедленно известили о Воскресении Его всех апостолов и прочих ближайших последователей Его. Но предубеждение, страх и печаль были так велики у всех, что радостнейшая весть показалась для многих плодом воображения. Явишася, - говорит евангелист, - ...яко лжа глаголы их (Лк. 24; 11). Между тем, в уме и сердце всякого из почитателей Иисусовых, по необходимости, возбудилось при сем множество разных мыслей и чувствований. Никто не верил твердо известию жен, но всякий хотел верить; многие отдали бы самую жизнь свою за истину Воскресения Учителя, как и отдали после.
В таком смущенном и скорбном состоянии духа, под конец дня шли двое из учеников в недалеко отстоящую от Иерусалима весь, называемую Еммаус. Одного из них евангелист Лука именует Клеопой; название другого умолчано; посему еще в древности составилось мнение, что это был он сам. Удаление сих учеников в такой день из Иерусалима - места Воскресения Господа Иисуса, где скорее можно было надеяться верного известия о нем, могло бы навести сомнение на их приверженность к Распятому: если бы повеление, данное через жен самим Воскресшим, чтобы ученики шли в Галилею (Еммаус лежит на пути к ней), не служило к оправданию настоящего путешествия. И не веря твердо в сказание святых жен о воскресении, ученики могли поспешить туда, где, по словам их, надлежало ожидать явления Воскресшего. Но собственные лица и слова путешественников суть лучшие свидетели их любви к распятому Учителю. На пути, несмотря на светлость праздничных дней, они представлялись совершенно мрачными от печали, и беседовали между собой не о другом чем, как о том, что наполняло их душу и сердце - о судьбе Иисуса Назарянина. Восхитительный теперь для нас предмет сей представлял в то время тьму недоумений; посему беседа происходила не без взаимных совопрошений и споров, кои, по недостатку ясного разрешения, все оканчивались увеличением туги сердечной.
В таком положении учеников, неприметно приблизился к ним один путешественник, и начал идти с ними. То был Сам Воскресший Иисус; но идущие, сверх чаяния, нисколько не узнали Его. - Поникшим от печали и углубленным в самих себя было не до подробного соглядатайства чужих лиц. Притом Сам Господь благоволил явиться теперь, по замечанию евангелиста Марка, инем образом (Мк. 16; 12), то есть, отличным от того, в каком видали Его прежде. Это было новое некое преображение смирения, подобное тому, которое последовало, как мы видели, в вертограде для Магдалины, подумавшей, что она видит перед собой вертоградаря. Как там пощажена слабость жены, не способной вынесть радости внезапного явления, так здесь сделано снисхождение к душевному состоянию учеников, и дан случай воспрянуть вере их постепенно, через собственное размышление о согласии смерти и Воскресения Христова с учением пророков. "Господь, - по глубокомысленному замечанию одного отца Церкви (Григорий Великий, беседа 23), - явился для телесных очей учеников в том самом виде, в каком Он был пред их очами душевными: они в душе своей и любили Его, и сомневались о Нем; и Он теперь и был пред ними, и оставался неизвестным; присутствовал с теми, кои беседовали о Нем, не являл Себя тем, кои сомневались о Нем: беседовал, упрекал, изъяснял Писание; но поелику сердца учеников были еще далеко от живой веры, то и Он - творяшеся далечайше ити".
Что суть словеса сия, о нихже стязаетася к себе идуще, и еста дряхла? - так начал чудный Странник беседу, входя в состояние учеников, и как бы не зная ничего из современных событий. - Но такое неведение было новой тяжестью для сердец печальных. "Как! Не знать того, от чего страдает душа их и столь многих тысяч людей? "Ты ли един пришлец еси во Иерусалим, - отвечал Клеопа, - и не уведел еси бывших в нем во дни сия? То есть, - хотело сказать печальное сердце, - мы занимаемся тем, что должно занимать теперь всех и каждого, следовательно, и тебя, если у тебя есть сердце, и о чем нет посему и нужды ни спрашивать, ни отвечать. Божественный Странник, однако же, нисколько не тронулся упреком и продолжал показывать неведение и любопытствовать. И рече има: киих? - После сего уже явно было, что прежний вопрос предложен Им не для того, чтобы спрашивать, а по нужде, посему ученики, помогая один другому, рассказали подробно, как Иисус Назарянин был муж пророк, силен делом и словом пред Богом и всеми людьми; Како предаша Его архиереи и князи на осуждение смерти, и распяша Его. Мы же, - прибавили повествующие, - надеяхомся, яко сей есть хотя избавити Израиля: но и над всеми сими третий сей день есть днесь, отнелиже сия быша. Но и жены некия от нас ужасиша ны, бывшия рано у гроба: и не обретша телесе Его, приидоша, глаголющя, яко и явление Ангел видеша, иже глаголют Его жива. И идоша нецыи от нас ко гробу, и обретоша тако, якоже и жены реша: Самого же не видеша. Такой язык, обнаруживая сердечное расположение к Распятому, не показывал веры в Воскресшего и в то же время свидетельствовал сам против себя. Ибо, если не одна, а многие жены говорили о воскресении и явлении им Воскресшего и Ангелов; то почему не верить такому числу свидетельниц?
Если притом и нецыи от нас идоша ко гробу, и обретоша тако, якоже и жены реша: то зачем предаваться такой печали? - Зачем, по крайней мере, спешить вон из Иерусалима, из сообщества прочих учеников, и уходить, так сказать, от истины? Почему притом, среди темноты обстоятельств и мыслей, не обратиться к светильнику, возженному Самим Богом - писаниям Моисея и пророков? - Все это видимо отзывалось маловерием и малодушием, стоющим строгого обличения, - и оно тотчас последовало. "О несмысленная и косная сердцем еже веровати о всех, яже глаголаша пророцы! - воскликнул Странник, - как бы не могши продолжать прежнего равнодушия. Не сия ли подобаше, - продолжал Он, показывая в себе человека, сведущего в Писании, - пострадати Христу, и внити в славу свою? ^Но сие: подобаше - было превыше понятия учеников, мало знакомых с духом писаний пророческих. Гораздо легче, по-видимому, было теперь им уразуметь лицо, с ними говорившее; ибо упрек в неразумии и вопрос о пророках показывали, что вопрошавшему известно гораздо более о всех происшедших событиях, нежели самим ученикам, что он вовсе не так чужд делу, как прежде казался; самый тон обличения легко мог возбудить мысль о достоинстве Обличающего. Но, очи учеников, - по выражению евангелиста, - держастеся, да Его не познаста. Чувствовали справедливость упрека, видели в Обличающем нечто необыкновенное, хотели бы оправдать перед Ним свои сомнения; но печаль смущала ум и связывала язык, - чувствовали, недоумевали, стыдились и - молчали.
Между тем, строгий Путник, в доказательство слов Своих, начал пространную беседу о тех местах Ветхого Завета, в коих предсказаны страдания Мессии. Каждое значительное место у каждого пророка было им указано, изъяснено и приложено к событиям, недавно случившимся. Можно представить, как ясны после сего казались и пророчества и самые события! Слушая Божественного Толкователя, ученики невольно убеждались, что так, точно так подобаше пострадати Христу, как пострадал Учитель их; душа была полна от умиления; сердце горело от каждого слова; сознавались внутренно, что говоривший таким образом не простой странник, что Сам Воскресший говорил бы не иначе, и, однако же, -не узнали Его! Ибо очи их еще держастеся, да Его не познаста.
Среди такой сладкой беседы, с огнем в сердце, недолго было идти до Еммауса. От полноты чувства и углубления в самих себя, 
ученики забыли даже и спросить, Кто такой сладкоглаголивый Странник. Занялись Им не прежде, как приблизившись к Еммаусу, когда вместо того, чтобы оставаться с ними на ночлеге, Он - творяшеся далечайше ити. Тут обнаружилась вся приверженность к Тому, кто умел успокоить расстроенное воображение и сердце: готовы были употребить даже дружеское писание, только бы иметь удовольствие провести с Ним еще несколько времени. И нуждаста Его, глаголюще: облязи с наша, яко к вечеру есть, и преклонился есть день. Если говорившие таким образом были сами, как вероятно, жители Еммауса; то приглашение их имело тем более силы. Но Воскресший не для того и явился, чтобы отойти неузнанным. И вниде с нима облещи.
В доме, по обычаю, предложена была вечерняя трапеза, долженствовавшая еще отзываться безквасием Пасхи ветхозаветной. Чудный Странник сел за трапезу, но только для того, чтобы показанием Себя в Своем виде окончательно обрадовать сердца скорбные. Старшему надлежало, по обычаю, благословить и раздать хлеб. Странник благословил - тем благословением, для коего нет слов в языке человеческом, - и трапеза приняла другой вид! Сходство ли сего благословения с тем, как обыкновенно благословлял хлеб Иисус; или ближайшее воззрение за трапезой на благословлявшего и особенно на Его прободенные руки; или сверхъестественное просветление взора учеников телесного и духовного, или все сие вместе: только, едва преломив хлеб, даяше има, онема отверзостеся очи, и познаста Его. Но, к довершению изумления, - познанный невидим бысть има!
После сего было не до чувственного вкушения снедей. Оставив трапезу, еммаусские путники, несмотря на совершенно преклонившийся день, поспешили немедленно в Иерусалим, напитать вестию о воскресении прочих учеников. И теперь беседовали между собой на пути, но уже не состязаяся, а удивляясь единодушно тому, как они могли быть невнимательны к Божественному Страннику, что не узнали Его прежде. Не сердце ли, припоминали, наше горя бе в нас, егда глаголаше нама на пути, и егда сказоваше нама писания? Между тем, в Иерусалиме, вследствие явления Господа, среди дня, Петру, печаль также у многих переменилась на радость; еммаусские благовестники сами встречены были от многих вестью: яко воистинну воста Господь, иявися Симону. Но это не воспрепятствовало им сообщить, а прочим услышать, как Господь, не узнанный на пути, познался им в преломлении хлеба. Как бы в доказательство их слов, еще им глаголющим, сам Иисус ста посреде их: то есть в сие время последовало новое явление Господа всем апостолам.
Вставить в блог
Поддержите нас!
