"Тринадцатый апостол"

14 июля 1907 года мальчик по имени Володя пишет сестре: «Я сижу дома или что-нибудь читаю, или же учу уроки и ругаю Бога за вавилонское столпотворение. Захотелось ему башню разрушить, он и перемешал языки, а я за него страдай и учи уроки, совсем у Бога логики нет!».Подобные жалобы можно услышать от тысяч гимназистов, вынужденных учить иностранные языки, но только один из них смог в 14 лет емко сформулировать то, чем ему предстояло заниматься еще почти 23 года.

Всю свою жизнь поэт Владимир Маяковский решал две творческие задачи. Он создавал поэтический язык, понятный большинству людей и выстраивал отношения с Богом, с Коим у него было личное соперничество. Это была настоящая игра, которой Маяковский отдавался со всей страстью.

Современники отмечали, что для автора сборника «Простое как мычание» не существовало преград и границ. Если играть в покер, то до одурения, ночами напролет. Если любить, то дарить любимой не букет, а постель незабудок или все розы в округе. Если писать стихи, то такие, над которыми бы плакала «каждая курсистка». Если бороться с Богом, то лишь для того, чтобы занять Его место в сердцах и умах. Бог в этой игре победил, а Маяковский никогда не любил проигрывать. За несколько дней до своей кончины на вопрос «Верит ли он в Бога» поэт очень устало ответил, что он уже не знает, во что он верит. Бог победил поэта, но партия была крайне интересной. У Владимира Набокова в романе «Защита Лужина» есть гениальное описание партии Лужина и Турати, в котором слова превращаются в музыку, а накал борьбы таков, что один из героев на время сходит с ума. Партия Маяковского с Богом была не менее напряженной, а ее финал – трагичным, но от этого игра не стала менее завораживающей.

Первый раунд схватки представлял собой поэму «Облако в штанах», в которой очень молодой поэт попытался обыграть Бога дерзкими сравнениями:

Я, воспевающий машину и Англию,

может быть, просто,

в самом обыкновенном евангелии

тринадцатый апостол.

И когда мой голос

похабно ухает —

от часа к часу,

целые сутки,

может быть, Иисус Христос нюхает

моей души незабудки.

Эти строки нельзя было просто списать на то, что Маяковский – футурист. В начале ХХ века было много гениальных поэтов, но лишь один из них стал последовательно разрабатывать тему своего поэтического богоизбранничества, создания собственной вселенной, в которой традиционные христианские формы и символы играли важнейшую роль. Маяковский не был религиозен в традиционном понимании этого слова, в его стихотворениях 20-х годов прошлого столетия можно найти довольно грубые для его уровня антиклерикальные поделки, которые он писал на злобу дня. Но многие современники Маяковского отмечали, что при всех своих недостатках, при всей внешней грубости некоторых его стихов, в нем было абсолютное ощущение своей значимости, своего поэтического всесилия. Он был крайне неуверенным в себе ипохондриком, он постоянно нуждался в любви, но почти любой психологический кризис он мог трансформировать в стихи, где было лишь два соперника - он и Бог.

Владимир Маяковский и Лиля Брик

На следующем ходу партии ценою в жизнь Бог обыгрывает Маяковского. Поэт встречает Лилю и Осипа Бриков, а на свет появляется «Флейта-позвоночник»:

Вот я богохулил.

Орал, что бога нет,

а бог такую из пекловых глубин,

что перед ней гора заволнуется и дрогнет,

вывел и велел:

люби!

Бог доволен.

Под небом в круче

измученный человек одичал и вымер.

Бог потирает ладони ручек.

Думает бог:

погоди, Владимир!

Здесь отношения поэта с Творцом становятся предельно личными. Обе стороны идут во встречную атаку, и на время человек отступает. Лиля Брик до самой смерти Маяковского станет его музой и его наказанием, но это еще не конец партии, а маленькая передышка, после которой поэт переходит в решительное наступление. Среди прочих своих вещей он в 1916-1917 году пишет поэму «Человек», в которой выстраивает жизнь Владимира Маяковского по евангельскому канону. Говоря о рождении лирического героя – своего полного тезки – поэт обыгрывает сюжет Рождества Христова. За этим следуют Жизнь Маяковского, страсти Маяковского, его вознесение, пребывание на небе и возвращение на землю, а перед самым концом поэмы содержится гимн такой силы, что он до сих пор переворачивает души читателей:

Погибнет все.

Сойдет на нет.

И тот,

кто жизнью движет.

последний луч

над тьмой планет

из солнц последних выжжет.

И только

боль моя

острей —

стою,

огнем обвит,

на несгорающем костре

немыслимой любви.

В этой форме стихотворного Евангелия нет прямых кощунств или попытки высмеять Церковь. Маяковский использует упоминание икон, церквей, названия молитв и аналогии со Христом лишь для того, чтобы передать накал языка и накал страсти. Гораздо позже, незадолго до смерти, в поэме «Во весь голос» Маяковский скажет, что наступил на горло собственной песни. Это очень страшное и очень точное для него замечание.

Всю свою поэтическую жизнь он боролся за то, чтобы язык поэзии стал оружием такой силы, перед которой молчат пушки. В тот момент, когда Маяковскому-поэту это сделать удалось, Маяковский-человек был вынужден работать в окнах РОСТА, писать стихи во славу ЧК и ЦК, ездить с лекциями по России и миру, выступать, и работать как проклятый. Он работал как другой его современник Корней Чуковский, который в самые голодные и страшные времена садился за стол и писал фельетоны, статьи, заметки, переводы. Иногда за это на него сходило вдохновение, и на свет появлялись сказки в стихах и сказочные стихи. Маяковский работал несколько иначе – он записывал рифмы в блокнот, когда ходил по грибы, он выстукивал ритм шагами, он искал слово, просевая словесную руду, но он не умел быть неискренним, не умел притворяться, а потому даже в самые заказные стихи он вкладывал душу. Иногда у него это получалось отлично, иногда скверно, но всегда это было на пределе эмоции, на пределе человеческих сил:

Мама!

Ваш сын прекрасно болен!

Мама!

У него пожар сердца.

Скажите сестрам, Люде и Оле,-

ему уже некуда деться.

Каждое слово,

даже шутка,

которые изрыгает обгорающим ртом он,

выбрасывается, как голая проститутка

из горящего публичного дома.

Это снова «Облако в штанах». Весь образ абсолютно автобиографичен. До знакомства с Бриками у поэта были очень плохие зубы, в углах которых постоянно торчала папироса. Маяковский никогда не прикуривал от спички, а только от окурка, он курил без затяжек. Своего же дома и нормальной семьи у него не было до самой смерти.

После революции поэт на какое то время оставил прямое соперничество с Богом – нужно было служить новой власти, которую Маяковский принял не сразу. У поэта появились новые противники: чиновники, не печатавшие его стихов, молодежь, одолевавшая его иногда идиотскими вопросами, а в конце жизни откровенно травившая его, пролетарские критики и писатели, видевшие в нем только попутчика. Маяковский принял новую веру со всей своей горячностью, но новым вождям не нужен был такой пламенный «поэт революции». Партия с Богом окончилась выстрелом в грудь в страстной понедельник 14 апреля 1930 года, но это была уже человеческая трагедия, о которой мы поговорим в следующей статье.