Не верю. О вреде пропаганды

Изначально пропаганда означала вполне невинную вещь — «то, что подлежит распространению»: проповедь христианства, распространение сведений о новом сорте чая, рассказ о том, как поссорились тетушка Полли и ее племянник Джонни — все это было пропагандой и служило определенным целям. Со времен античности люди собирали слухи, питались ими и использовали их в борьбе между собой. Так известного древнегреческого политика звали Аристидом Справедливым. Столь лестное прозвище не помешало грекам подвергнуть его остракизму и отправить в изгнание. Как пишет Плутарх и другие античные историки, во время голосования к Аристиду подошел неграмотный крестьянин и попросил написать на черепке его имя. Аристид спросил собеседника, знает ли тот его и почему хочет отправить в изгнание. Ответ простого человека был таков: «Я ни разу его не видел, но мне надоело, как все вокруг называют его справедливым». Недрогнувшей рукой политик написал на черепке свое имя и молча пошел дальше.

Эта история — прекрасный пример того, во что может превратиться благая идея защиты Церкви или сирот, если к ней примешивается пропаганда.

Вместо людей на трибунах появляются лидеры, желающие использовать чувства собравшихся, их численность для набора политических очков, для получения какой-то выгоды, и начинается та пропаганда, которая отлично известна нам, россиянам, в начале ХХI века. Вместо обмена аргументами происходит разбрасывание лозунгов, вместо желания услышать оппонента, люди стремятся его уничтожить, вместо обличения конкретного греха, начинается порицание всей социальной группы. Под пером пропагандиста все попы будут ездить на дорогих машинах, а все топовые блогеры — бороться с Церковью за деньги.

К сожалению, этой болезнью заражена не только наша журналистика, но и наше общение в социальных сетях. Юноши бледные и маститые старцы обзаводятся взором горящим и начинают в своих постах и статьях рассказывать о мишках, не вышедших на проспект Сахарова, о духовных скрепах или об информационной атаке на Церковь. Потом христиане начинают делить людей на «своих» и «чужих», ставить лайки, говорить о том, что в войне все средства хороши, и часто быть кривыми на один глаз.

Восхищающиеся письмом Парфенова к Корчевникову «не видят», что новогодние итоги года на телеканале «Дождь» от Парфенова — это агрессивная пропаганда с ужасной песней про «молебен» в конце, в которой есть и нарезка, и крупные планы плачущих стариков и детей, и тщательная подгонка информации под свои цели. Мэтр журналистики, создатель нового информационного формата сделал агитку и теперь обвиняет другого журналиста в том, что он тоже сделал пропагандистский фильм.

Леонид Парфенов, Борис Корчевников

Люди, которым понравился фильм Корчевникова, также предпочитают не видеть, что это пропаганда, но, напротив, говорят о том, что в фильме наконец-то сказана правда об информационной атаке на Церковь. С другой стороны, немолодые политики и блогеры теперь шумно возмущаются от того, что их интервью порезали, как будто они не знали, что в 40-минутный фильм нельзя вместить часовое интервью каждого из них.

После фильма одни с радостью пишут о том, как другие проиграли, или в лучших традициях говорят о том, что фильм не смотрел, но осуждаю ибо…

Между тем, нам, христианам стоит перестать участвовать в пропаганде и начать заниматься тем, о чем писал митрополит Антоний: «Никто не становится христианином если не увидит свет в глазах другого человека». Мы совершенно забыли о свете в глазах, заменив его взором горящим и зудом правдоискательства, мы считаем возможным четыре месяца не ходить на работу, объясняя это несогласием с указом митрополита, мы боремся за честный подсчет голосов на выборах, а сами позволяем себе публично распространять или оправдывать клевету на Церковь или Патриарха, поскольку это сказали «свои».

С другой стороны, мы с таким самозабвением ищем духовные скрепы, с такой радостью в очередной раз говорим о традиционной морали и нравственности или об ужасных либералах, что в эти статьи уже не верит никто, воспринимая их как белый шум.

В наши дни почему-то считается, что пропагандировать идеи может кто угодно, что это и есть единственная цель журналистики. Почти никто не помнит слов Карамзина о том, что критика должна быть доброй, не читал замечательных слов Плутарха: «Что до меня, то, прилежно изучая историю и занимаясь своими писаниями, я приучаю себя постоянно хранить в душе память о самых лучших и знаменитых людях, а все дурное, порочное и низкое, что неизбежно навязывается нам при общении с окружающими, отталкивать и отвергать, спокойно и радостно устремляя свои мысли к достойнейшим из образцов».

Вместо рассказа о лучших людях, вместо разговора с лучшими людьми из оппонентов, мы все время понижаем планку. На место митрополита Антония и Виталия Гинзбурга в качестве символов Православия и атеизма выходят Энтео и Никонов, вместо прекрасной публицистики Троцкого и стихов Маяковского мы наблюдаем стихи куда менее талантливых поэтов и публицистику куда менее талантливых авторов, у которых «душа болит за верблюда».

Мне бывает больно читать такие тексты, поскольку среди журналистов, которых я уважаю и люблю, есть атеист Станислав Минин, христианин-«консерватор» Полина Тюренкова и христианин-«либерал» Ксения Лученко. Пропаганда хочет сделать так, чтобы они стали врагами, чтобы мы, сидя в своем окопе, радовались поражению противника. Я этого делать не хочу. Так получилось, что я не нажил себе врагов до 35 лет и не хочу делать этого сейчас. Впрочем, у пропаганды есть и куда более страшные последствия.

За год жертвами пропаганды стали идея честных выборов и судьбы российских сирот. Власть и оппозиция так навязывали мне свою точку зрения по этим вопросам, что я стал толстокожим, и мне не интересно, ни кто у нас в стране будет президентом или мэром, ни где окажутся 42 сироты. Если дело так пойдет и дальше, то россиянам потребуется все более сильный раздражитель, чтобы реагировать на вал пропаганды. Боюсь, что предел сильных эмоций мы исчерпаем куда быстрее, чем число людей, желающих залезть на трибунку и убедить меня встать в их ряды.