Tweet |
Ни беспечности, ни фатализма
Многие считают, что Государь Николай II недооценивал серьезности положения в столице, когда 19 февраля 1917 года решил ехать в Ставку. Из воспоминаний генерала А. Спиридовича (одного из самых осведомленных свидетелей тогдашних событий, поскольку он был в течение многих лет начальником императорской дворцовой охраны; мы обращаемся здесь к его книге «Великая война и февральская революция (1914-1917)». Минск, 2004) видно, что Царь был далек от беспечности. Спиридович, в частности, пишет: «В январе (1917 г. – А.М.), не считая военных докладов, Государь принял более 140 разных лиц. Со многими он обстоятельно говорил о текущем моменте, о будущем. Некоторые из этих лиц предупреждали Его Величество о надвигающейся катастрофе и даже об угрожавшей ему лично, как монарху, опасности». Некоторые лица, например, премьер-министр Голицын, предупреждали Царя и о готовящемся заговоре, о перевороте. По воспоминаниям Спридовича, Государь сказал Голицыну, успокаивая его: «Мы с Царицей знаем, что все в руках Божиих. Да будет воля Его». Стоит отметить, что такие слова совсем не означали ни фатализма, ни бездействия, но только веру. Спиридович пишет о февральских днях перед отъездом Царя из столицы: «Как всегда днем между докладами, Государь много работал. Присылавшихся и оставляемых министрами докладов было так много в этом месяце, что Его Величество ни разу не читал вслух вечером семье, что было для него всегда большим отдыхом».
Царь был человеком активным и работящим. Его усилиями армия вышла из кризиса 1915 года и к весне 1917 года была готова к наступлению. Забота об армии и предстоящее наступление – вот что было главным тогда для Царя. Людям, предупреждавшим его об опасности и призывавшим пойти на уступки «требованиям общества», Государь нередко предлагал дождаться победы над Германией. Спиридович рассказывает о докладе генерала Пильца, которого Государь знал и любил по службе в Могилеве: «Пильц был человек гражданского мужества. Он доложил о всеобщем недовольстве, о потере властью престижа, о розни в самом Совете Министров, о слабости власти. Государь слушал внимательно и закончил беседу заверением, что предстоящее весной всеобщее наступление будет победоносным и все устроится».
Можно упрекнуть Царя в выборе министра внутренних дел Протопопова и доверии к нему, при немолчных «требованиях общества» снять министра. Протопопов-то и заверил Царя, что нет причин беспокоиться и можно ехать в Ставку; а через несколько дней после этого проявил свою полную несостоятельность. Однако задним числом – вольно упрекать. Задним числом видно и то, как безумны требования реформ во время войны. Но «общество» (прежде всего, объект его упований, Государственная Дума) было охвачено, по выражению историка С. Мельгунова, «политической шизофренией». У всех на слуху было требование «ответственного министерства». Это означало следующую реформу государственного управления: правительство отвечает за свои действия не перед Царем, а «перед народом», т.е. - Думой. Людям, приступавшим к нему с разговором об «ответственном министерстве» Государь отвечал одно и то же: надо добиться победы, тогда можно будет обратиться и к реформам.
До наступления было еще далеко, боевые действия не производились. Отчего ж Государь уехал в Ставку? Фрейлина Государыни, баронесса С. Буксгевден, рассказывает в своих воспоминаниях о том, как это произошло (19 февраля 1917 года): «Я находилась возле Императрицы в тот момент, когда Император пришел к ней с телеграммой в руке. Он попросил меня остаться и сказал Императрице: “Генерал Алексеев настаивает на моем приезде. Не представляю, что там могло случиться такого, чтобы потребовалось мое обязательное присутствие. Я съезжу и проверю лично. Я не задержусь там дольше, чем на неделю, так как мне следует быть именно здесь”» (цит. по кн. Петр Мультатули. «Николай II. Отречение, которого не было». М., 2010)
Спиридович пишет об отъезде Государя: «22 февраля. В Царском Селе ясный, солнечный, морозный день. Государь с утра собирался в дорогу. <…> Распрощавшись после завтрака с семьей и Вырубовой, Государь выехал из дворца с Императрицей. Дружно крикнули “Здравия желаем, Ваше Императорское Величество!” стоявшие у главных ворот чины конвоя Собственного полка, дворцовой полиции. Проехали в церковь Знамения. Приложились к чудотворной иконе Божией Матери. Поехали к царскому павильону. Белая пелена расстилалась кругом. Блестел на солнце купол Феодоровсокго собора. Переливался веселый звон его колоколов. Там только что окончили напутственный молебен. / В два часа императорский поезд тронулся в путь. <…> Царица в красных пятнах от волнения вернулась во дворец. Неясное предчувствие чего-то нехорошего угнетало ее. Ее Величество долго молилась и плакала. Плакали и на детской половине».
Невозможно предвидеть
Генерал-адъютант Михаил Васильевич Алексеев был начальником штаба Верховного Главнокомандующего. Он пользовался особым расположением Государя, высоко ценившего его военные знания, высочайшую трудоспособность и опыт. В воспоминаниях современников Алексеев получил много высоких оценок.
Известно, что Государь был особенно внимателен к Алексееву, называл его по имени-отчеству, доверял ему совершенно. Даже узнав, что Алексеев вошел в какие-то отношения с Гучковым (и располагая достоверными сведениями об этом!), Государь удовлетворился лишь тем, что спросил Алексеева, и тот отрицал факт переписки с врагом Царя и Царицы. Существует обстоятельная и (несмотря на эмоциональные восклицания, от которых не может удержаться автор) ясная, внятная книга русского историка-эмигранта Виктора Кобылина, вышедшая в Нью-Йорке в 1970 году под названием «Император Николай II и генерал-адъютант М.В. Алексеев» и получившая в России другие названия: «Анатомия измены» (СПб., 1998), а также «Император Николай II и заговор генералов» («Вече», 2004). Странно, но, прочитав эту книгу и убедившись, что генерал-адъютант и вправду, как подводит читателя автор, сыграл узловую роль в тех событиях, а именно роль Иуды, не испытываешь к М.В. Алексееву ненависти или презрения. А испытываешь ужас – от рыхлости нашей души…
Ход событий известен. Рано утром 28-го февраля Государь покидает Ставку, направляясь к мятежному Петрограду. Поезд в Петроград не пускают, и Государь отправляется в Псков, к Главнокомандующему Северным фронтом, генералу Н.В. Рузскому, куда прибывает вечером 1-го марта. Рузский фактически арестовывает Царя, и 2-го марта Государь отрекается от престола в пользу брата Михаила Александровича. Отвечал ли ход событий плану заговорщиков или план этот «на ходу» поправляли, сказать невозможно. Ясно, что важнейшие вехи были, что называется, «проставлены»: Царь был вырван из столицы и поставлен затем в положение арестованного. Без телеграммы Алексеева Царь не уехал бы из Царского Села. Без телеграмм командующих фронтами, единодушно высказавшихся за отречение, Царь не отрекся бы. В свою очередь, эти телеграммы явились ответом на телеграмму-запрос, разосланный утром 2 марта 1917 г. начальником штаба Верховного Главнокомандующего командующим фронтами. Остановимся подробнее на таковом запросе.
Сначала генерал Алексеев сообщает командующим, что Его Величество находится в Пскове, «где изъявил желание идти навстречу народному желанию учредить ответственное перед палатами министерство». Затем он сообщает о реакции М. Родзянко (председателя Государственной Думы) на известие о согласии Государя на «ответственное министерство»: мол, сдержать народные страсти этим согласием уже невозможно. Алексеев далее передает мнение Родзянко: «…теперь династический вопрос поставлен ребром, и войну можно продолжать до победного конца лишь при исполнении предъявленных требований относительно отречения от престола в пользу сына при регентстве Михаила Александровича». Далее Алексеев пишет уже от себя: «Обстановка, по-видимому, не допускает иного решения, и каждая минута дальнейших колебаний повысит только притязания, основанные на том, что существование армии и работа железных дорог находятся фактически в руках Временного правительства. <…> Если вы разделяете этот взгляд, то не благоволите ли телеграфировать весьма спешно свою верноподданическую просьбу Его Величеству через сверху. 2 марта 1917 г., 10 час. 15 мин. 1872. Алексеев». («Отречение Николая II. Воспоминания очевидцев, документы». М.: «Терра», 1998.)
Сочетание канцелярского стиля, двоящегося мнения (Родзянко-Алексеев), готовности отдаться на милость мятежникам, страха («каждая минута») и неуместного воспоминания о верноподданности – все это говорит само за себя. Задним числом очевидно, что перед нами не запрос, а призыв: встать на сторону мятежников. Из изложенной оценки событий адресату понятно, что начальник штаба уже на той стороне, так что слово теперь - за адресатом.
Генерал Спиридович писал: «Желая убедиться в настроении армии и флота, Государь принял в январе (1917 г. – А.М.), как и в начале следующего месяца, ряд высших войсковых начальников. Никаких сомнений в преданности армии и флота у него не возникало. Армия, гвардия и флот были гордостью Императора. Он их любил». И предвидеть измену в армии было для Царя невозможно - так же, как невозможно предвидеть удар ножом в спину.
Среди событий или просто деталей происходившего в те дни был один эпизод, в котором генерал Алексеев вдруг показал… оскал, иначе не скажешь. Дворцовый комендант В.Н. Воейков (он отвечал за охрану Царя) рассказывает, как вечером 27-го февраля 1917 г., в Ставке, он пришел к генералу Алексееву предупредить о предстоящем отъезде Государя. Воейков пишет «Я его застал уже в кровати. Как только я сообщил ему о решении Государя безотлагательно ехать в Царское Село, его хитрое лицо приняло еще более хитрое выражение, и он с ехидной улыбкой слащавым голосом спросил у меня: “А как же Он поедет? Разве впереди поезда будет следовать целый батальон, чтобы очищать путь?”. / Хотя я никогда не считал генерала Алексеева образцом преданности Царю, но был ошеломлен как сутью, так и тоном данного им в такую минуту ответа. На мои слова: “Если Вы считаете опасным ехать, Ваш прямой долг об этом заявить”, генерал Алексеев ответил: “Нет, я ничего не знаю, это я так говорю”. Я его вторично спросил: “После того, что я от Вас только что слышал, Вы должны мне ясно и определенно сказать, считаете вы опасным Государю ехать или нет?” - на что генерал Алексеев дал поразивший меня ответ: “Отчего же? Пускай Государь едет… ничего”». Воейков попытался добиться определенности у Алексеева и не добился. Затем дворцовый комендант передал свой разговор с начальником штаба Государю и пытался отговорить его ехать. Но безуспешно, решение ехать было непоколебимо.
Трезвость и выдержка
В многотомном труде А.И. Солженицына «Красное колесо» есть и глава, посвященная отречению Николая II. Царь предстает в ней как некая овца, безропотно следовавшая тому, что ей говорилось… Обратимся к документам, в данном случае к воспоминаниям Н.В. Рузского, только прежде скажем о его судьбе и об истории возникновения этих воспоминаний.
В апреле 1917 г. Рузский подал в отставку. Приход к власти большевиков он встретил откровенно неприязненно. 63-летний генерал, по состоянию здоровья нуждавшийся в лечении, жил тогда в Пятигорске. По занятии города красными, он в числе других «царских слуг» был взят в качестве заложника и 19 октября 1918 г. зарублен шашкой с четвертого удара. Есть сведения, что после объявления приговора Николаю Владимировичу был задан вопрос: «Признаете ли вы теперь великую российскую революцию?» Он ответил: «Я вижу лишь один великий разбой».
В Пятигорске Н.В. Рузский общался с генералом С.Н. Вильчковским, последний и записал беседы с ним. Рузского беспокоило, что многие стали тогда говорить о его неприличном поведении с Государем в Пскове 1 и 2 марта 1917 г. Что ж, одно то, как генерал отрезал Государя от связи с внешним миром (даже с близкими Царь не мог связаться), вряд ли можно назвать «приличным». Но, видимо, свои действия как участника заговора, генерал считал само собой оправданными, и говорил лишь о тоне своих бесед с Государем. Подробное изложение воспоминаний Рузского, записанных Вильчковским в третьем лице, можно прочитать в упомянутой книге «Отречение Николая II. Воспоминания очевидцев, документы». Приведем лишь отрывок из продолжительного разговора Государя с Рузским (поздним вечером 1 марта) о необходимости дать «ответственное министерство»:
«… Рузский стал с жаром доказывать Государю необходимость немедленного образования ответственного перед палатами министерства. Государь возражал спокойно, хладнокровно и с чувством глубокого убеждения. Первый и единственный раз в жизни, говорил Н.В. Рузский, я имел возможность высказать Государю все, что думал и об отдельных лицах, занимавших ответственные посты за последние годы, и о том, что мне казалось великими ошибками управления и деятельности Ставки. Государь со многим соглашался, многое объяснил и оспаривал. Основная мысль Государя была, что он для себя в своих интересах ничего не желает, ни за что не держится, но считает себя не вправе передать все дело управления Россией в руки людей, которые сегодня, будучи у власти, могут нанести величайший вред Родине, а завтра умоют руки, “подав с кабинетом в отставку”. “Я ответствен перед Богом и Россией за все, что случилось и случится, - сказал Государь, - будут ли министры ответственны перед Думой и Государственным Советом – безразлично. Я никогда не буду в состоянии, видя, что делается министрами не ко благу России, с ними соглашаться, утешаясь мыслью, что это не моих рук дело, не моя ответственность”. / Рузский пытался доказать Государю, что его мысль ошибочна, что следует принять формулу: “Государь царствует, а правительство управляет”. Государь говорил, что эта формула ему непонятна, что надо было иначе быть воспитанным, переродиться, и опять оттенил, что он лично не держится за власть, но только не может принять решение против своей совести и, сложив с себя ответственность за течение дел перед людьми, не может считать, что он сам не ответствен перед Богом. Государь перебирал с необыкновенной ясностью взгляды всех лиц, которые могли бы управлять Россией в ближайшие времена в качестве ответственных перед палатами министров, и высказывал убеждение, что общественные деятели, которые, несомненно, составят первый же кабинет, все люди совершенно неопытные в деле управления и, получив бремя власти, не сумеют справиться с своей задачей».
На овцу не похоже. Даже известный советский журналист Михаил Кольцов (1898 – 1942) в статье, написанной к десятилетию свержения самодержавия, писал так: «Царь тверд и непреклонен. <…> Где же тряпка? Где сосулька? Где слабовольное ничтожество? (Кольцов спорит с товарищами по советской прессе. – А.М.) В перепуганной толпе защитников трона мы видим только одного верного себе человека – самого Николая. Он стоек и меньше всех струсил».
А то, что Государь все-таки дал в тот вечер согласие на «ответственное министерство», могло быть тактическим шагом с его стороны, который, при благоприятном повороте событий, было вполне правомерно объявить незаконным.
Наступила ночь с 1-го на 2-е марта 1917 года. Государь записал в дневнике: «Доехать до Царского не удалось. А мысли и чувства все время там. Как бедной Аликс должно быть тягостно одной переживать все эти события. Помоги нам, Господь!»
Перед Богом
В ту ночь (ее нередко называют Гефсиманской) Царь не спал. Думается, он понимал, что завтра к нему приступят с бОльшими требованиями. Мы не можем знать его молитвы, лишь церковное молитвенное слово дерзает говорить об этом. Например, в одном из акафистов царственным мученикам (четвертый кондак) читаем: «Ты же, благоверный царю Николае, братоубийства в державе своей избегнути хотя, власть земную и славу оставил еси, и умолял еси Господа, да сохранит на Руси верных Богу и поющих Ему: Аллилуия». И далее, в четвертом икосе: «Слыша и видя Отечества своего нестроение и разорение, молился еси, святый Царю Николае, да спасет Пречистая Матерь Дом Свой – державу Российскую, и се явися образ Пресвятыя Богородицы Державныя, и прия Царица Небесная скипетр и державу отверженнаго народом царя земнаго».
Государь не только молился в ту ночь, он и читал. Но сначала нужно рассказать об одном из чудес недавнего времени, связанных с почитанием царственных мучеников. В феврале 1997 года один человек, пожелавший остаться неизвестным, пожертвовал в библиотеку церкви св. Александра Невского г. Пскова книгу «Ветхий Завет», изданную до революции. Человек, пожертвовавший книгу, утверждал, что она была найдена в вагоне императорского поезда в марте 1917 года. На отдельных листах в ней имеются карандашные заметки, а на двух страницах – краткие рукописные записи. Криминалистическое расследование подтвердило: это рука Государя Николая II. Факсимильное издание этой книги, под названием «Завет Государя», осуществлено в 2000 году издательством «Лествица», с благословения патриарха Алексия II, с приложением статьи о криминалистическом расследовании карандашных пометок. Итак, Государь читал Ветхий Завет в ночь с 1-го на 2-е марта 1917 года, эта книга перед нашими глазами, и мы можем раздумывать над тем, почему подчеркнут или выделен тот или другой стих.
Государь или отчеркивал отрывок сбоку, или подчеркивал отдельные фразы. Иногда его мысль понять невозможно. В книге Левит, например, есть указание: «Всякий скот, у которого раздвоены копыта, <…> ешьте» (Лев. 11:3). И почему-то выделены Государем слова: «раздвоены копыта». Есть места, не совсем понятные. Например, в стихах: «Если брат твой обеднеет и придет в упадок у тебя, то поддержи его, хотя бы то был пришлец и поселенец, чтобы он жив был у тебя. Не бери от него роста и прибыли, и бойся Бога твоего» (Лев. 26:35-36) выделена последняя фраза, и непонятно, что связывать с «ростом и прибылью». Но в целом мысль Государя совершенно ясна: народ призван ходить перед Богом.
Некоторые отрывки достойны особого внимания. Так, в книге Левит заголовок «Глава ХХVI» обведен карандашом, и в этой главе много сплошных, идущих одно за другим, подчеркиваний. Например: «Если вы будете поступать по уставам Моим, и заповеди Мои будете хранить, и исполнять их, то Я дам вам дождь в свое время, и земля даст произрастения свои <…> и будете есть хлеб свой досыта, и будете жить на земле безопасно. <…> и дам вам плодородие, и размножу вас, и буду тверд в завете Моем с вами <…>. И поставлю жилище Мое среди вас, и душа Моя не возгнушается вами». Далее: «Если же не послушаете Меня <…> и нарушите завет Мой, то и Я то же сделаю с вами, и пошлю на вас ужас, чахлость и горячку, которые повредят глаза и измучат душу. <…> Если и при всем том не послушаете Меня, то Я всемерно увеличу наказание за грехи ваши и сломлю гордое упорство ваше <…> И наведу на вас мстительный меч в отмщение за завет».
Приведем наиболее выразительные места из отмеченных Государем - это в книге Исход. В скобках, для связности, помещен неотмеченный текст: «[И сказали Моисей и Аарон всему обществу сынов Израилевых: вечером узнаете, что Иегова вывел вас из земли Египетской. И утром увидите славу Господню, ибо услышал Он ропот ваш на Господа: ] а мы что значим? что вы на нас ропщете? <…> мы что? Не на нас ропот ваш, но на Господа» (Исх. 16:8). «[Моисей возопил ко Господу и сказал:] что мне делать с народом сим? еще немного, и они побьют меня камнями» (Исх. 17:4). (Выделено мною. – А.М.).
Было бы натяжкой проводить параллели между Моисеем и Николаем II, но их несомненно роднит отношение к народу (жестоковыйному!) как к своему народу и предстояние за него перед Богом. Неслучайно отметил Государь и такие слова в книге Исход: «[Моисей <…>сказал: О, Господи! народ сей сделал великий грех тем, что сделал себе золотого тельца.] Итак, простишь ли грех их? А если нет, то изгладь меня из книги Твоей, в которую Ты вписал. [Господь сказал Моисею]: того, кто согрешил передо Мною, изглажу из книги Моей». (Исх. 33:31-34) (Выделено мною. – А.М.).
Государь относился к народу как отец. Отпустив нас на сторону далече, он хорошо понимал (в особенности, после того, как к власти пришли большевики), что оттуда быстро не возвращаются, но сохранил отцовское чувство до самой смерти. По множеству свидетельств, он сохраняет его и по смерти телесной, предстательствуя за нас у Престола Божия. Думается, что это не на шутку связано с тем, что отпустил он нас, хоть и с великой горечью, но ничего не затаивая в душе. Любовь ничего не затаивает.
Что означает слово «держава»
Стоит побывать в Казанском храме, в Коломенском, и постоять у той самой «Державной» иконы. Ее лик описанию не поддается, надо его видеть. Называют его строгим (порой даже «грозным»), но это неверно. Выражение лица Пресвятой Богородицы на этой иконе так глубоко и так исполнено мысли, что единственная возможность – самому всмотреться и самому подумать… Слава Богу, «Державную» икону хорошо поновили, не повредили.
Надо заметить, что держава в руке Богородицы на этой иконе – без креста. Можно толковать это так, что Пресвятая Владычица взяла на Себя попечение о безбожной стране.
Рассказывают, что в годы советской власти один из списков «Державной» иконы находился в музее религии и атеизма в Ленинграде (в Казанском соборе) и что рядом с иконой висела молитва – как образчик антисоветской агитации со стороны Церкви. Таким образом, у людей была возможность придти и (потихоньку) молитву переписать. В ней говорится и так:
«Благодарим Тя за неизреченное милосердие Твое, яко благоволила еси явити нам, грешным и недостойным, сию святую и чудотворную икону Твою во дни сия лукавыя и лютыя, яко вихрь, яко буря внутренняя нашедшая на страну нашу, во дни уничижения нашего и укорения, во дни разорения и поругания святынь наших от людей безумных, иже не точию в сердце, но и устнами дерзостно глаголют: несть Бог: и в делех сие безбожие показуют. <…> О, Преблагословенная Мати Божия, Державная Помощнице, крепкая Заступнице! Благодаряще Тя со страхом и трепетом, яко раби непотребнии, припадаем Ти со умилением, с сокрушением сердечным и со слезами, и молим Тя и стеняще вопием Ти: спаси нас, спаси! Помози нам, помози! Потщися: погибаем!»
Обращаясь к этим словам, мы можем хоть что-то, в какой-то мере, представить за наших сестер и братьев, живших в те лютые времена. А также заметить, что и нам бы так же возопить к Богородице, ибо наше время, не будучи лютым, усложняет лукавство, предлагая безбожие комфорта при благодушном, «толерантном» отношении и к Церкви, и к вере… Как сказал один московский священник (может быть, слишком сильно): изгнанный бес коммунизма привел семь бесов, злейших себя.
Что же делать? Люди живут себе и живут: лишь бы дети были здоровы. Человек считает, что с ним все в порядке, и не замечает своего безразличия, он бы весьма удивился, услышав, что к нему применим библейский эпитет – жестоковыйный. А, наверное, нужно… отпустить других! Покаяние в смертном грехе безразличия и рыхлости неотделимо от покаяния в собственном пафосе. Нужно верить в Россию радостно, как верят некоторые священники, так что никаким разговором их не собьешь: любят и верят. Как верил «езерский» старец Николай. Его спросили: «Батюшка, а когда Россия воскреснет?». Он улыбнулся и сказал: «А она не умирала».
Только Господь избавляет и от жестокосердия, и от всякой натужной мысли, может, по смыслу и справедливой. С Ним легко, может, горестно, но – легко. Так легко было нашему Государю во вся дни заточения, при всей горести, при всем, что творилось. Так что в нем и в Государыне сохранялась – держава… Ибо слово «держава» (см. у Владимира Даля) означает «крепость, силу, прочность, твердую связь, надежность в скрепе», таким образом, в применении к стране «держава» - это страна, обладающая внутренней, духовной крепостью, а не то чтоб государственной мощью.
Спаси нас. Владычица. Не возгнушайся, спаси!
Читайте также:
Tweet |
Вставить в блог
Отпустил на сторону далече15 марта 2012
|
Поддержите нас!