rss
    Версия для печати

    О мойрах, фатуме и нравственном законе. Часть 1

    Роман «Лох» Алексея Варламова написан пронзительно, на одном дыхании. Так он и читается. Жизненный путь героя показан так, что невольно поражаешься безукоризненно верной интонации автора: не чувствуется ни назидательности, ни отстраненности, ни четко расставленных акцентов и оценок - перед нами словно доверчиво раскрывается дверь в чужую судьбу, и эта беззащитность и обнаженность человеческого сердца с его кровоточащими ранами, искренностью порывов, болью от несбывшегося, щемящим чувством нежности к бытию, трудными, неровными исканиями Смысла и Бога обезоруживают, заставляют забыть о себе и сопереживать страдающему, радующемуся, ищущему другому.
    Сострадание, возникающее при чтении, очень важный аргумент в пользу романа. И аргумент необходимый, потому что, как и большинство талантливых произведений современной литературы, «Лох» - произведение неоднозначное, и определить свое отношение к нему православному человеку не так просто.

    Как и многие другие экзистенциально ориентированные художественные тексты, этот роман - о быстротечности и неуловимости жизни, о неистребимой и неуолимой потребности человека ухватить руками, удержать что-то главное, что постоянно от него ускользает. В «Лохе» это воплощается в двух вечных силах русской литературы - Эросе и Танатосе, Любви и Смерти. Еще в детсадовском возрасте герой романа, Александр Тезкин, остро ощущает их сопряженность, точнее, неразрывную связь. Первая влюбленность малыша Саши заканчивается трагически: выясняется, что Она - воспитательница Лариса Михайловна - больна туберкулезом, ее увольняют, и через некоторое время Тезкин узнает о ее смерти. Более того, оказывается (хотя детсадовская проверка не смогла этого установить), что страшная болезнь передалась и Саше - и сыграла потом в его жизни роковую роль.

    Первое соприкосновение героя с воплощенной в любви к женщине тайной бытия и небытия, испытанная им мучительная тяга к счастью и невозможность его достичь задает тон всей его жизни. Всякая Сашина влюбленность (а именно из череды его увлечений строится сюжет романа) неизменно заканчивается обрывом, потерей, невосполнимой утратой - горьким пониманием, что невозможно удержать неудержимое. Более того, обреченность, кажется, присуща отношениям изначально, это словно какой-то фатальный закон бытия, который Саша почти каждый раз предощущает и даже пытается сформулировать - с помощью образа мойр, прядущих нить человеческой жизни, или сказочного клубка, который катится перед героем, направляя его путь независимо от его, героя, собственных желаний («Ты веришь в судьбу? А я верю. Верю в то, что живут где-нибудь на небе, а может быть, и на земле три старухи мойры: дающая жребий, прядущая и неотвратимая. И никуда от этих старух не уйти, и жаловаться, и пытаться что-то изменить - все напрасно. А единственное, что остается, когда помыкаешься, подергаешься из стороны в сторону, шишек разных набьешь, только эту судьбу возлюбить, какой бы злой она к тебе ни была, и следовать за ней с покорностью»).

    Это не значит, что герой ничего не делает, чтобы удержать свое счастье. Наоборот, складывается впечатление, что всю жизнь Александр бьется, пытаясь переломить ход судьбы. Но каждый раз все складывается против него, и поступок, который должен был изменить ситуацию к лучшему, совершается слишком поздно и потому неспособен ничего исправить или, сталкиваясь с неумолимыми обстоятельствами, не приносит пользы, а остается бесплодным, а иногда даже ломает все окончательно. Так, Саша уговаривает свою первую женщину, художницу Людмилу, выйти за него замуж и сообщает о своем решении родителям, думая упрочить этим дорогие для него отношения - но когда он на следующий день прибегает к возлюбленной, то находит ее дом пустым: она уехала, то ли испугавшись серьезности его намерений, то ли под влиянием возможного разговора с разгневанной матерью Саши. Его поступок, получается, не скрепил, а разорвал их связь.

    Когда другая возлюбленная Саши, Маша-Машина сообщает ему, что ждет ребенка, он делает все, чтобы сохранить малыша, в котором для него неожиданно сосредотачивается самое важное, что таит в себе бытие: «Весь мир переменился, стали мелочными и незначащими вещи, еще вчера занимавшие его ум. Он вдруг ощутил, что отныне жизнь обретет тот смысл, которого ей недоставало прежде. Исполнится его предназначение и оправдается так мучившее его извлечение из тьму... Ему захотелось помолиться Богу в теплой и бессознательной благодарности за то, что мир так устроен, и женщина может родить ребенка, а мужчина стать отцом. Тогда схлынут вся тоска и разочарование и истинной жизнью окажется возникшее из небытия существо... Все то, что чувствовал Саня, что бродило и не находило выхода в нем самом, осуществится в этом человеке, уже живущему таинственной жизнью во чреве своей легкомысленной матери».

    Все силы своей любви и нерастраченной нежности вкладывает он в обустройство квартиры, снятой для будущей семьи: «Весь март Саня белил потолки и клеил обои, представляя, как станут они здесь жить и каждый день ходить в Филевский парк. Он купался в этих мыслях, украшая жилище с жадной и придирчивой любовь». А далее - обрыв в преследующую Александра фатальную недостижимость семейного счастья: «Но человек предполагает, а располагают, видимо, попеременно то Бог, то дьявол». Маша признается матери, и та уговаривает ее сделать аборт. Саша, словно ощущая, что их будущему угрожает опасность, весь день (тот самый день, когда они должны въехать в новую квартиру) ищет Машу, наконец, пытается проникнуть к ней домой, родители вызывают милицию, которая забирает его за хулиганство - и в это время «в светлой клинике на Воробьевых горах свершилась одна из тех операций, что так часто свершаются ныне на святой Руси» - ребенка убили, у Саши не получилось его сберечь.

    Примеры победы неумолимого рока над Сашиными надеждами и порывами можно множить. Вот они с любимой Катей-Козеттой одни в квартире, но в самый неподходящий момент раздается надрывный стук в дверь - их выследил близкий друг Саши, безнадежно в Катю влюбленный, и грозится, что если Тезкин сейчас же не выйдет к нему, он, Лева, покончит с собой. Романтическое свидание неожиданно окончено - а другого уже не может быть: через несколько дней Саша уходит в армию.

    Вот Катя приехала к Саше в армию, а он, сосредоточенный на мысли, что от развивающегося туберкулеза скоро умрет, встречает ее равнодушно и оставляет всю в слезах. А потом вдруг осознает, что любит ее, бросается к выхожу из казармы, чтобы догнать, сказать те самые, заветные слова, которых она так ждала от него - и вместо этого за нарушение режима оказывается на гауптвахте. Объяснение так и не состоялось - когда Саша вернулся из армии, Катя уже была замужем.

    Вот другая возлюбленная Саши, Люба, навсегда уезжает с метеостанции, где работает Тезкин, - уезжает потому, что этого хочет сам Саша. И только когда катер отходит, он понимает, что она нужна ему, что он опять опоздал что-то понять и удержать самое главное.

    Но самая яркая иллюстрация неумолимости судьбы - финал романа: преодолевая множество препятствий, Саша наконец находит Катю (к тому времени уже разведенную с мужем) в немецкой психиатрической клинике и забирает ее с собой в Россию. Их семейная жизнь только-только начинает налаживаться - и вновь страшная болезнь, полученная в детском возрасте, активизируется в Сашином организме, на этот раз - со смертельным исходом.

    Однако действительно ли картина мира «Лоха» фаталистично-безнадежна? Уже в самых первых пересказанных эпизодах можно уловить и другое восприятие происходящего. Художница Людмила, хоть и под влиянием каких-то обстоятельств, но сама принимает решение об отъезде и разрыве со своим юным поклонником. Аборты, столь часто совершающиеся ныне на «святой Руси» (слышите горечь авторской интонации?) - результат не рокового сцепления обстоятельств, а человеческого выбора (и спустя годы Саша формулирует эту мысль вполне определенно: «...у них мог бы быть ребенок, которому было бы сейчас шесть лет. И тогда какая разница, что происходит в этом безумном мире... он бы взял ребенка и сбежал далеко-далеко, туда, куда не добрались эти сволочи, старые или новые, он нашел бы это место на космических снимках и растил бы там свое дитя, не держал бы в доме ни одной газеты и ни одной современной книги, он был бы счастлив, и у него достало бы сил вынести и вытерпеть все - но ребенка у него не было. Шесть лет назад эта мягкая и красивая женщина убила его» - не Бог или дьявол вмешались, а сама Маша приняла это страшное решение).

    И Саша, если вдуматься в прочитанное, совсем не жертва обстоятельств или выбора других людей, «лох», которого жестокая жизнь бросает из стороны в сторону, Иванушка-дурачок, который, не согласившись жить в сытости и довольстве, как старшие братья, вынужден брести за неверным золотым клубочком, манящим надеждой на Обретение Смысла, но каждый раз заводящим его то в топи, то в бурелом... И не романтический герой, вечный странник, наделенный некоей мистической миссией искать Идеал в этом тленном, потерявшем тягу к Иному, обреченном на смерть мире. Трагические несвершенности, из которых складывается жизнь главного героя - результат Сашиного собственного выбора, той главной ошибки, которую он повторяет раз за разом во всех жизненных ситуациях. В чем ее суть? Чтобы разобраться в этом, необходимо сначала сказать несколько слов о другом важном моменте романа - о том, как понимается в нем вера в Бога.

    В романе изображены два типа веры - ортодоксально-православная, т. е. связанная с Церковью, и «личная».

    Что касается первой, то Варламов не избежал штампа, свойственного многим современным художественным произведениям: в «Лохе» встречаются два характерных образа, представляющих собой, в глазах светского общества, официальную Церковь - фарисействующего фанатика и прагматичного дельца. Как и полагается в сложившейся антицерковной традиции, по своим человеческим качествам оба представителя православия оказываются намного хуже людей нецерковных, что бросает тень на понятие Церкви как таковой. В роли воинствующего фанатика в «Лохе» выступает жена Сашиного брата Евгения: «...жена другого брата была, напротив, неофиткой православной веры и со всею страстью своего неофитства демонстрировала полное презрение к нехристям в лице прочих обитателей Тюфилевской рощи (семьи Тезкиных. - Е. В.). Отличавшиеся истинно христианской кротостью родители ее пренебрежение худо-бедно терпели...» В роли прагматичного дельца выступает сам Евгений, «благодаря настойчивости своей жены полностью порвавший с бесперспективностью светской карьеры» и ставший священником. В подобном же приземленном духе, судя по одному эпизоду, отец Евгений окормляет и своих чад - в частности, друга Саши Леву, который обратился к нему со страхами по поводу грядущего конца света и получил в ответ: «На все воля Божья... а истинному христианину должно не скорбеть, но радоваться и всегда быть готовым к Страшному суду. Ты же, Лева, коли смущена чем-то твоя душа, помог бы мне лучше с ремонтом».

    Такой псевдовере противостоит в романе вера горячая, искренняя, способная горы сдвинуть и даже отсрочить Апокалипсис. Однако эта вера неведомых праведников, чьими «до кровавого пота мольбами» неизбежный конец земной истории был в очередной раз отодвинут, никак не характеризуется с точки зрения церковности.

    Что касается самого Саши, то он поверил в Бога легко и неожиданно - в тот момент, когда в армии у него открылся туберкулезный процесс. К нему пришла уверенность в существовании жизни после смерти - причем, если пользоваться научной терминологией, Саша, неведомо для самого себя, впал в ересь апокатастасиса, т. е. учения о заведомом спасении всех людей, независимо от того образа жизни, который они вели на земле. Единственное, что, по мнению Саши, необходимо для того, чтобы спастись, - это прожить столько, сколько тебе отмерено: «...земной, физический мир он уподоблял кем-то хорошо и строго охраняемой зоне, а мир небесный - свободе, куда рвется человеческая душа. Но убежать туда самой ей нельзя, в этом случае ее поймают и вернут на еще худшие мучения - надобно отбыть здесь весь срок, каким бы долгим и тяжким он ни казался. Он жил теперь мысленно в том мире, силясь вообразить его во всех подробностях и пытаясь представить, что ждет его душу. И жутко хотелось оказаться как можно скорее там...»

    Мысль о независимости посмертной участи от земной жизни еще раз ярко прозвучит, когда Саша будет хоронить отца: «...и подумалось ему тогда, что где-то там, за гранью видимого мира... его отца, некрещеного, убежденного атеиста, встретит светлый ангел и как не познанную на земле радость покажет небесный свет и проведет в горний мир. В это верил Саня со всею страстью своей души, и если бы кто-нибудь стал его разубеждать, говоря, что ни ангелы небесные, ни святые, ни сам Господь не в силах помочь тем, кто не обращался к ним при жизни, то назвал бы он того величайшим лжецом... Он силился порою вообразить, что почувствует отцовская душа, когда тот мир увидит, станет ли ей радостно или горько. Но что все будет именно так, а не иначе, Тезкин был убежден, как и убежден был в том, что отец его куда ближе к этому царству, чем воротившая от всех нос неофитка-сноха».

    Сам Саша в Бога верит, ощущая живую, личную связь с Ним. Но именно в такого Бога - Который, как верится герою, смотрит на жизнь шире, чем это предписывают церковные нормы. В этой-то «свободной вере», не требующей от тебя чистоты жизни, не предъявляющей никаких непреложных нравственных заповедей, - корень ошибок, совершенных Сашей и Катей - самой дорогой для Саши женщиной, о возвращении которой он просит «своего Бога» в пасхальной молитве: «Господи, - прошептал он, - если смиловался Ты над всеми нами, если простил наши грехи и подарил Свою великую радость, подари мне мою - верни мне ее, умоляю Тебя, верни».

    Продолжение следует...

    Вставить в блог

    О мойрах, фатуме и нравственном законе. Часть 1

    18 февраля 2008
    Роман «Лох» Алексея Варламова написан пронзительно, на одном дыхании. Так он и читается. Жизненный путь героя показан так, что невольно поражаешься безукоризненно верной интонации автора: не чувствуется ни назидательности, ни отстраненности, ни четко расставленных акцентов и оценок - перед нами словно доверчиво раскрывается дверь в чужую судьбу, и эта беззащитность и обнаженность человеческого сердца с его кровоточащими ранами, искренностью порывов, болью от несбывшегося, щемящим чувством нежности к бытию, трудными, неровными исканиями Смысла и Бога обезоруживают, заставляют забыть о себе и сопереживать страдающему, радующемуся, ищущему другому.
    Поддержи «Татьянин день»
    Друзья, мы работаем и развиваемся благодаря средствам, которые жертвуете вы.

    Поддержите нас!
    Пожертвования осуществляются через платёжный сервис CloudPayments.

    Яндекс цитирования Rambler's Top100 Рейтинг@Mail.ru