И хотя лично мне такая картина отнюдь не кажется чем-то фарисейски-кощунственным, печальная символика в ней все же очевидна. Это — беспомощность и неуверенность государственного мужа: он понимает, что что-то делать нужно, но каким образом (и почему, впрочем, тоже) — пока не знает. Вот и получается, что разговоры о культурообразующей роли православия, необходимости духовного возрождения и т.д. на поверку часто оказываются пустыми словами. Держатели власти не знают, что такое Церковь и какой должна быть эта пресловутая политика государства в отношении Церкви. На сегодняшний день хорошие связи светских чиновников и церковных иерархов есть лишь следствие личных контактов, но никак не продуманной модели церковно-государственных отношений. В результате проблема остается. Причем не только для тех, кто считает контакты государства с Церковью ненужными, но и для тех, кто ратует за них. Причина одна — незнание, непонимание внутренней логики церковной жизни, стремление рассматривать Церковь в качестве еще одного социально-политического института. Наиболее стабильного на сегодняшний день, да еще и способного обеспечить идейную основу общественно-государственной жизни. Если перейти на язык культурологии, речь идет о смыслообразующей и интегрирующей функциях религии в обществе. Конечно, все это так. Но можно ли сводить Церковь лишь к «цементу общества»? И как в самой Церкви относятся к государству? Быть может, есть смысл начать с выяснения этих позиций, раз государственные взгляды весьма туманны?
ПОЛИТОЛОГИЯ И БОГОСЛОВИЕ
Сегодня среди некоторых верующих православность принято измерять отношением к монархии: за монархию — значит православный, против — значит еретик. И хотя лично мне монархия представляется более удачной формой правления для России, чем, например, демократия, все же такая тенденция довольно опасна. Опасна стремлением догматизировать взгляд на форму государственного правления. Вывести православную модель государственного устройства. Действительно ли подобная позиция отражает точку зрения Церкви?
На самом деле, среди православных богословов, специалистов по церковному праву и церковных публицистов существует спектр различных мнений (вплоть до взаимоисключающих) по таким вопросам. И это вполне естественно: поскольку догматические суждения касаются лишь вопросов вероучения, но никак не социально-экономической или политической сферы жизни. Под догматами в Церкви понимаются богооткровенные истины, «преподаваемые людям Церковью как непререкаемые и неизменные правила спасительной веры» (курсив мой — В. Л.) (Архиепископ Макарий. «Православно-догматическое богословие». СПб, 1868). Можем ли мы утверждать, что вне монархического устройства нет спасения? Конечно, не можем. Значит, и воззрения на форму государственного устройства могут быть разными. Поэтому сегодня, когда так модно стало говорить о православной и неправославной художественной литературе («Мертвые души» — православная книга, а «Мастер и Маргарита» — нет, и т.д.), правильной и неправильной музыке и проч., не стоит создавать еще и православную политологию. На заметку тем, кто считает себя консерватором, сторонником охранительного православия, — подобный дуализм в большей степени присущ западному христианству, католикам и протестантам, а не православию, хранящему традиции раннехристианской Церкви. Православным, на мой взгляд, может быть отношение к природе культуры как таковой (включая культуру политического устройства), а не конкретные, неизменные формы ее выражения.
ЦЕРКОВЬ И ГОСУДАРСТВО — БЛИЗНЕЦЫ-БРАТЬЯ?
И все же, каково это отношение? Уже в Евангелии принцип разделения «сферы полномочий» между государством и Церковью сформулирован Самим Христом: «Отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» (Мф. 22:21). Что, кстати сказать, следовало из этих слов тогда, когда они были произнесены — две тысячи лет назад, в языческом Риме? Прежде всего, они провозглашали неизвестное в Риме явление — Церковь — в качестве отличного от государства, иного образования. В Риме бы спросили: а разве кесарь не Бог? И что такое отличная от государства Церковь, если жрецы — государственные чиновники?
Во-вторых, этим же принципом разделялась цель существования Церкви (царства не от мира сего) и земной власти (царства мира сего). Это, конечно, совсем не значит, что православие относится к государству по марксистско-ленински — как к «особой машине насилия». Напротив, государственная власть есть власть богоданная, поэтому в евангельской истории мы не только не находим каких-то революционных призывов к ее свержению, к «радикальной отмене» государства, а напротив, в Евангелиях (Мф. 17:24-27, Ин. 19:11), равно как и в посланиях апостолов (Тит. 3:1, 1 Петр. 2:13, 1 Тим. 2:1-2, Рим. 13:1-2), содержится подчеркнуто почтительное отношение к властям.
По своей сути Церковь антиреволюционна в социальном смысле — для бунта (будь то стремление к насильственному свержению власти или к переустройству жизни на церковных началах) нет никаких оснований, т.к. «Царствие Божие внутрь вас есть» (Лк. 17:21). Но это также означает, что даже богоустановленности любой мирской власти не изменяет ее некоторой вторичности по отношению к ценностям «внутреннего христианства». Надо заметить, что почтительное отношение православия к земной власти имеет определенные границы: если кесарь начинает требовать того, что Божие, если государство вторгается в сферу духовную, то православный христианин имеет полное право проявить непослушание. Как его проявляли, например, первые христиане, которые преследовались римским государством на абсолютно законных, с точки зрения Рима, основаниях: они отказывались признавать государственный культ императора, поэтому автоматически становились государственными преступниками. Правда, непослушание при этом выражалось в принятии мученической смерти.
И все же, повторяю, христиане не пытаются выработать никакой особой формы государственного устройства.
Лучше всего позиция Церкви периода раннего христианства выражена в словах, приписываемых св. Иустину Философу (II век): «Христиане не отличаются от прочих людей ни страной, ни языком, ни обычаями. Они не населяют где-либо собственных городов, не употребляют особенного какого-либо наречия, и ведут жизнь, ничем не отличную от других... Не защищают они учения человеческого, как другие, но, обитая в эллинских и варварских городах, где кому досталось, и последуя обычаям тех жителей в одежде, в пище и во всем прочем, удивительное и поистине чудное показывают благоустройство в своем поведении».
Заметьте, что это говорится в период гонений, когда христианские общины живут скорым ожиданием пришествия Христа во славе — что давало все основания не только для полного игнорирования государственной власти, но и для отрицания всей античной культуры как таковой.
Новый статус, который христианство приобрело в IV веке (государственная религия), также нисколько не изменил сути взаимоотношений Церкви с властью (Богу — Божие, кесарю — кесарево). Даже возникшая в Византии идея «симфонии» государства и Церкви (устроения гармоничных отношений между ними) означала прежде всего служение единой цели, признание земного Отечества лишь подготовкой к Отечеству небесному.
Как сказано в прологе к «Эпанагоге», написанном патриархом Фотием во второй половине IX века: «Мирская власть и священство относятся между собою, как тело и душа, необходимы для государственного устройства точно так же, как тело и душа в живом человеке. В связи и согласии их состоит благоденствие государства».
Конечно, при всей стройности и даже красоте «симфонической» теории, она во многом недостижима. А целый ряд общеизвестных фактов из истории как Византийской, так и Российской империй служит подтверждением не только непрактичности этой идеи, но и той легкости, с которой она подвергалась извращению.
А ЧТО У НАС?
Сейчас в православных и околоправославных кругах любят поговорить о симфонической идее. Как мне кажется, чтобы не строить воздушных замков, нужно ясно отдавать себе отчет в том, что для симфонии необходимо существование православного царя или, по крайней мере, православного государства (под православным государством я понимаю не особую форму госустройства — это противоречило бы моему тезису в начале статьи, а признание властью примата христианских ценностей в обществе). Современное российское государство — государство светское, с поликонфессиональным населением, и таковым останется в ближайшее время, сколько бы ни стояли государственные мужи в храмах на праздники.
Это, однако, совсем не означает невозможности взаимодействия между Церковью и государством. Такое сотрудничество не только допустимо, но и необходимо. Но как и в каких областях? Прежде всего — в области образования, воспитания и социального служения. И действующий сегодня принцип отделения Церкви от государства не только не будет являться тормозом развития отношений, но наоборот, будет их стимулировать. Так как опаснее всего — насаждение православия «сверху». Как справедливо заметил современный богослов, хотите воспитать поколение атеистов — введите в школах «Закон Божий» в качестве обязательного предмета. Предназначение Церкви — спасение душ человеческих, а идея «Царства Божия на земле» (как бы оно ни называлось: правовое государство, гражданское общество, экономическая стабильность, — возведенные в ранг высших ценностей) остается неприемлемой для православного миропонимания. Хотя с христианской точки зрения история заканчивается установлением царства. Только антихриста, а не Христа. Причем здесь нет никакой нездоровой мистики. Царство антихриста есть такое общество, в котором христианские жизненные ценности заменены на антихристианские. Долго ли нам осталось ждать?
Вставить в блог
Поддержите нас!
