Япония и стихия

С глубокой древности народам земли известно, что скорбь лучше всего можно почтить молчанием. Выражение сочувствия в словах чаще бывает проговариванием чего-то для себя, чем действительным утешением пострадавшим, в особенности тем, кто потерял своих близких. В перетирании же подробностей чужой трагедии есть много холодного любопытства, драпирующегося в участие, а иногда и того, что Ницше называл «переоблаченным сладострастием». Поэтому, если стоит вообще что-то писать о происшедшем сверх сухих сводок новостей, в которых уже все сказано про магнитуды толчков, автершоки, высоту волн и километраж разрушенных дорог, то писать стоит только о том, какой пример подали нам те самые люди, которых мы почтительно не должны сейчас утешать чем-либо, кроме конкретной помощи, – люди, которые столкнулись лицом к лицу со стихией.

За свою долгую, более чем полуторатысячелетнюю историю Япония часто переживала стихийные бедствия – может быть, чаще, чем любая другая цивилизация с развитой исторической памятью. При последнем, наиболее разрушительном, Токийском землетрясении 1923 года погибло более 90 тыс. человек, большинство из них – от начавшихся в городе пожаров. По магнитуде то землетрясение было слабее нынешнего. И только сравнивая эти две трагедии, можно по-настоящему, без прекраснодушных рассуждений о «предотвращении последствий» и о том, что «это не должно повториться», с цифрами в руках оценить, что значит – извлекать уроки из прошлого. Цунами, ударившее в эти дни по всему северо-восточному побережью острова Хонсю (площадь которого превышает площадь острова Великобритания), смыло целые города; точная статистика пострадавших до сих пор неизвестна по той причине, что не со всеми населенными пунктами, на которые обрушилась волна, установлена связь, а некоторые из них полностью находятся под водой. Однако уже ясно, что количество погибших значительно меньше, чем в 1923 г., пожаров в жилых кварталах практически не было, обрушения зданий в незатопленных районах минимальны. И еще больше, чем количество погибших, впечатляет количество эвакуированных – более 360 тыс. человек из одной только префектуры Мияги. Все они вывезены, размещены, обеспечены едой, питьем, средствами гигиены и медикаментами.

Японский народ воспитан катастрофами, и воспитан очень хорошо. Тем не менее, каждое масштабное бедствие, с которым сталкивается новое поколение, можно назвать беспрецедентным, потому что оно именно для этого поколения оказывается самостоятельным тестом на зрелость. Сегодня мы видим, что все, что в принципе может делать народ, администрация, полиция, добровольцы – делается организованно, в кратчайшие сроки, точно, технично, добросовестно. Не видно массовых явлений паники, мародерства, спекуляции. Хотя во многих районах полностью прервано водоснабжение, очень трудно себе представить, что сегодня-завтра питьевая вода взлетит в цене: тех, кто сейчас попробовал бы сделать себе капитал на массовом бедствии, в дальнейшем неотвратимо будет ждать общественное презрение и преследование по закону.

Надо заметить, что исключительно дисциплинированное и ответственное поведение японцев во время страшной трагедии, так выпукло вырисовывающееся на фоне памятных событий в Новом Орлеане и на Гаити, не обусловлено ни расовыми особенностями, ни причастностью к «европейским ценностям», ни наличием демократических традиций, развитого чувства частной собственности и инициативы, развитого правосознания, восходящего к римскому праву, и других фетишей, внедрение которых, как нам давно внушают, якобы должно волшебным образом преображать умы и сердца людей. Единственное внеличностное обстоятельство, которое позволяет здесь объяснить что-либо – это просто культура: конкретная, национальная, воспитанная необходимостью из века в век мужественно претерпевать катастрофы японская культура. Когда мы говорим об этой культуре, совершенно не обязательно представлять себе ширмы с журавлями, самурайские катаны и кимоно. Большинство японцев, имея довольно усредненное представление обо всем этом, живет вполне обычной и непритязательной жизнью, а людям, работающим по 12 и более часов в сутки, редко приходит в голову предаться созерцанию полной луны. Семейные пикники под сакурой майскими выходными тоже далеко не всегда похожи на поэтические соревнования дзенских монахов. Культура народа проявляется в другом: точнее, она приносит и цветы, однако важнее то, что она имеет ствол. Этот ствол, способный выдерживать очень сильный напор стихии, дает о себе знать в линии поведения как отдельной личности, так и массы людей.

Не следует думать, однако, что трагедия не является для страны огромным эмоциональным потрясением, отголоски которого будут еще долго звучать, как отдаются порой, заставляя людей невольно вздрагивать, в японских городах и деревнях тугими «колокольными» ударами взрывы внутри дремлющих вулканов. Японцы – сдержанные люди с вулканическим характером, и мало кому дано знать, что происходит у японца в душе. Кого-то, возможно, катастрофа подтолкнет к мысли о том, что смысл человеческого существования не может лежать в пределах земной жизни, что массовая гибель людей – это не повод задать бесплодный вопрос о том, зачем они ушли, а повод задуматься над тем, для чего еще остаемся мы. Сейчас японские друзья только лаконично отвечают на мои письма, что они и их родственники живы, спасибо за беспокойство... Правда, один из них, преподаватель университета в Токио и специалист по истории России, написал мне первым, не дожидаясь дежурных вопросов. Без тени упрека за мое молчание он сообщает, что у них никто не погиб, а его жена скоро выписывается из больницы – в начале марта она родила сына.

Фото на аннотации www.rian.ru