Акафистный гипертекст. Ч. 2. Семиотический сдвиг

Этот переход количества в качество имел по меньшей мере два важных следствия для акафистного гипертекста.

Во-первых (об этом мы уже говорили), стали заполняться пустые клеточки: акафистографы принялись писать гимны на двунадесятые и великие праздники, начали появляться акафисты апостолам, различным древним и новым святым. Этот процесс, активизировавшийся, вероятно, около ста лет назад, привел к тому, что нынче считается уже почти самоочевидным: к моменту канонизации того или иного подвижника благочестия должен быть заготовлен акафист; если совершается празднование в честь чудотворной иконы Богородицы – также непременно должен быть акафист. Может не быть службы, может не быть даже тропаря и кондака – но акафист должен быть обязательно.

Вторым следствием было возникновение дополнительных связей внутри акафистного гипертекста за счет переосмысления функций отдельных гимнов. Приведем наиболее характерные примеры такого переосмысления.

Начнем с акафиста Пресвятой Троице. Нынешней его редакцией (1856) мы обязаны святителю Иннокентию Херсонскому (а также святителю Филарету Московскому как синодальному цензору), однако гимн этот известен по меньшей мере с конца XVII века. Казалось бы, адресация акафиста предельно ясна: он обращен «просто» к Триипостасному Божеству. Но название акафиста сыграло важную роль в дальнейшей его судьбе. Как мы знаем, праздник Пятидесятницы именуется в русской традиции также днем Святой Троицы. И когда уже в наше время, в конце ХХ – начеле XXI вв., стали издавать сборники под названием «Акафисты Святой Пасхе и двунадесятым праздникам», акафист Пресвятой Троице ожидаемо занял позицию акафиста на праздник Пятидесятнцы. Думал ли униатский автор XVII века, думали ли наши русские святители в XIX веке, что этот акафист получит такое осмысление? Навряд ли.

Ситуация с акафистами Честному и Животворящему Кресту Христову не менее показательна. Хотя история этих акафистов недостаточно хорошо изучена и большинство из них появились, вероятно, уже в ХХ веке (а то и позже), однако гимны с таким посвящением оказались вовлеченными не только в цикл годовых праздников, но и в седмичный круг. Иными словами, акафисты Кресту соотносятся, с одной стороны, с двунадесятым праздником Воздвижения Креста Господня (14/27 сентября; в качестве крестовоздвиженского акафиста может также даваться Акафист Страстям Христовым). С другой стороны, акафисты Кресту осмысляются (со времен Франциска Скорины) как пятничные акафисты – поскольку в рамках седмичного богослужебного цикла именно в пятницу воспоминается распятие Спасителя.

Третий пример – the last but not the least – это Великий акафист (Акафист Пресвятой Богородице). Здесь мы имеем дело со своего рода семиотической спиралью. О первоначальном (до Х века) назначении и использовании этого гимна мы не знаем почти ничего. А. Ю. Никифорова предполагает, что изначально Великий акафист предназначался для пения на праздник Собора Богоматери (на второй день Рождества Христова, 26 декабря по церковному календарю), а позже – на праздник Благовещения (25 марта). Известны и другие даты исполнения Акафиста, но со временем за ним была закреплена суббота 5-й седмицы Великого поста, которую мы теперь так и называем: Суббота Акафиста.

Между тем Великий акафист (равно как и другие акафисты) употребляется и в домашней молитве. На фоне таких «узкоспециальных» акафистов, как Акафист Успению Пресвятой Богородице, Акафист в честь Владимирской иконы Пресвятой Богородицы, Акафист Знамению Пресвятой Богородицы, – Великий акафист стал восприниматься как «просто акафист Богородице». (К примеру, автору приходилось слышать, как этот гимн называли «общим акафистом Богородице».) Конечно, внутри акафистного гипертекста, который образован сотнями отдельных текстов, такое положение оказывается невыгодным, неустойчивым: элемент с малым числом связей с другими элементами рискует вовсе выпасть из системы. Разумеется, Великому акафисту такое выпадение всё же не грозит: слишком высок его литургический статус, слишком велик его поэтический авторитет. И всё же укрепить позиции внутри системы не помешало бы. И решение было найдено: по меньшей мере в одном из сборников под названием «Акафисты Святой Пасхе и двунадесятым праздникам» (а именно в том, который вышел в издательстве «Царское дело», СПб., 2002) обнаруживаем Великий акафист в качестве одного из акафистов Благовещению.

Следует признать, что это по-своему логично. Во-первых, связь Акафиста с Благовещением – весьма давняя. Во-вторых, эта связь очевидна и сегодня: кондак и икос праздника Благовещения представляют собой не что иное как первый кондак (проимий) и первый икос Великого акафиста. И всё же низвести Акафист до уровня одного из прочих, поздних акафистов – это весьма неожиданно.

Впрочем, разного рода неожиданностей нас подстерегает еще немало.