Один ребенок в семье – это катастрофа

У отца Александра и матушки Светланы четырнадцать детей: двое родных, остальные – приемные. Еще есть серьезные профессии: он - милиционер, начальник штаба, она – биолог-криминалист в звании капитана. Но это в прошлом. Как приходили к вере, как Александр принимал сан – истории отдельные. Но вот навыки милицейской службы наверняка помогают управляться с оравой…

- Как возникло желание усыновить первого ребенка?

- Оно не возникало: просто появился ребенок, которому негде было жить. Позвонили люди и сказали, что папа с мамой сгорели на глазах у детей. Одного забрала тетя, осталась девочка, не хотите ли забрать. У нас от котят не отказываются, можно ли отказаться от детей?

На замечание о том, что от детей отказываются порой легче, чем от котят, отец Александр смотрит удивленно  «Ну… может… иногда…»

Отец Александр и матушка Светлана рассказывают, что были большие сложности с оформлением детей из Читы, которых они усыновляли – «потому что в регионе не было практики приемных семей». «Спрашивали: « “A вы детей не на органы собираетесь взять?”», - рассказывают Тылькевичи. И была предвзятость к семье священника, - добавляет матушка. Процесс длился несколько месяцев. А вот в Новосибирске двоих детей оформили за две недели.

Теперь Тылькевичи в оформлении опекунства – профи. Они работают с семьями, которые в потенциале готовы взять детей, приглашают их в гости, помогают пройти инстанции. Одна подшефная семья тоже переживала процесс оформления несколько месяцев: «Они прошли это только благодаря тому, что мы были рядом и говорили – потерпите, потерпите, это не вечно будет», - говорит отец Александр.

Органы опеки объясняют такие сложности тем, что они выступают в интересах ребенка и должны как следует все проверить. Легче работать с социальными службами. «Детские дома подчиняются Министерству образования, - объясняет отец Александр. Почему невыгодно (прости, Господи, какими я  терминами говорю) им отдавать ребенка? На детдомовского ребенка «навешивают» кучу диагнозов, которые дают право на дополнительные дотации. У нас Наташка была с диагнозом микросомия, то есть -  карликовость, а теперь она уже на голову выше мамы. Когда мы забираем ребенка, мы лишаем их прибыли. А социальные службы (они переходное звено между асоциальной семьей и детским домом) сидят на таком скудном пособии…» «Их желание - отправить ребенка в семью как можно быстрее, создать ему максимально комфортные условия», - перебивает матушка (ее отец Александр называет неизменно матУшечка).

- Было ли непонимание со стороны ваших родственников?

- Нет, но говорили, спрашивали, хорошо ли мы подумали. Сейчас уже не спрашивают, зачем, принимают посильное участие в воспитании. К бабушке пойти – это награда у нас.

- Как в окружении воспринимают?

- Расхожая фраза – своих бы поднять.

Отец Александр признается: «Перед нами никогда не стояла задача стать воспитателями. Появляется очередной ребенок, как брошенный щенок – ну куда? Как его ставить?» Поэтому получается так: «Я в очередную командировку еду, матушка звонит – у нас еще двое, еще двоих “родила”».  

У каждого ребенка подсознательно живет желание быть чьим-то, уверены Тылькевичи. Ребенок не должен жить в детском доме. «Как собаку нельзя кормить стекловатой, - объясняет отец Александр. - Я не понимаю упертости этой системы (детских домов – прим. ред.). Нашелся один человек, который предложил: давайте кормить собаку полиэтиленом, это намного выгоднее, удобнее. При этом сорок процентов собак стало бешеными, сорок умерло, десять мутировало и только десять выжило. Затраты бешеные в государстве, выход – 10 %. Но тут не собаки, а люди. Всего десять процентов выпускников детских домов адаптируются в обществе, все остальное – брак, если можно так говорить о людях. Мы посчитали, что при реализации проекта детской деревни он окупится за семь лет. Это только экономически. А педагогика?»

Детская деревня – мечта отца Александра и матушки Светланы. Они хотят построить несколько домов на общей оборудованной территории и заселить деревню семьями с приемными детьми. Причем детей должно быть много: каждый дом рассчитан примерно на 20 человек, то есть папа-мама и восемнадцать детей. Конечно, на это требуются колоссальные деньги, но Тылькевичи не унывают, делают все, что можно, своими силами. Землю с Божией помощью купили, разровняли, проект деревни сделали. Теперь сами отливают пенобетонные блоки и потихоньку складывают из них забор. «Такими темпами мы закончим лет через сорок», - вздыхает отец Александр. И - ищет спонсоров. 

- А легко ли вы нашли людей для «Детской деревни?»

- У нас в приходе пять приемных семей, и еще одну мы готовим сейчас, чтобы взять ребенка. На каждого ребенка должно быть по 12 квадратных метров. У нас в доме  уже сейчас более пятидесяти метров не хватает; в Забайкалье домики маленькие – все экономят тепло. Мы сами готовы взять еще детей, но у нас просто не хватает места.

Как только построим первый дом – мы заселяем семью и начинаем ее комплектовать.

Матушка: «Кто-то взял двоих, вырастит -  и все. А мы хотим, чтобы у людей, которые жили здесь, это было делом жизни. Чтобы одни дети вырастали, вместо них брали других и так далее». «Смысла нет строить такую громадину, чтобы на воспитании 20 детей все закончилось», - подтверждает отец Александр.

Из общения с супругами складывается впечатление, что 12 усыновленных детей для них не просто не предел – они как бы «не задумываются» о том, сколько детей они «хотят» взять» или сколько их «должно» быть. Двери их дома, границы их семьи – абсолютно открыты.

- Знаете, что? Когда ко мне приходят мамы и говорят: «Батюшка, как же нам тяжело воспитывать детей, я говорю: а сколько у вас? – Один. Конечно, это вообще каторга. Двух – тоже тяжело, но чуть полегче. Но тоже каторга. Трех еще куда ни шло. Но после четвертого устанавливается система воспитания. Не папа с мамой занимаются воспитанием. Папа с мамой создают систему, а дети просто в этой системе живут, и когда маленький появляется, он не может за рамки этой системы выйти. Мама занимается старшими, контролирует их уроки, а младшими занимается кто? Старшие. И все заняты, при деле. И трапеза совместная огромное значение имеет.

.

Это еще и к смирению приучает, когда они, например, вещи друг за другом донашивают. Сейчас  есть возможность брать новые вещи, но все равно хорошо, когда донашивают: залезла на забор, порвала юбку. Говоришь: «Наташ, ну вот ты порвала юбку, а скоро после тебя Дашка подрастет, что она носить будет?» И она уже не будет юбку рвать не потому, что станет бережливой, а потому, что будет про Дашку помнить. И семья закручивается в такой клубок, что иначе уже и нельзя. Так просто это все не опишешь. Поэтому мы хотели на базе «детской деревни» сделать такой учебно-производственный комбинат». Чтобы брать людей и помогать им преодолеть барьер «чужой ребенок». С одной семьей мы долго работали, самая большая проблема у них была – «как я буду относиться к чужому ребенку». А приезжают к нам, видят, что если не знать, кто на кого похож, то и не отличишь. Привилегий никаких. Подход ко всем индивидуальный, но привилегий нет. Если они в Детской деревне смогут преодолеть этот барьер, будет хорошо.

Приходит ко мне знакомая, говорит: мы хотим взять одного ребенка. А я знаю, что они люди состоятельные, говорю: бери трех! С одним намучаешься, вырастет какой-нибудь эгоист. Нельзя альтруиста воспитать, если ребенок один в семье. Я, кстати, посчитал: чтобы сдержать энергию одного мальчика, нужно три девочки.

Подсобное хозяйство – обязательно и для будущих жителей Детской деревни и для самого отца Александра. Хотя он понимает, что это экономически невыгодно – «сами понимаете, какая производительность от детского труда». Цель – занять детей. Вообще инфраструктура деревни должна помочь человеку реабилитироваться. Это относится не только к запланированной иппотерапии, но и к самодельной сельскохозяйственной технике.

- Почему вы решили жить на земле?

- Хочется жить поспокойней. Чтобы над головой никто не топал, музыку по ночам не слушал. Земля – это отдельный мир. Я там сам живу со своей семьей и весь шум, суета – регулируемые. Детям нужно учиться трудиться. Они и так умные. Говорю матушке: у Темы нашего из всех детей интеллект самый слабый. А она мне: знаешь что? Он в школе самый умный! Потому что у остальных компьютеры перед глазами, а он живой, настоящий, у него информационный голод. Он воспринимает все как то, что надо проглотить и тут же реализовать. А остальные – пока изображение в 3D перед ними не задвигается, ни на что не реагируют. Учительница, бедная, туда-сюда перед ними – а они ноль внимания.

- Так компьютер у ваших детей есть?

- Есть. Они знают его, работают на нем. Запрещено только играть. Если папа узнает – выкинет в окно вместе с компьютером. Я считаю, что это неполезно, ненужно, убивает очень много нужного свободного времени и деструктирует психику.

Когда я спрашиваю про «систему воспитания» в семье, священник отвечает: «она сама сформировалась. Другая система просто не потянет. Это обычная русская семья, где отец – не лично, а любой отец в семье является священником. Мать выполняет функции диакона, а дети – это народ. Если такая система складывается, то лишние вопросы снимаются. Каждый на своем месте выполняет все свои задачи. У нас и ссор-то в семе нет.

Но трое детей из тех, кого хотели усыновить, в семье все-таки не остались. Отец Александр объясняет: «У нас сохраняется некоторая добровольность. Есть  дети, которые не хотят с нами жить. Вот Наташка – мы ее зовем Наташка Маленькая - она выше мамы сейчас - нам ее отдали в нарушение всех законодательных нормативных актов – потому что нельзя отдавать, если есть братья и сестры. А нам говорили: «Заберите ее! Потому что мы не знаем, что с ней делать». В первый год, когда она у нас жила, на ней юбки не держались, приходила как индеец, в лоскутках. Заборов для нее не существовало. Боевая такая. Ей было тогда 11. И вот через два года она привезла своего брата младшего “Можно он у нас поживет?” - “Конечно, пусть”. И вот он пожил два дня и сказал: “Нет, я обратно поехал, тут у вас работать надо”. Лет 11 ему было».

«Работа у нас какая – по хозяйству, мы же на земле живем», - дополняет матушка. А отец Александр рассказывает почти патериковую историю: «Когда смотришь: ну совсем нечего делать, посылаешь на кухню. На кухне у мамы всегда найдется, что делать. Им, например, смешивают рис с гречкой и они сидят разбирают. Развивается мелкая моторика, а значит, интеллект, а во-вторых – они озадачены и не балуются».

«Трудотерапия - один из источников нормального формирования личности, - считает отец Андрей. – Если мы в детстве заведем эти моторчики, они потом не остановятся, у них привычка будет». «Человек любит в этом мире только то, что умеет. Один умеет полы мыть, другой – козу доить, третий кирпичи класть, а пятый – на спине лежать, причем профессионально».

- Есть ли проблемы, с которыми вы не можете справиться?

- Нельзя сказать, что жизнь беспроблемная, но все проблемы решаемые. Мы заметили такую закономерность: как только одного в «строй» поставишь, у другого что-то разладится. Одно и то же средство может быть и средством поощрения, и средством наказания. Например, отжимания.

Но «и в том и в другом случае развивает мускулатуру» удовлетворенно отмечает глава семьи.

- Наверное, трудно усыновлять «взрослых» детей?

- Много зависит от самого человека: хочет он изменяться или нет. Жить в нашей среде не очень легко: папа с мамой всегда находят, чем заниматься. Суетно получается. В воскресенье не поспишь до обеда… Все дети алтарничают. Если человек способен к изменению, если он понимает, что ему даст эта среда, что лучше я привыкну к этому, чем буду терпеть то, значит, он остается вне зависимости от возраста. С маленькими тоже тяжело. Большим хоть что-то объяснить можно.

- Были ли у ваших детей кризисы веры?

- Кризисы бывают от того, что внешнее не совпадает с внутренним, когда родители  в храме говорят одно, а дома другое. У нас правило детское коротенькое, единственное – на молитву собираемся все вместе. Религиозное воспитание – одна из прочих составляющих. А саму систему мы берем из Евангелия, из Библии. Вот Ваня, когда ему было шесть лет, очень хотел стать алтарником. Но он такой непоседливый – я говорю: если простоишь три службы неподвижно – дам стихарь. Смотрю – стоит. И на вечерне, и на литургии. Теперь ему 12, он уже старший пономарь. Но не все наши маленькие к этому способны, мы не заставляем. Надо давать послушания, которые нравятся. Храм должен радовать, а не напрягать.

 ***

Часть техники, благодаря которой отец Александр может занять детей, подарена  Попечительским советом во имя свт. Алексия митрополита Московского. О других проектах фонда можно узнать из его группы на Фейсбуке.