Интервью с Алексеем Варламовым. «Понять, что было на самом деле». Новая книга писателя о Григории Распутине

- Банальный вопрос: почему Распутин?

- Зимой 2004 года мой добрый друг Александр Борисович Руденко сказал мне: «Напиши о Распутине». Это прозвучало неожиданно, но странным образом совпало с одним моим даже не замыслом еще, просто тронувшим меня сюжетом. Дело в том, что когда я писал свою предыдущую книгу об Алексее Толстом, то наткнулся на интересный эпизод в его биографии. Вернувшись в 1923 году в Советский Союз, где ему много чего обещали, красный граф обнаружил, что жить, в общем-то, не на что. А он не привык жить бедно, привык жить хорошо, это было одним из мотивов его возвращения (хотя и не единственным!), и тогда перед ним возникла задача: написать что-то такое, что «пойдет». Он искал, искал и, в конце концов, нашел «жилу»: Распутин, Романовы, все, что связано с последними годами династии, тогда у публики это встречало живой отклик, и для начала сочинил вместе с Павлом Елисеевичем Щеголевым пьесу «Заговор императрицы».

- Какие это были годы?

- Середина 20-х. Щеголев выступил как историк, Алексей Толстой - как драматург. Причем Щеголев был не просто историк, он был членом чрезвычайной следственной комиссии при временном правительстве, которая весной и летом 1917 года расследовала «преступления царского режима». Щеголев подкинул Толстому фабулу - абсолютно фальшивую, ибо никакого «заговора императрицы» не было, а был, наоборот, заговор против императрицы. Но тем не менее Толстой написал пьесу, которая пользовалась колоссальным успехом. Публика ломилась, Распутина в Большом драматическом театре в Ленинграде играл Монахов, и, говорят, играл гениально. Даже строгая Ахматова оценила. А потом Толстой со Щеголевым сочинили еще более хитроумную штуку, правда, мы утверждаем на 99%, что это были именно они, но в 1927 году в СССР вышли подложные дневники Анны Вырубовой. Это была сенсация, бомба, она обсуждалась и здесь, и в эмиграции. Вырубова открещивалась, твердила, что никакого отношения к этому тексту не имеет... Шума было очень много. А потом всю эту аферу с вырубовскими дневниками остановило ни много ни мало тогдашнее Политбюро, хотя на продолжении публикации настаивал из Италии сам Максим Горький. И вот когда я об этом узнал, когда все это прочел, мне сделалось любопытно. Как они подделывали ее дневники, зачем, какие цели преследовали, что значит «подделали», какими материалами пользовались...

- Вы сказали, что это на 99% не ее дневники. А оставшийся 1% - на то, что это дневники настоящие или их подделал кто-то другой?

- То, что это не ее дневники, это абсолютно точно. Там много мерзостей, много всяких гадостей, которые абсолютно не вяжутся с образом Вырубовой. Кроме того, она вообще никаких дневников не вела. Мемуары написала, но дневников не вела. А у Алексея Толстого меж тем возник новый план: вслед за дневниками Вырубовой сочинить дневники самого Григория Распутина.

Григорий Распутин

- Для чего это было нужно Толстому? Только ради денег?

- Нет. Думаю, дело не только в гонорарах. Третий Толстой при всех своих недостоинствах и недостатках был патриот, государственник, идеолог, он не мог простить Романовым того, что произошло с Россией, и считал их главными виновниками падения империи и унижения русского народа. Распутинскую историю он находил одним из самых позорных эпизодов царствования Николая Александровича и приложил руку к тому, чтобы добавить черных красок в этот «сюжет». Так, именно через Толстого я вышел на фигуру Григория Распутина, но идти по литературному пути и сочинять, выдумывать мне не хотелось, а захотелось понять, что же там было на самом деле. Вообще импульсом к моим ЖЗЛовским книжкам всегда был такой посыл: понять, что было на самом деле. С Пришвиным, с Грином, с Толстым... А тут материал оказался очень горячий, интересный, он сам просился в руки. Это одна составляющая. А другая - несколько лет тому назад я побывал в Тюмени и в Покровском - родном селе Григория Распутина. Когда я там был, я про этого человека ничего не знал, ну, кроме того, что некогда смотрел «Агонию», и таких самых общих вещей - ужасный, развратный... И вот я с удивлением обнаружил, что в Тюмени, оказывается, есть люди, которые всерьез считают, что Распутин был оклеветан, что он был совсем не таким демоническим персонажем, каким его принято изображать, и его надо чуть ли не канонизировать. Тогда я не придал этому значения, просто как к какому-то курьезу отнесся. Но зарубка в памяти осталась. И когда несколько лет назад состоялся архиерейский Собор Русской Православной Церкви, где поднимался вопрос о гипотетической канонизации царя Ивана Грозного и Григория Распутина и был сделан доклад митрополита Ювеналия, в котором выражалось резко негативное отношение к этим проектам, то выяснилось, что людей, которые хотят канонизировать Распутина, на самом деле не так уж мало, они весьма активны и, я бы сказал, агрессивны. Я воспринял это как некий вызов. Не себе, конечно, но - исторической правде.

- А у вас не было страха обнаружить что-то, что могло бы бросить тень на царскую семью?

- Страха не было. Все-таки и в Церкви, и в светском обществе этой темой так много занимались, что ничего принципиально нового, я думаю, обнаружить уже невозможно. Речь в данном случае идет не о новых фактах. Речь идет исключительно о том, как мы уже собранные факты будем отбирать и истолковывать. Разумеется, какие-то новые обстоятельства и детали все равно возникают, у меня они тоже есть, но в целом любая книга, которая касается распутинской проблематики, - это в большей степени интерпретация уже известного, это вопрос авторской позиции, метода, который выбирает исследователь. Для людей церковных, конечно, прежде всего возникает проблема, которая затрагивается во многих книгах: если Государь, Государыня, их дети считали Распутина Божьим человеком (а они действительно его таким считали, это можно проследить по письмам и дневникам, тем документам, которые не вызывают сомнений), то что же - мы умнее, чем они? Неужели они могли так ошибаться? Уж наверное, они видели что-то такое, чего не видим мы, и их мнению следует доверять больше, а потому Распутин должен быть если не канонизирован, то, по крайней мере, в значительной степени реабилитирован.

- А миф об инфернальном Распутине кем создан? Наверное, еще при его жизни?

- Да, конечно. И это очень интересный, можно даже сказать ключевой вопрос с точки зрения не только истории, но и современности. Кто, зачем и какими средствами начал бороться с Распутиным? Существует очень популярная версия (ее, в частности, высказал в известной книге «Жизнь за царя» О. А. Платонов), что, пока сибирским крестьянином не занялись масоны и либеральная печать, это был просто Божий странник, необычный человек из народа, приближенный к царской семье, что указывало на особое благочестие, особую религиозность Государя и его фамилии. А потом в дело вмешались враги и пустили легенду: дескать, Распутин развратник и прелюбодей. Развратник он или нет, но упрямые факты говорят о том, что первыми с Распутиным начали бороться не масоны, не революционеры, не либералы, а русские националисты, консерваторы, монархисты, русская Церковь, которая почувствовала себя ответственной за то, что она в известном смысле попустительствовала Распутину при его первых шагах.

- Кем и в каком качестве Распутин был введен во дворец?

- Он был приведен во дворец так называемыми «черногорками», Великими Княгинями Милицей и Анастасией. Они были очень мистически настроенные дамы и первые из Романовых узнали от архимандрита Феофана (Быстрова) о том, что есть такой необычный человек из Сибири, чрезвычайно набожный, с необыкновенным опытом, странник, который исходил пол-Руси и бывал на Афоне. Сестры с ним встретились и рассказали Государю и Государыне. Муж Анастасии, Великий князь Николай Николаевич, впоследствии ставший одним из самых горячих противников Распутина, говорил: «Представьте мой ужас. Ведь Распутин прошел через мой дом!» Так сибирский крестьянин был введен в царскую семью, это произошло 1 ноября 1905 года. Год роковой - тут и революция, и поражение в войне. Именно тогда Государь написал в своем дневнике знаменитую фразу, которая есть во всех книгах о Распутине: «В 4 часа поехали на Сергиевку. Пили чай с Милицей и Станой. Познакомились с человеком Божиим - Григорием из Тобольской губ.». Распутин произвел сильное впечатление и на царя, и на царицу, но еще прежде он поразил архимандрита Феофана, с которым познакомился через епископа Сергия (Страгородского), будущего нашего патриарха, а тогда ректора Санкт-Петербургской духовной академии. К Сергию же Распутин попал благодаря казанскому епископу Хрисанфу (Щетковскому), который дал ему рекомендательное письмо. Распутин позднее в своей автобиографической книге, которая называется «Житие опытного странника», описывает очень трогательную историю о том, как пешком пришел в Петербург к епископу Сергию и тот его якобы прозрел духовными очами, приблизил к себе и возвысил. Это легенда, потому что Распутин прибыл в столицу с рекомендательным письмом, но важно подчеркнуть две вещи. Во-первых, Церковь в лице своих предстоятелей действительно имела отношение к введению Распутина в высшее общество, а во-вторых, с самого начала среди архиереев сложилось разное отношение к этой личности. Так, епископ Сергий был человек очень трезвого ума, и его Распутин не заинтересовал. А вот Феофан увлекся Распутиным очень, потому что был мистиком, по крайней мере с сильным мистическим началом. Обо всем этом мы знаем из замечательной книги воспоминаний митрополита Вениамина (Федченкова) «На рубеже двух эпох». В ту пору Вениамин был стипендиатом академии, говоря современным языком, аспирантом. Именно он очень интересно и достоверно рассказал о первых петербургских шагах опытного странника из Сибири, которого хорошо знал, о котором очень глубоко написал, подчеркнув его проницательность, прозорливость, высокое озарение. Вениамин пишет о том, что в начале прошлого века наступило охлаждение к религии, и вдруг появился горящий факел. Многие люди, особенно экзальтированного склада, к нему потянулись. От себя добавлю, что история Распутина в этом смысле напоминает в каких-то аспектах судьбу Иоанна Кронштадтского, который собирал вокруг себя множество учеников, возникла даже секта иоаннитов, его обожествлявших. Но Иоанн Кронштадтский был в ужасе от этих людей и не знал, что с ними делать. А Распутин обожанием, похоже, упивался. Во всяком случае, его не пресекал.

- Так где в конечном итоге жил Распутин?

- Большую часть жизни в селе Покровском в Западной Сибири, но часто приезжал в Петербург, где встречался с разными людьми, преимущественно со светскими дамами, и некоторые из этих дам побывали в Покровском. И вот одна из них на исповеди сказала епископу Феофану, что Распутин ее растлил. Это была исповедь, но Феофан рассказал о случившемся царице, ибо был ее духовником, и, видя, что Государыня приблизила к себе недостойного человека, встревожился, счел пастырским долгом царицу предупредить. А Александра Федоровна, будучи очень увлеченной личностью Распутина, была поражена и даже оскорблена тем, что Феофан, во-первых, вмешивается в ее жизнь, а во-вторых, предает гласности чужую исповедь. Теперь, столетие спустя, все эти факты с трудом могут быть нами интерпретированы и оценены. Очевидно, что то была очень непростая история, но главное, в ней все проиграли. Феофан был удален из Петербурга, царица не простила ни его, ни кого бы то ни было другого из своего ближайшего окружения, кто предупреждал ее против дружбы с «таинственным мужиком». Распутин был тоже удален из Петербурга, но в отличие от Феофана вскоре вернулся. Вот с этого момента и начинается тяжба русского общества с Распутиным, и моя книга - попытка рассказать о том, кто и как боролся с Распутиным, какие цели преследовал в этой борьбе и что из этого получилось.

Архиепископ Сергий (Страгородский)

Итак, первым, кто начал бороться с Распутиным, был епископ Феофан. Еще одним очень активным участником этой борьбы стал другой известный епископ, ныне канонизированный, - Гермоген (Долганев), тоже крайне интересная личность, очень горячий человек отнюдь не либерально-масонской направленности. Когда-то Феофан и Гермоген приблизили Распутина к себе, но очень скоро увидели в нем ложное, опасное явление и, ужаснувшись тому, что произошло, попытались отдалить его от царской семьи. А семья - выбрала Распутина, и это был воистину и вынужденный, если мы вспомним болезнь цесаревича, и трагический по своим последствиям выбор. В результате этого предпочтения от двора были отлучены самые верные и преданные люди, как духовные, так и светские. Например, Лев Александрович Тихомиров, еще один яростный борец с Распутиным, он был тогда главным редактором консервативной газеты «Московские ведомости». Именно Тихомиров вывел эту историю на уровень гласности, причем из самых лучших побуждений, но получилось хуже. Следует назвать другого замечательного человека - Михаила Александровича Новоселова, будущего епископа Катакомбной Церкви Марка, начавшего писать статьи против Распутина, а также сотрудника правой газеты «Новое время» блестящего публициста Михаила Осиповича Меньшикова, у которого душа болела и за Государя, и за Церковь. И только вслед за ними и уже из других побуждений к борьбе против Распутина подключилась так называемая желтая пресса. Следующим витком была Государственная Дума, которая в 1912 году стала поднимать распутинский вопрос. Здесь возникают такие фигуры, как Гучков, Милюков, Пуришкевич. Так, год от года круг антираспутинской коалиции расширялся, но важно подчеркнуть, что Распутин умудрился настроить против себя самые разные политические силы. Горькая особенность этой коллизии заключается в том, что крестьянин села Покровского нес разлад, он вбивал, сам того не желая, клин между Государем и другими членами романовской семьи (в частности, именно из-за Распутина наступило охлаждение в отношениях между родными сестрами Александрой Федоровной и Елизаветой Федоровной, ныне канонизированными), между Государем и Думой, между Государем и русскими националистами, между Государем и Синодом, между Государем и Столыпиным. Столыпин утратил поддержку Государя в том числе и из-за распутинской истории. А потеряв Столыпина, можно понять, сколько Россия потеряла. И как итог семья Государя во многом именно из-за Распутина оказалась к концу своего царствования в трагическом одиночестве.