На грани допустимого

 — Андрей, как люди попадали в реабилитационный центр «Город без наркотиков»? Было ли лечение принудительным?

— Сначала я проведу маленький ликбез. Многие врачи говорят так: наркомания — это заболевание, заболевание неизлечимое, но только несите денежки, и мы постараемся что-то сделать.

Андрей Кабанов

А на самом деле наркомания — это распущенность. Не существует такого заболевания, при котором нужно загонять в гроб родных и близких. Чтобы колоться, нужны денежки: нужно грабить, убивать, обманывать и тому подобное, чтобы кайфовать. Найдите мне такое заболевание, при котором нужно кайфовать, а на весь мир наплевать.

Еще один очень важный факт: любой больной человек вызывает у нас сочувствие, сострадание. Но как только вы пожалеете наркомана, он вас сожрет. Такова психология наркоманов. Я говорю об этом, потому что я употреблял наркотики в течение одиннадцати лет — я все про это знаю.

Очень важно знать: не существует никакой страшной ломки, ею пугают врачи, потому что им это выгодно. Да, есть дискомфорт. Но я Вам честно скажу, что когда голова болит — это гораздо страшнее, зубы — вообще не сравнить с так называемой ломкой. Это был мой личный опыт, я это переживал не раз. Первый раз это было в 1989 году: меня на трое-четверо суток закрыли в камеру (я тогда вел такой образ жизни, наркоман, что взять). И я уже через трое суток был здоров, как зайчик, и понял, что никакой ломки не существует. Когда на тебя смотрят близкие, родные или друзья, тебя лечат, ты начинаешь стонать, плакать, тебе так плохо, что жить не хочется. Но это только шантаж себя и окружающих — лишь бы достичь эффекта, чтобы тебя кто-то пожалел, дал денег, уколол, дал каких-то медикаментов, снотворного и т.п. Поэтому мой личный опыт и дал мне право создать такую методику. В наших реабилитационных центрах они, родненькие, засыпают на пятые-четвертые сутки без единого медикамента.

Честно скажу: ведь это все нам не нужно, это у нас не коммерческий проект. У нас процентов 30-40 содержатся бесплатно, а те, кто могут заплатить, — платят благотворительный взнос, в котором посчитано копеечку в копеечку то, что тратится на них. Мы этим занимаемся только потому, что бросить уже не можем, потому что столько насмотрелись горя,  потому что нам просто скажут: что же вы взялись, а теперь бросаете. А так это нам зачем сдалось? Это не коммерческий проект, туда деньги только вкладываются. Мне есть, чем заниматься. Евгению Ройзману — тем более: он историк, коллекционер, открыл музей Невьянской иконы. Он пишет научные труды по истории, об иконах, о картинах.

Мы начали с «плохишей» с улицы, но когда родители повели к нам своих детей, которые сдыхали от наркотиков, нужно что-то было делать. Первого парня, который к  нам попал, зовут Антон. Мы ему говорим: «Хочешь бросить?» Когда ему рассказали, что надо делать, Антон сказал: «Хочу». — «Пойдем в подвал». Его туда завели и пристегнули наручниками. Через два-три дня тот орал: «Отпустите меня». Но через неделю он уже спокойно себя вел и говорил спасибо. Так же у нас появились первые семь человек. Потом нам отдали детский садик на Изоплите, и мы своими руками начали создавать реабилитационный центр. Потом к нам повели своих детушек бедные мамы, которые плакали и рыдали, что детки умирают, и мы их начали брать.

— Какова методика реабилитации?

Реабилитационный центр Изоплит

— Первое — родители писали заявление: помогите, спасите. Сами наркоманы, которых удавалось убедить, тоже писали заявления. Чтобы ограничить их перемещение, мы их заковывали в наручники. Это не варварство: их было очень много в карантине, и чтобы они не повредили себе и окружающим, их просто-напросто пристегивали. Через какое-то время, когда проходила детоксикация, их отмыкали.

В то время, когда человек находится на карантине, питание — хлеб и вода. Это тоже не истязание. Когда человек находится в ломке, любая пища — это работа всего организма: желудка, почек, печени. А это очень тяжело, потому что, в принципе, организм не работает, он поражен наркотиками. Поэтому практически голодным он проходит это состояние, потом его выпускают с карантина, он начинает жить спокойной жизнью.

Самая главная задача — оторвать от наркотиков. На длительное время, мы вывели это опытным путем — хотя бы на год. Вот откуда пошла эта методика.

Мне 50 лет, у меня трое детей, четверо внуков. Те, кто к нам поступает, в 90 процентах случаев годятся мне в дети. Могу я издеваться над своими детьми? Из нас почему-то хотят сделать непонятно кого. Представьте себе: идешь по городу, а тебе то с той, то с этой стороны то чья-то мама, то сам человек, который прошел у нас реабилитацию, говорит: «Спасибо, спасибо». Сколько мы уже людей вытянули с того света — ради этого стоило жить.

— Как можно прокомментировать то, что сейчас происходит с Егором Бычковым в Нижнем Тагиле?

— Приведу Вам простой пример. Ведь город Тагил — это периферия, это как наш Екатеринбург лет восемь назад. Восемь лет назад с нами происходило то же самое. У нас разгромили женский реабилитационный центр, сорок девочек увезли, держали в камерах, было написано 23 заявления. 2002 год. Так вот, последнее дело закрыли в 2007. Пять лет они пытались нас закрыть. Девочки под давлением написали заявления, а потом отказывались. Очень хорошая тетенька, которая это дело закрывала, говорит: «Из сорока тех девушек 12 человек умерло, но восемь бросили колоться». А потом дело это рассыпалось.

То же самое произошло и у Егора Бычкова. Вся наша работа, честно говоря, на грани допустимого. Есть такой нарколог Олег Зыков, член Общественной палаты, наш основной оппонент. Он в свое время пропагандировал метадоновую программу. Это сильнее героина, это синтетический наркотик. Я им кололся в начале 90-х, страшнее не придумать. Но Зыков-то заинтересован только в деньгах. Он тут выступил: «Надо к наркоману относиться как к личности». Наркоман, конечно, личность, кто ее там не видит. Когда он бросит колоться. У нас ведь и батюшки реабилитационный центр окормляют, есть благословление владыки Викентия, который нас с первого дня поддержал. Но, извините меня, к человеку нельзя отнестись как к полноценной личности, пока он наркоман. Ведь когда психически ненормальный самоубийца собирается прыгнуть с крыши, к нему применяется насилие.

— Есть даже статья за неудержание от самоубийства.

— Совершенно верно. И в 70-ти процентах случаев, когда тонувшему человеку делают искусственное дыхание, ему ломают ребра, но за это не судят.

— Но нет ли другого пути, кроме принудительного помещения в реабилитационный центр?

Реабилитационный центр Изоплит. Субботник на Шарташе

— У нас особенный случай. Я человек православный, уже третий год служу в храме чтецом, псаломщиком, и для меня наркоманы — это одержимые бесами. Я сам был таким одержимым бесом. И у нас только семь человек пришли самостоятельно, всех остальных приводили родители. В багажниках, в цепях, в кандалах. Они спасают своего ребенка, просят: «Помогите». Наркоман не ведает, что творит. Я бросил, но прошло-то 11 лет на игле, это потому, что я выжил, а вообще-то, через пять-шесть лет умирают. Складываются все заболевания, которые только есть, и человек сдыхает. Наркоман не умирает, он сдыхает.

У этого бедного рыжего парня в Тагиле это самое и произошло, что восемь лет назад у нас. На его пути не попался нормальный справедливый следователь, не попалась честная женщина прокурор. Через нас прошли тысячи людей. У нас были дети прокуроров, милиционеров, были сами милиционеры, у нас были дети судей, бизнесменов, депутатов Госдумы — все они через нас прошли. Если мы их соберем, все обалдеют. Он стал просто заложником ситуации.

— Насколько сейчас для тех, кто вовлечен в ситуацию, важна поддержка Церкви?

— Один очень циничный телеканал, не буду называть и рекламировать, показал: перед вынесением приговора был молебен, священники отслужили — не помогло, дали 3,5 года. Я говорю: глупые люди. Все, что с нами происходит, — по воле Божьей.

Но чудо-то произошло. Об этом рыжем парне говорил президент. Обо мне президент не говорил, хотя мы уже бьемся с 1999 года. А о нем уже дал команду разобраться генеральной прокуратуре. Разве это не чудо? О нем говорит вся страна. О парне с Тагила. У нас здесь все телеканалы, стоят люди с камерами. Значит, людей это затронуло, задело.

Понятно, по закону у него есть состав преступления. Он есть, никуда не делся. Но есть еще совесть, есть понятие морали, есть духовность. А куда она делась? Если бы милиционеры, судья или прокурор так работали, чтобы сажать наркоторговцев, ой бы было как хорошо.

— Законодательство считает преступлением торговлю наркотиками и производство, но не употребление. Это ведь нелогично?

— Знаете, сколько сообщений о точках торговли наркотиками пришло к нам на пейджер?  61000! Где эти судьи с прокурорами? Где прокурор и судья, когда у нас цыгане садятся по пять раз? Где их принципиальность? По пять раз выходят и снова садятся. Был однажды такой приговор за наркоторговлю: семь лет с отсрочкой на семь. А статья от восьми. Это нормально? А тут бедному рыжему парню дали срок.

Эти прокуроры-циники говорят: «Вы нас поймите, ведь преступление же есть». Да, конечно, есть, но формально. Ни один наркоман не хочет, чтобы его куда-то везли.

При этом все наркоманы не только своих родственников свели с ума. Я  это говорю официально, и  это подтвердит любой милиционер, любой прокурор или судья: 100% уличной преступности — на почве наркомании. Это убийства, грабежи, кражи, барсеточники — это все за наркотики. Так где же тогда совесть? Невозможно колоться и не совершать преступлений, потому что на наркотики требуется очень много денег. Поэтому этих людей нужно изолировать и приводить в чувство.

Мало того, наркоманы себя и всех родственников ввергают в геенну огненную, уже живут в реальном аду. Можно сказать: это их проблема, значит, так воспитали, так и живут. Но они ведь грабят нас с вами. Самое у них распространенное: одно время вырывали у матерей, которые с детьми гуляют, сережки из ушей. Потому что, во-первых, мать не заорет, побоится испугать спящего ребенка, и не побежит, ребенка не бросит. У бабушек они сумки вырывали. Страшное дело, что наркоманы творили и творят.

И нам еще говорят: извините, не занимайтесь этим, это противозаконно. Займитесь тогда вы! Почему у нас 61000 сообщений о торговле: почему у нас торгуют наркотиками больше, чем хлебом? Если вы считаете, что незаконно так реабилитировать наркоманов  (не говорю «лечить», потому что это не болезнь), то сделайте, чтобы наркотиков не было. Не будет наркотиков — не будет наркоманов.

Но посадить Егора —  я считаю, что это сведение счетов. У нас в свое время тоже был такой случай, когда в 2002 году громили женский реабилитационный центр. Нас посадили в камеру, к нам зашел прокурор района и говорит: «Парни, вас очень хотят посадить». Потом, когда начался суд (меня, правда, увезли с гипертонией в больницу), судья нас оправдал. Но один генерал звонил судье перед судом и говорил: «Дай им по 15 суток». Он говорит: «Я буду разбираться, посмотрю». Генерал отвечает: «Не надо разбираться, дай им по 15 суток и все». Он говорит: «Как я дам, как я буду в глаза им потом смотреть». Генерал ему сказал: «Не будешь, ты их больше не увидишь». Этот судья проявил свою гражданскую позицию, потому что там не за что было давать 15 суток. Вот сейчас такая же ситуация. А там люди выполнили формально свой долг? Конечно, выполнили. А совесть-то где?

— Мы можем сказать, что надо менять в законодательстве?

День рождения Фонда. Дюша Кабанов готовит плов

— Мы давно уже просим узаконить принудительное лечение. В 80-е годы у нас в городе было 20 человек наркоманов. Это было в советское время, когда за наркотики сразу давали 3-4 года. Их было мало, потому что советская власть четко понимала: наркотики — это путь в никуда, государство развалится. Поэтому с наркотиками боролись. Сейчас узаконен нонсенс, а говорят, что нет, это «либерализация». А я считаю, что это пропаганда наркотиков.

 Конечно, нам надо менять законодательство. Я все жду, когда это заметят. Президент уже заметил, до него донес наш друг — основатель группы "Чайф" Владимир Шахрин, и Медведев уже дал команду разбираться в этой ситуации.

А я от них жду маленького шажочка. Я жду, когда Медведев и Путин объявят, что барыги — их личные враги. Вот когда они это объявят, будет метаморфоза. А пока мы бьемся каждый день.

— Сейчас уже звучат опасения за жизнь Егора Бычкова, если он попадет в заключение.

— У этого рыжего парня в Тагиле проведено 200 операций, у нас уже более 3000 операций. Эти же барыги сидят в тюрьме. Потом начинаются разговоры: нам звонят доброжелатели-милиционеры и говорят, что надо что-то делать, ему грозит опасность. Мы если и ждем каких-то гадостей, то только от милиционеров, причем от милиционеров-негодяев, которые находятся как раз у наркооборота. Это они стараются сейчас нагнетать ситуацию.

За Егора сейчас молятся все, но не дай Бог с ним что-то случится. На все, конечно, воля Божия. Все говорят: вот, какое несчастье. А я говорю: нет, все, что делается, все по воле Божией. Может, раз именно так произошло, внимание обратят по-настоящему, может с этого и начнется, что кого-то зацепит. Мы стучимся одиннадцать лет в эту закрытую дверь, делаем что можем, наркоманов вытаскиваем, барыг сажаем — никто не слышит. А посадили этого рыжего, и тут раз — все изменится. Я самый главный оптимист из пессимистов, поэтому я в это верю.