Требуя чуда

Ранним вечером в будний день в середине июня тихая очередь в Покровском женском монастыре у Абельмановской заставы заняла около часа. Это очередь к самой популярной московской святыне - мощам Блаженной Матроны. По выходным и праздникам, чтобы отстоять эту очередь, может потребоваться несколько часов.

«Все, все приходите ко мне и рассказывайте, как живой, о своих скорбях. Я буду вас видеть, и слышать, и помогать вам», - написано золотыми буквами по серебру на вычурной, построенной в стиле необарокко сени над ракой с мощами святой, стоящей на первом этаже двухэтажной церкви. Здесь лежит тело неграмотной ясновидящей Матроны Никоновой, которая родилась без глазных яблок в 1881 году в крестьянской семье в Тульской губернии. Еще девочкой она начала совершать чудеса, потеряла возможность ходить в 16 лет, а с 1925 года до своей смерти в 1952, скиталась по домам и квартирам родственников и знакомых в Москве, говорила загадками и, по преданию, исцеляла людей, помогала им найти суженного, избежать тюрьмы, а подчас и защитить диссертацию.

В 1998 году, когда появились публикации о ее чудесах, а паломничество к ее могиле резко увеличилось, церковные власти эксгумировали ее тело. На следующий год Матрона была скоротечно канонизирована Патриархом Алексием II, несмотря на робкое ворчание церковных интеллектуалов, в то время как наиболее сомнительные, оккульто-подобные эпизоды были исключены из ее теперь уже официального жития.

Люди приходят сюда, тысячами, каждый день, большинство - с живыми цветами, как, по преданию, завещала Матрона. Достаточно взглянуть на эту очередь, чтобы понять, что большинство здесь - люди нецерковные или малоцерковные. Примерно четыре пятых - женщины, и большинство из них - в брюках и несуразных платках. Люди крестятся, целуют раку с мощами, и получают цветы, теперь уже порезанные на кусочки, чтобы унести с собой. Зачем? «Положите под подушку, от бессонницы!» - прозвучал ответ.

Как бы кто ни относился к концепции «русской души», следует признать, что религиозность, рассматриваемая обычно как важный компонент этой души, жива и здравствует в России. Она в основном сформирована Православной церковью. Но не только ею, как видно из распространенных в России неправославных и нехристианских религий, различных явлений «нью эйдж», заметного атеистического течения и разбросанных повсюду языческих пережитков.

«Россия не знала ни реформации, ни Контрреформации с их разъяснением, символическим истолкованием и искоренением средневекового идолопоклонства, - писал в своей классической книге «Русская религиозность» (1946 год) известный русский христианский мыслитель и историк Георгий Федотов. - Русский крестьянин даже и в XIX веке жил, как в средневековье. Ближе ознакомившись с русскими, многие иностранцы писали, что этот народ - самый религиозный в Европе. Но, по сути, дело скорее в различиях степени зрелости, чем в существенных особенностях духа и культуры. Одни и те же исторические факторы сохранили религиозную восприимчивость русского народа в эпоху рационализма, но не тронули и множество языческих обычаев, культов и даже языческого мировоззрения как в Церкви, так и вне ее».

В ХХ веке трагедия революции привела к краткосрочному религиозному возрождению, потопленному в крови мученичества, равновеликого только первым векам Христианства. В эмиграции происходил расцвет религиозной мысли. Но на массовом уровне в России почти полное уничтожение церковной организации и системы просвещения, а также интенсивная насильственная урбанизация, привели к продолжению этой средневековой смеси христианства и язычества. Эту ситуацию трудно исправить сегодня, в эпоху постмодерна с его плюрализмом и синкретизмом различных часто отрывочных систем ценностей. И хотя за последние 20 лет религиозной свободы можно видеть явный прогресс в области религиозного образования, социального служения и появление заметной группы активных мирян в различных слоях общества, высказывание писателя Николая Лескова о том, что «Россия крещена, но не просвещена» по-прежнему используется в церковных кругах для описания современной массовой религиозности.

В политологии и журналистике стало общим местом писать и говорить, что религия «заполнила собой вакуум», оставленный коммунистической идеологией. Однако, следуя рассуждениям русских религиозных философов первой половины ХХ века, таких, как Николай Бердяев и о. Сергий Булгаков, можно с равным успехом сказать, что коммунизм так прижился в России в результате русского религиозного стремления к абсолюту, к Царству Божьему, которое люди так тщетно пытались построить на земле. С краснознаменными «крестными ходами» к «мощам» Ленина на Красной площади, с «красными уголками» в каждой школе, конторе или на фабрике, Советский Союз стал одним из самых обрядовых обществ в мире. «Советские люди привыкли жить в религиоформной культуре», говорит в интервью современный богослов и социальный философ Александр Кырлежев.

Большая церковь

Часто приводятся данные опросов, показывающие большой разрыв между 60-80 процентами россиян, которые идентифицируют себя с Православной церковью, и единицами процентов «воцерковленных» - то есть тех, кто придерживается христианского образа жизни, как его предписывает Православная церковь. Найдется немного мест, подобных Покровскому монастырю, где можно было бы вживую увидеть эту «большую церковь» 60-80 процентов, а может быть, и даже более широкое сообщество.

«Я - мусульманин, но я прихожу сюда каждую неделю», - говорит Равиль Субхангулов, скромный молодой мужчина тридцати одного года, сидящий на лавочке в монастырском дворе. «Я в другие храмы или монастыри не хожу - это грех для меня», - говорит он. Равиль утверждает, что на протяжении 10 лет его жена-христианка не могла забеременеть, и никакие врачи не могли помочь. В августе прошлого года семейная пара пришла сюда, услышав от коллеги по работе, что Матрона помогает в таких обстоятельствах, и они простояли в очереди к мощам целых 12 часов. «В ноябре то, чего мы так ожидали, случилось», - говорит Равиль. Теперь, в благодарность, он взял на себя такой небольшой обет: каждую неделю он покупает тут иконки Блаженной Матроны и потом раздает их родственникам и знакомым. «Я работаю на Лубянке, - говорит он, - и после всего кошмара на работе прихожу сюда, и душа отдыхает, и я ухожу со слезами на глазах».

Похоже, что репродуктивное здоровье - одна из главных причин, которые приводят людей к Блаженной Матроне. Хирург Ангелина Зверева сказала, что впервые пришла к Матронушке после того, как знакомая исцелилась здесь от повторных выкидышей. «Человек не может жить без веры, - говорит Зверева, - кто в партию верит, кто - в Бога».

Дородная дама средних лет, одетая по церковному этикету в длинную юбку и элегантно повязанный подходящий по цвету платок, она пила чай в маленьком кафе за стенами монастыря вместе с Анной Сулоевой - минатюрной, облаченной в джинсовый костюм девушкой с роскошным многоцветным педикюром. Товаровед-эксперт Анна говорит, что бывает здесь каждый месяц последние четыре года. Люди приходят к Матронушке, говорит она, «когда припрет - если больше идти некуда, и нет веры в свои силы». Когда Анна последний раз причащалась - то есть приобщалась к ядру православной веры и практики? «Никогда», - отвечает она. «Ты же знаешь, этого недостаточно - только ходить сюда. Надо выстаивать службы, исповедоваться, причащаться», - говорит Анне Ангелина, которая, похоже, наставляет ее в церковных вопросах. «Знаю, но выстаивать службы - это не мое», - отвечает Анна.

Шесть мотиваций

В опубликованной в 2004 году статье «Почему люди ходят в Церковь» социальный философ Александр Морозов выделил шесть мотиваций. Одну группу он описал как движимую «лояльностью». «Государственные чиновники ходят в церковь, так же, как они ходят на концерты Паваротти - потому что это является проявлением лояльности по отношению к их системе», - написал он. Эти люди не связывают своего мировоззрения с церковью, но демонстрируют через церковь свою «корпоративную лояльность», подобно тому, как было в дореволюционной России. Вторая мотивация - поиск среды общения. Прихожане, в большинстве своем женщины, «пьют чай» вместе, как они раньше «пили чай» на советском рабочем месте. Третья группа - это те, для кого в центре стоит «принадлежность к долгой исторической традиции». Эти люди, в большинстве своем мужчины, с большей вероятностью будут интеллектуально погружаться в доктринальные и исторические проблемы. Сюда же относится и большинство русских религиозных националистов, но далеко не только они. Есть «ядро Церкви» - те, для кого главной целью является «спасение и стяжание Святого Духа». Наконец, есть те, кто «работают в Церкви».

Одна из самых больших групп - это те, кого привлекают в Церковь чудеса. «После долгого периода атеизма, когда вообще все чудесное исключалось из жизни людей и могло быть выражено только в виде летающих тарелок и пришествия инопланетян, пришло время, когда открылась возможность легитимного и очень высоко освященного существования «второй реальности»... Тысячи людей в той или иной форме участвуют в посещении святынь, мощи исцеляют, иконы мироточат, непрерывно пополняются свидетельства чудес. То есть существует значительный круг людей, которые участвуют в церковной жизни только потому, что им в той или иной мере явлено чудотворение: либо они сами были его свидетелями, либо слышали, либо никогда не видели, но живут ожиданием того, что они это увидят», - пишет Морозов. Он считает эту группу «проблематичной», потому что подлинное религиозное переживание сосуществует здесь с «коварнейшими искажениями религиозности» - фальшивками, душевным нездоровьем и идеологическими спекуляциями.

Большинство экспертов соглашается, что поиск чуда и благоговение перед святыней - две наиболее отличительные характеристики современной русской религиозности. Кырлежев говорит о «религиозном материализме» как одной из главных характеристик православной религиозности - со всеми присущими ей святой водой, маслом от мощей или чудотворных икон, лампадками, свечками, песочком с могил святых. Протоиерей Максим Козлов, профессор Московской духовной академии и настоятель университетского Храма св. Татианы, рассматривает «суеверие» как негативное продолжение сильной стороны православия - способности освящать жизнь и быт во всей их полноте. «Негативной стороной является то, что вещи и околоцерковные практики оказываются в центре вместо Евангелия», - говорит он.

Однако церковный историк Алексей Беглов считает, что пара «чудо-благоговение перед святыней» более характерно для традиционной религиозности первой половины ХХ века - времени Блаженной Матроны, когда миллионы русских крестьян переехали в города. Современная массовая городская религиозность, по словам Беглова, «мутирует еще дальше, приобретает потребительский характер: пришел, поставил свечку - получи результат, без всякого усилия».

Как крайнее проявление такого отношения, можно вспомнить случай, когда председатель организации по защите потребителей в Екатеринбурге, Алексей Конев, пытался в 2008 году подать в суд на местную епархию за то, что представлялось ему неправильным отпеванием родственника. Церковь - это часть сферы услуг, «как химчистка или стоматологический кабинет», - цитировал тогда Конева портал Lenta.ru.

Превращение из преимущественно сельской в преимущественно городскую - наверное, самая грандиозная трансформация, которая происходит на наших глазах с Русской православной церковью, да и с другими религиозными общинами России. С положительной стороны, эта урбанизация привела к возникновению заметного образованного класса внутри церкви, который в основном и составляет ее «актив». Общая тенденция сегодня такова: чем больше город, чем больше в нем вузов, тем активнее там будет церковная жизнь.

Малая церковь

Неудивительно, что Патриарх Кирилл, восходя на свой престол в прошлом году, выдвинул две главные задачи - миссию и просвещение. Но это непростая задача, и не только по причине недостатка ресурсов. Внутри церкви есть сильное изоляционистское течение, которое видит своей главной целью замораживание форм религиозности и предотвращение любого диалога с внешним миром. Широкое движение в 90-е годы за канонизацию Царя Николая II и царской семьи отражало не столько покаяние за советский период, сколько тоску по потерянной империи. Сегодня не так редко можно встретить людей, которые почитают царя и одновременно восхваляют советский период, а иногда и лично советского диктатора Сталина. Некоторые представители этой группы с высокой степенью вероятности окажутся также в той или иной степени «православными антиглобалистами» - то есть будут отказываться от ИНН, новых паспортов, банковских карточек или мобильных телефонов.

Но и за пределами собственно фундаменталистских кругов, для воцерковленного сообщества весьма типично идеализировать тот или иной период прошлого или иначе искать свой идеал где-нибудь на стороне. Наиболее распространенным явлением, конечно, является идеализация XIX века. Но некоторые общины пытаются имитировать, скажем, Московию XIV века, или современную греческую практику. «Есть тенденция искать внешний идеал», - говорит Беглов.

На рубеже 80-х и 90-х годов освобождение Церкви и других религий из советского гетто происходило под лозунгом, что, дескать, религия должна «возродить нравственность» в народе. Этого не случилось - определенно не случилось на уровне массовой религиозности, но в значительной степени не случилось и среди воцерковленного общества. Отчасти это связано с тем, что, в отличие от протестантства, православие невозможно свести к этике. «Церковь показывает образ жизни, полный проблем, а не говорит, что такое хорошо и что такое плохо», - говорит Кырлежев. Но протоиерей Козлов возражает ему, говоря, что хотя и плохо редуцировать христианство до этики, «когда христианство не дорастает даже до этики, это тоже плохо».

Анализируя русскую религиозность в первой половине ХХ века, русские религиозные мыслители, большинство из которых были марксистами, перешедшими в христианство, уделяли огромное внимание выведению русского мессианства и стремления к социальной справедливости из христианства и считали их одним из центральных компонентов русской религиозности. С удивлением можно констатировать, что сегодня эти социальные аспекты христианства трудно обнаружить, обозревая современную русскую религиозность. Скорее всего, провалившийся коммунистический эксперимент приглушил это течение и канализировал переживания социальной справедливости в другие, не-церковные области.

Однако Беглов говорит, что эти составляющие могут вернуться. «Пока очень сложно сказать, как это будет развиваться - в политической ли плоскости, в мистической ли плоскости, приведет ли это к возникновению церковной политики, - говорит историк, - но этот вопрос есть!»