Русская Церковь в советском государстве

Центральным моментом, на котором строится апология Сталина, является оценка встречи главы СССР с тремя православными иерархами (митрополитами Сергием (Страгородским), Алексием (Симанским) и Николаем (Ярушевичем)), которая произошла в Кремле поздним вечером 4 сентября 1943 года.

Митрополиты Алексий (Симанский), Сергий (Страгородский), Николай (Ярушевич) (в центре) в окружении архиереев, возвращенных из ссылки для участия в Соборе 1943 г.

Стоит также заметить, что именно это событие также является поводом обвинить Русскую Православную Церковь в том, что она есть ненастоящая Церковь, поскольку ее основал Сталин в 1943 году. Сторонники такой точки зрения, обвинявшие Русскую Церковь в «сергианстве» (по имени митрополита Сергия (Стагородского), который был фактическим руководителем Церкви с 1927 по 1944 год), обычно принадлежат либо к одной из современных катакомбных «церквей», либо были клириками Зарубежной Церкви, до ее воссоединения с Церковью в отечестве.

Проповедники теории «безблагодатности»  Русской Православной Церкви действуют весьма прямолинейно - в их концепции встреча православных иерархов со Сталиным является актом предательства и датой окончательного превращения «советской церкви» в сообщество чиновников и агентов НКВД, КГБ, в «служителей церкви сатаны», как сказал один из иерархов РПЦЗ митрополиту Сурожскому Антонию.

Попробуем же разобраться, почему эта почти двухчасовая встреча в начале сентября 1943 года стала тем переломным этапом, который по мысли одних привел к покаянию Сталина, по мысли других - к гибели Русской Церкви.

Для того, чтобы понять истинные причины, которые привели к изменению позиции советской власти по отношению к Церкви, стоит вернуться в 1941 год, когда началась Великая Отечественная война. В первые месяцы и годы войны Гитлер пытался активно использовать религиозный фактор в своих целях. Некоторые русские эмигранты и представители РПЦЗ даже желали «победы германскому оружию», рассматривая нападение на Советский Союз как «крестовый поход» по освобождению христиан от безбожной власти. Сам Гитлер так определял позицию немецких войск по отношению к религиозной жизни на оккупированной территории: «Не оказывать содействия и не препятствовать религиозной или церковной деятельности гражданского населения. Служащие вермахта непременно должны держаться в стороне от подобного рода мероприятий местного населения»[1]. Подобное невмешательство в церковные дела со стороны фашистов было весьма условно - наряду с открытием отдельных храмов и демонстративной передачей верующим «освобожденных от большевиков святынь» немцы могли

Заседание Священного Синода Русской Православной церкви 8 сентября 1943 г.

взрывать и осквернять храмы и расстреливать местных жителей, искавших спасения у алтаря. Но в первые дни и месяцы оккупации фашисты не устраивали массовых зверств среди мирного населения, и часть верующих советских граждан действительно рассматривали немцев как освободителей, разрешивших ходить в церковь. В этих условиях особенно важной была позиция первоиерарха Русской Православной Церкви митрополита Сергия (Страгородского), и он с первого дня войны занял патриотическую позицию, призывая священников и мирян помогать солдатам и делать все для победы советской армии и Родины над фашистскими захватчиками. Свою патриотическую позицию он сам в 1942 году объяснил любовью к Родине, разделяя при этом понятия Родины и советского правительства: «Лично же для меня достаточно и одной любви к Родине и моему народу, чтобы без чьих-либо просьб и тем паче принуждений всячески противиться фашизму и порабощению им нашей страны»[2]. Всего за годы войны митрополит, а затем и  Патриарх Сергий написал более ста сорока патриотических посланий, которые в конечном итоге привели не только к перелому в войне, но и к изменению отношения советского правительства к Церкви.

Вот только к покаянию Сталина эта встреча не имела никакого отношения. Сторонники версии обращения «отца народов» в Православие часто приводят фрагмент из текста дочери Сталина Светланы Аллилуевой, в котором говорится том, что мать Сталина была очень верующей женщиной, которая до конца своих дней жалела о том, что ее Сосо так и не стал священником.

Семейные предания семьи Джугашвили конечно могут приниматься во внимание, если бы нам не было больше ничего не известно о личности «лучшего друга» Православной Церкви. Между тем Сталин был последовательным учеником Ленина, который рассматривал Церковь либо как источник доходов, либо как контрреволюционную организацию. Вся религиозная политика «отца народов», проводившаяся до нападения фашистов и в годы войны, свидетельствует о том, что он был последовательным борцом с Церковью - с его ведома были организованы в 30-е годы безбожные пятилетки, а в «Правде» печатались передовицы, в которых говорилось о том, что священники - это иностранные шпионы и наследники царского режима. Правда, в отличие от Ленина, Сталин в середине войны стал понимать практическую пользу от некоторой легализации официальной Церкви, но причиной этого была не легендарная встреча с блаженной Матроной и не письма митрополита Гор Ливанских Илии с рассказом о том, как Богородица дала ему рецепт победы над фашистами, а стремление разыграть церковную карту во внутренней и международной политике.

Многие историки отмечают, что религиозный «ренессанс», продлившийся с конца 1943 по 1948 год, был вынужденным и весьма условным. Для сравнения отметим, что советские власти даже закрыли часть храмов, которые действовали при немцах на оккупированных территориях, а ходатайства об открытии храмов, направлявшиеся в Совет по делам Русской Православной Церкви, удовлетворялись лишь в исключительных случаях.

Представление о причинах встречи Сталина с православными иерархами дает отчет Первого председателя Совета по делам Русской Православной Церкви Карпова «о приеме Председателем СНК СССР И.В. Сталиным иерархов Русской Православной Церкви». Этот текст - основной источник о встрече в Кремле. Кроме него существуют еще некоторые подробности, которые передает в своих мемуарах Анатолий Левитин-Краснов, но они, по мнению большинства историков, являются апокрифическими.

Итак, днем 4 сентября Карпов вызван к Сталину и тот расспрашивает сотрудника НКВД и будущего председателя Совета о личности православных иерархов и их отношении к властям, о заграничных связях РПЦ МП, о положении Поместных Православных Церквей, а также о материальном положении православных иерархов и числе православных храмов и епископов на территории СССР.

За богослужением в Николо-Богоявленском кафедральном соборе в дни блокады. Службу ведет митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий (Симанский)

Нетрудно заметить, что во всех этих вопросах Сталина содержится чистый прагматизм и отношение к Православной Церкви как к одной из организаций, которую СССР может использовать для своей внутренней и международной политики. Доктор исторических наук, специалист по истории Церкви XX века Ольга Васильева в своих работах объясняет причину такого интереса советского руководства к внешнеполитической деятельности Церкви: к сентябрю 1943 года в войне уже наступил перелом, и Сталин уже думает о послевоенном переделе мира. В этой советской геополитике глава СССР думает опереться на международный авторитет Церкви, и православные иерархи нужны ему только как своеобразные послы и пропагандисты.

Как только он в 1948 году понимает, что международный авторитет Русской Церкви весьма ограничен, как только ему не удается сделать Москву «третьим Римом» и ослабить влияние Ватикана и Константинопольского  Патриархата, даже минимальная поддержка Церкви  стремительно падает, храмы вновь начинают закрываться, а Совет по делам Русской Православной Церкви во главе с Карповым начинает проводить гораздо более жесткую политику по отношению к Церкви, о чем свидетельствуют и отчеты уполномоченных Совета по делам РПЦ, и воспоминания верующих того периода, и действия Сталина, который в 1948 году вновь говорит о необходимости атеистической пропаганды, хотя и воздерживается от активных гонений, которые с небольшими перерывами продолжались все тридцатые годы.

На практике некоторая поддержка Церкви со стороны советского правительства сводилась к следующему - были выпущены на свободу единицы священников и епископов, открыты единицы храмов, Русской Церкви дали возможность в 1943 году избрать  Патриарха Сергия, а в 1945 - Алексия (Симанского), были переданы отдельные храмы и отдельные святыни, и уже в 1947 году  Патриарх Алексий I призывал поторопиться с ходатайствами об открытии храмов или возвращении святынь, так как понимал, что скоро даже эта минимальная поддержка Церкви со стороны государства будет свернута.

Отношение Сталина к Церкви также передает его реплика Карпову, при создании Совета по делам РПЦ. Говоря о деятельности Совета, «великий вождь и учитель» дал такие наставления: «Совет самостоятельных решений не принимает, докладывает и получает указания от Правительства»[3]. «Благочестивый Иосиф» по сути воспроизводил дореволюционную синодальную систему управления Церковью, с той только разницей, что формально Русская Православная Церковь была свободной, и все решения принимал  Патриарх и Синод, но на практике ни одно важное решение не могло быть принято без согласования с Советом по делам Русской Православной Церкви, а некоторые документы напрямую навязывались Церкви со стороны Совета. В свою очередь этот орган не имел никакой самостоятельности, а выполнял распоряжения правительства, то есть лично товарища Сталина.

 Но можно ли назвать такое положение Церкви ее уничтожением, и есть ли в этом вина митрополита Сергия (Страгородского)? На первый взгляд сторонники идеи сталинской церкви абсолютно правы - в 1943 году была легализована Православная Церковь в советском государстве. Фактически сталинский конкордат закрепил подчиненность Церкви советскому правительству, а православных иерархов ввел в состав советской номенклатуры ( Патриархии были выделено несколько машин с шоферами, а  Патриархи Сергий и Алексий снабжались продуктами по государственным ценам и получали от правительства подарки, вроде золотых часов).

Тем не менее, тезис о том, что Русская Православная Церковь есть безблагодатная сталинская «церковь» базируется именно на ложных политических основаниях. Противники деятельности митрополита Сергия, обвиняющие его в сервилизме, сами попадают в расставленную другим ловушку. Если Церковь не может сотрудничать с «безбожной властью» (а именно на этом в основном строилось осуждение Русской Православной Церкви со стороны таких людей как священник РПЦЗ Михаил Польский, или ее первоиерарх митрополит  Виталий (Устинов)), то неизбежен следующий шаг - православные христиане либо вообще не должны иметь дело ни с какой властью, либо они должны поддерживать только православную монархию. Оба этих пути, по сути, являются следствием большевистской точки зрения на Церковь как на контрреволюционную политическую организацию или как на сборище сектантов изуверов, которые должны были умереть вскоре после революции в связи с естественной убылью последователей.

Деятельность митрополита Сергия (Страгородского) как раз и была направлена на то, чтобы Церковь не уклонилась в политику и не ушла в «пещеру». Первоиерарх Русской Православной Церкви в 20е-40е годы как никто другой понимал, сколь сложна и неблагодарна его деятельность по выстраиванию церковно-государственных отношений с советской властью. Еще в 1901 году при своем наречении в епископа будущий  Патриарх Сергий произносит слова, которые отвечают на вопрос, почему он пошел на очень опасный путь договора с советскими властями: «Истинный пастырь постоянно... готов пожертвовать самой жизнью и даже душой своей ради Церкви Христовой, ради духовного благополучия словесного стада»[4].

Что же касается отношения митрополита Сергия к Сталину, то это тема для отдельного исследования - отчеты НКВД, письмо Сталину митрополита Алексия (Симанского), да и сами официальные церковные документы, подписанные  митрополитом и  Патриархом Сергием, показывают, что он был тронут вниманием со стороны советского правительства после сентября 1943 года, и отзывался о Сталине в весьма хвалебных тонах. Сейчас уже трудно однозначно ответить на вопрос было ли подобное отношение проявлением лишь стиля эпохи, эйфории от приближающейся победы над фашизмом, или мы имеем дело с благодарностью пожилого человека, который почти перед самой смертью увидел, что весь его труд по сохранению Русской Церкви, по поиску компромиссов с советским правительством, вся его патриотическая деятельность в годы войны и весь подвиг верующих были не напрасны, и власти СССР на короткое время дали передышку Церкви. Как бы мы не оценивали сложную, неоднозначную деятельность митрополита Сергия, стоит помнить, что сталинский конкордат позволил Церкви подойти к хрущевским гонениям с уже сложившейся структурой и управлением, которая и позволила русскому православию выжить в оттепель, обернувшуюся для Церкви лютой зимой.  

[1] РПЦ в годы Великой отечественной войны. М. 2009. С.523

[2] РПЦ в годы Великой отечественной войны. М., 2009. С.49

[3] РПЦ в годы Великой отечественной войны. М., 2009. С.196

[4] Сергий (Страгородский), еп. Слова и речи. СПб., 1905. С. 3-4