Несведущий - верующий?

Может ли такой несведущий верующий действительно называться верующим?

О том, насколько важным оказывается для церковного человека религиозное просвещение, размышляет протоиерей Максим КОЗЛОВ, настоятель Университетского домового храма во имя мч. Татианы, профессор МДА, богослов, публицист.

Причины невежества

Безусловно, для сохранения трезвого церковного сознания необходимо просвещение. Да, святой простец спасется скорее неблагочестивого умника. Но кто сказал, что ближе неблагочестивого умника к спасению окажется неблагочестивый невежа?

Проблема религиозного просвещения актуальна и, на самом деле, очень болезненна. Нигилизм в отношении религиозного знания есть некая характерная черта многих наших прихожан, да и немалой части духовенства. Ибо, если проэкзаменовать по семинарской программе клириков, окончивших духовные школы лет 10–15 назад, думаю, результаты были бы примерно такие, как на нынешнем ЕГЭ по русскому и математике.

Зачастую совершенно не к месту приводятся вырванные из контекста слова, усвояемые разным отцам и житийным текстам: «Кто чисто живет, тот чисто богословит». Но фраза эта, правильно понимаемая, означает вовсе не отвержение ценности религиозного знания, а то, что рациональное знание без соединения с благочестием ровным счетом ничего не дает человеку для спасения. Однако для нас, русских, гораздо актуальнее другая опасность: благочестие или некая обрядовая традиция (часто даже не очень благочестивая, на грани суеверия), без соединения с религиозным знанием. Причем я бы не сказал, что это новейшая для нас вещь.

У каждого народа, который значительную часть своей истории пребывает в ограде Церкви, есть некие преимущественные черты, вклад, который он в нее привносит. Для греков эпохи святых отцов стремление к знанию о вере было настолько поглощающим, что святителю Григорию Богослову даже приходилось говорить с некоторой иронией о том, что нельзя пойти на рынок за рыбой и не услышать, как продавцы с покупателями спорят о двух природах Христа. И к такому выведению богословия на уровень площадных разговоров святитель относился отрицательно. Это негативная сторона тяги к осознанной вере. У русских же всегда была иная тенденция. Безусловно, существовал тот священный, иной раз почти святой быт, за который Русь в определенные века истории по праву можно назвать Святой, но при этом его реверсом был наш раскол. По сути дела, настояние на букве без стремления к подлинному религиозному просвещению, к осознанию полноты своей традиции привело к величайшей трагедии в истории русского Православия.

Итак, мы имеем, с одной стороны, нечто, коренящееся в веках, с другой — специфическое положение Церкви в десятилетия безбожной власти, при которой научное знание противопоставлялось вере. Образованность отождествлялась с атеистическим мировоззрением. И многим казалось: чем проще человек, в том числе и священник, тем он святее и надежнее как верующий. Отчасти так и бывало, потому что сельского батюшку меньше таскали по кабинетам ГБ, чем преподавателя духовных школ или сотрудника Отдела внешних церковных сношений. С точки зрения пастырства он, действительно, часто бывал надежнее, чем клирик приметный и высокопоставленный.

Еще одна причина отрицания религиозного просвещения — обесценивание не столько знания, сколько религиозной информации, которое происходило в начале 90-х, когда такой объем разнонаправленной, мировоззренчески не осознанной информации хлынул на людей, что выработалась защитная реакция: «Не хочу, не надо, слишком много! Все равно обманут. Одни говорят, что это белое, другие — что это черное, где правда — не разобраться. Лучше не знать. Лучше закрыться и не прикасаться».

Есть и еще одно обстоятельство, которое мы, к сожалению, должны отметить и на изменения которого очень надеемся. Скажем прямо: образованный клирик или мирянин, получивший богословское образование,— высоко ли он ценился в нашей Церкви в минувшие годы? Не получалось ли зачастую так, что семинарист, после второго, третьего курса удачно женившийся и попавший на хороший приход, с иронией смотрел на своего сокурсника, дотянувшего до конца семинарии, или, как еще любили выражаться подобные «разумные», «протиравшего четыре года штаны в Академии»? Из академии люди выходили просвещенными, но с точки зрения церковного статуса — никем и ничем.

Чем опасно духовное невежество

Каждая эпоха бросает свои вызовы. Сегодня, например, непросвещенность порождает нецерковный эсхатологизм, то есть ожидание конца истории не с надеждой, о которой пишется в книге Откровения: «Ей, гряди, Господи Иисусе, ей, гряди скоро!» (см.: Откр. 22, 20), а с ужасом перед всевластием наступающего антихриста, от которого нужно скрыться — под землей, в лесах, в горах (как, например, секта Виссариона). Или «спасаться» — не отвращением от греха, а отказом от банковской карточки, электронных документов или паспортов. Это тоже плод невежества — как и диомидовский раскол.

Вторая опасность, которая рождается церковной необразованностью,— недоверие священноначалию и иерархии, что, кстати, всегда было в людях, подверженных такого рода настроениям. В Средние века и позднее это порождало разного рода секты: стригольников, жидовствующих и т. д. Теперь то же проявляется иначе: «Толстые попы в черных «мерседесах»». И такое восприятие вполне уживается с мыслью: «Живу, как хочу, а Церковью пользуюсь по своему усмотрению. Когда она мне нужна — крестить, отпеть — тогда и пойду, а больше — нет необходимости, потому что у меня Бог в душе». Такая психология, помимо прочего, воспитывается эпохой, насаждающей потребительское и поверхностное восприятие действительности. Можно вспомнить евангельскую притчу о семенах, посеянных при дороге, которые и хотели бы вырасти, но или терния их заглушают, или им пустить корни просто невозможно (см.: Мф. 13, Мк. 4, Лк. 8).

«У них папство, а у нас…»

Что касается праведности наших препростых женщин («святость в простоте»), мне кажется, это отчасти мифологема. Церковь в довоенные годы, действительно, преимущественно наполняли лица женского пола, но тогда это были люди, в основном, получившие образование еще до революции. Многие из них принадлежали к высшему сословию, имели гимназическое или даже аналогичное университетскому образование, а те, кто был из низших слоев, так или иначе учились в церковно-приходских школах и знали начатки своей веры куда лучше, чем люди в последующие десятилетия. Но и тогда ситуация была не очень простой. Патриарху Тихону обычно усвояется о том фраза, что «белые платочки спасли Церковь». Но он же говорил и другое: «У них папство, а у нас бабство». И понимая всю амбивалентность ситуации с наполнением Церкви, мы даже не будем сейчас озвучивать, что в 20–30-е годы это были в основном женщины. Но все-таки это положение очень заметно отличалось от того, что произошло после окончания Великой Отечественной войны в контексте тогдашних церковно-государственных отношений, когда довольно массово пошли в Церковь в основном немолодые женщины. Вот они уже не знали почти ничего и являлись той средой, в коей наряду с традицией благочестия распространялись и полусектантские воззрения. Не будем забывать о немалом влиянии в те времена ИПЦ[1], особенно в южных регионах нашей страны. Да и даже внутри Церкви это были люди, мировоззрение которых с Православием соотносилось только отчасти. Те, кто в Церковь ходил хотя бы несколько десятилетий, вспомнит убеждение о невозможности передачи свечи левой рукой, «потому что там бес стоит», и о других странных правилах поведения в Церкви, формировавшихся кругом женщин «около подсвечников» и тех, кто на них ориентировался. Эти люди были, по сути, не только неподконтрольны священнику, но и представляли собой, говоря современным языком, некую ограниченную субкультуру в Церкви с весьма своеобразным сознанием. Вот живой пример тех лет. В семинарию мог поступать молодой человек, который в ответ на вопрос: «В кого мы веруем?», говорил: «Во Святую Троицу: Бога Отца, Божию Матерь и святителя Николая». И это был искренне благочестивый юноша: рекомендацию ему священник дал с готовностью, но учить его чему бы то ни было ― боялся.

Нынешняя ситуация немногим лучше. Это все мы, особенно священники, наблюдаем, когда тот или иной вброс в средства массовой информации, не знаю, целенаправленный или случайный, порождает потоки вопросов или побуждений на грани суеверий. Например, недавно многие священники, отвечающие на разных форумах в Интернете, заметили, что появилась масса вопросов от желающих сменить имя, поскольку, по их мнению, у них оно «неудачное», а имена несут некую «судьбоносную» нагрузку, и для этого перекреститься. И это только один из множества примеров подобного рода уже абсолютно языческого восприятия религиозной действительности, порождаемое религиозной безграмотностью и ориентацией на безграмотность.

Религиозное знание — правильная вера

Во-первых, чтобы верить, надо иметь правильные ориентиры. Да, никого невозможно научить быть благочестивым, человек может только сам проявить к этому решимость, захотеть. Однако его можно поставить перед трезвым осознанием, что те или иные совершаемые им поступки или то или иное его мировоззрение с очевидностью противоречит вероучению Православной Церкви. Это понимание явится хотя бы некоторым укором для совести, а потому надеждой: если человек знает, что это — грех, то даже если он его совершает, вероятность покаяния больше, чем если он будет считать это нормальным поведением.

И второй момент. В религии вообще — в христианстве, как и в других — есть вещи выводные, а есть первостепенные. И принципиально важно, чтобы в религиозном сознании первостепенное и стояло во главе. В частности: чтобы Священное Писание и Предание Церкви значили для христианина больше, нежели брошюры на нескольких страницах о чудесах XX века или об антихристе в Москве в начале XXI; при всей важности почитания святых, чтобы молитва к ним не становилась препятствием для молитвенного обращения к Единому Посреднику между Богом и людьми.

А вообще, много ли православных христиан, посчитавших, что нужно прочитать целиком текст Священного Писания хотя бы раз в жизни? Все ли, в конце концов, хотя бы Новый Завет раз в жизни прочитали? Не уверен, что социологические опросы дали бы нам в этом оптимистическую картину. Это, кстати, делает очень слабой позицию многих православных христиан в дискуссиях с любыми сектантами, которые приходят с начетническим, но твердым знанием текстов Священного Писания, а православные говорят: «Ну, это где-то там у апостола написано... Да ты лучше к Матроне сходи, там сразу все увидишь».

С чего начинать, чему учиться?

Начать свое церковное образование нужно с осознания простого факта: основа нашей веры — это Священное Писание. В нем мы можем выделить для христиан главнейшую часть — Новый Завет, в котором есть вещь, абсолютно необходимая для того, чтобы человек имел право называться христианином,— Евангелие. И бедой будет, если другие церковные издания хочется и интересно читать, а до Евангелия руки не доходят. Читая Евангелие, с течением времени человек видит, что некоторые отрывки ему непонятны, что есть некая традиция церковного чтения этих мест. Тогда человек обращается к экзегезе, к святоотеческому наследию, которое постепенно направит его и к тем вопросам, которые по букве из текста Священного Писания не вытекают, но как выводные в нашем сознании, в православном учении присутствуют. Почему и в каком смысле мы верим в Бога Троицу; что значит Искупление, принесенное человеческому роду; почему Христос — Бог — должен был на кресте умереть, став Человеком для нашего спасения. Если спросить, многие ли из нас смогут объяснить, почему именно так Бог спасает человеческий род? Что значит восприятие человеческой природы и почему люди продолжают умирать и после Воскресения Христова? И многое другое, о чем странно не думать верующему человеку. Например, тот же карамазовский вопрос: а дети-то почему страдают? Почему в этом мире, сотворенном любящим Богом Вседержителем, так много несправедливого страдания выпадает тем, кто его по видимости никак не заслужил? На эти вопросы, не для внешних, но для себя, человек должен искать ответы. И где ему найти их, как не в учении Церкви?

Далее, поскольку мы являемся носителями исторической христианской традиции, верующему человеку нужно стараться узнать и о том, какой путь прошла его Церковь за 2000 лет. Как из маленькой апостольской общины образовалась такая Церковь, которая победила Империю ромеев — крупнейшую империю цивилизованного мира — и за три века так ее изменила изнутри, что она стала центром уже христианского мира. Как получилось так, что десятилетия жесточайших гонений в России при полной беспомощности внешней Церкви не привели к ее уничтожению. Это вторая область религиозного знания верующего человека, которому его вера интересна.

Третье. Мы знаем, что есть некоторые законы в Церкви, и формулируются они не бабушкой за свечным ящиком и не теткой у подсвечника, а кем-то позначительнее их. И нам должно захотеться узнать, в чем эти законы, каноны состоят, каковы принципы жизни Церкви — и дисциплинарной, и молитвенной.

Затем, может быть, уже не для всех, но, по крайней мере, для образованных христиан, а таковых все же большинство (сейчас людей малограмотных почти нет), естественно интересоваться, как Церковь отвечает на вызовы современности: что такое мы и биотехнология, мы и глобализация; как семье устоять в начале XXI века. И другие подобные вопросы.

И наконец, было бы очень хорошо, если бы в сфере религиозного знания обязательно присутствовало церковное искусство, потому что это эстетическое начало души. Вспомним, пусть на уровне легенды, что когда-то в Софии именно красотой храма и богослужения, а не чем-то иным, впечатлились русские, даже не понимая по-гречески, но осознавая, что это слишком красиво, чтобы быть просто человеческим. Сейчас же когда мы смотрим на современную храмостроительную архитектуру, на новые иконы, то понимаем, что всё вроде и ничего, но что-то не так. А вот что? Почему не получается ни «Покрова на Нерли», ни Успенского собора, ни уж тем более Софии Константинопольской? А должно же быть. Ведь Церковь — «небо на земле». И Бог, как говорится в нашем богослужении,— Всехудожник. Церковное искусство — тоже часть православного знания, к которому нужно иметь желание прикоснуться, разобраться в нем.

Важность системы

Мы очертили естественный, вытекающий из самой религиозной жизни круг интересов и потребностей в изучении, который не может не возникнуть перед человеком, стремящимся верить сознательно; перечислили некоторые области познания, которые должны друг друга дополнять. Надо заметить, при том, что это разные сферы знаний, и необходимо иметь сведения о каждой, но душа у каждого все равно потянется преимущественно к чему-то одному. Однако во всем должна быть система, ее отсутствие может приводить к перекосам, как и в любом светском образовании. Если человек прочитает одну «Книгу правил» постановлений Вселенских и Поместных Соборов, то ему, во-первых, станет страшно (там описаны определенные епитимьи за совершенные грехи), а во-вторых, он может воспринять Церковь как некую карательную систему. Но если при этом он будет читать Ефрема Сирина, Симеона Нового Богослова и других святых отцов, то он поймет, что в Церкви есть и нечто иное, и только всё вкупе воспринятое определяет правильное осознание веры. Точно так же, читая божественные гимны Симеона Нового Богослова, не узнав, что такое молитва и азы владения вниманием, молитвенным сосредоточением, человек может воспитать у себя какие-то неправильные фантазии.

Как преодолеваются возможные ошибки в получении знаний? С духовником, в личном общении с ним. Именно священнику во взаимодействии со своей паствой удобнее корректировать систему религиозного познания, ибо ему всегда со стороны будет понятно, что если человек начинает говорить что-то странное, то это перекос. Тогда они побеседуют, священник даст чаду какую-то книгу, просто объяснит ему, что «его не туда заносит».

Что касается темы: «Круг чтения православного христианина», то мне не хотелось бы ограничиться рамками представления, что «есть 10-20 нормативных книг»… Не нужно этого. Есть одна книга, без которой не может быть правильного строя религиозного образования,— Священное Писание. Хотя, наверное, кроме Священного Писания должны быть еще 2–3 духовно-аскетические книги, которые каждый находит для себя сам. Для кого-то это будет «Лествица», для кого-то — «Невидимая брань», святитель Феофан или святитель Игнатий, Оптинские старцы. И такая книга нужна даже не с целью просвещения, а с точки зрения некой духовной самопроверки и для постоянного сохранения правильных ориентиров в душе. Часто люди, читающие «нормативные» книги, говорят: «Мне скучно читать святителя Игнатия, святителя Феофана…». Назовем вещи своими именами: не все продираются сквозь стиль русской духовной литературы второй половины XIX — начала XX века. Поэтому пусть каждый выберет того из святых отцов, кого полюбит, за кем душа потянется, ведь «кого любишь, того и слушаешься». Старца Паисия Святогорца или других современных греческих подвижников благочестия, русских духовных писателей XX века или древних святых отцов — человек обязательно найдет, на чьи слова его сердце откликнется. Нужно только искать.

Хотя одну «нормативную» книгу могу назвать. Как-то профессора спросили, что он читает каждый день, и услышали название учебника греческого языка, написанного другим профессором. «А зачем это вам?! Вам, переводившему Платона и Овидия!». Он ответил: «А как же! Ведь забывается!». Вот так же я могу каждому посоветовать перечитывать «Катехизис» святителя Филарета. А еще лучше знать его наизусть. В прежние строгие годы, когда не было такого количества книг и учебников, семинаристы знали его наизусть. И это очень помогало с теми же ответами сектантам, с той же опорой на Священное Писание. Поэтому, кто потрудится хотя бы близко к тексту в голове держать «Катехизис», двух третей проблем не будет испытывать в любых апологетических диалогах.

Самообразование

Я знаю людей среднего возраста, которые в советское время, не имея возможности получения систематического религиозного образования, через внимательное посещение богослужения и стремление как можно глубже понять, усвоить, что там происходит, что поется и читается, приобретали очень много, по крайней мере, практически все необходимое для организации правильного строя своей души. Но людей, имеющий навык к такому постоянному внутреннему труду, всегда было не очень много.

Очень важно отношение человека к службе. Вот мы слушаем чтение Апостола. Если делать это сознательно, то почему бы не захотеть, кроме отрывка, который читался на богослужении, познакомиться с этим Посланием целиком? Или посмотреть, что будет читаться следующие пять дней на будничных службах, на которых мы не сможем присутствовать?

Можно столкнуться и с некой антитезой: человек участвует в службе сознательно, но при этом столь же сознательно отказывается от прикосновения к учению тех отцов, творения которых он слышит на богослужении. Как можно, слушая каноны преподобного Иоанна Дамаскина на двунадесятые праздники, не желать читать его же «Точного изложения православной веры»? Как можно, литургически узнавая учителей и святителей Вселенских и то, как и за что прославляет их Церковь, при этом говорить: «А вот книг их я читать не хочу! Это выше моего понимания!»? Это — умозрительное противостояние. Я говорю о людях, которые и в церковь ходят, но понимание того, что на богослужении совершается, ограничивают минимальным набором, который можно уложить в десятистраничную брошюру. В основном их познания связаны не столько с пониманием богослужения, сколько с неким представлением о том, как себя нужно вести в связи с богослужением, с неким бытовым укладом или бытовым благочестием, но не осознанным участием в службе.

У сектантов знание схоластично из-за того, что в сектантских сообществах нет Таинств. Если на вопрос о действительности Крещения тех или иных сектантов можно отвечать или положительно, или отрицательно, то других Таинств у них нет однозначно. И человек, лишенный благодатной жизни, без Таинств, естественно, скатывается либо в некий, уже нехристианский мистицизм, либо в рационализм. Но в Православии-то есть эта онтологическая основа жизни духа человека! Нам нечего бояться рационализации, потому что соединение твердого знания Священного Писания и Предания с навыком благочестивой жизни в Церкви и есть норма духовного бытия. Это и будут те два крыла, с помощью которых человек сможет подниматься к небу. Не кособоко, рискуя завалиться все время в какую-то одну сторону, а прямо.

Человек, пришедший в ограду Церкви «от разума», обретет полноту религиозной жизни через участие в мистической жизни Церкви, через Таинства. И наоборот, человек, эмоционально или эстетически потянувшийся к Православию, станет вполне православным в мировоззрении через узнавание тех духовных сокровищ, которые несет в себе Церковь. Да, это труд. Но человеку нужно воспитать в себе потребность в этом и осознание того, что религиозное просвещение для него как для христианина очень важно. Может быть, проблема в значительной мере в том и состоит, что у нас нет на сегодня, по крайней мере в общецерковном масштабе, четкого понимания того, что церковное образование нужно на самом деле. Священники этому отнюдь не всегда учат.

Какой может быть система религиозного образования

Религиозное просвещение должно быть доступным. Кроме того, я глубоко убежден: оно не должно быть, даже внутри Церкви, принудительным. На мой взгляд, например, сегодня вводить для крещаемых полугодовую катехизацию с посещением занятий и сдачей зачетов было бы некоей аномалией.

Мне представляется, что для решения проблемы религиозного образования нужно выделить две области. Первое: просвещение внутри самой Церкви. Внутреннее оздоровление может идти с приходов, а не с каких-то массовых мероприятий, которые хороши как периодическая отрада, но которые сами по себе есть праздник, а не наша работа. На приходах же нужно переходить от формы «колхозов», «вокзалов» или «фабрик религиозных услуг» к настоящей общине, к реальному общению между священником и прихожанами; между тем, кто в Церкви уже годы и имеет какие-то знания, и тем, кто в нее только еще входит. Неофиты не должны оказываться новым деревом среди старого сада, ибо зачастую бывает, что его пустили в общину, но никакого неформального общения не происходит. А ведь чем крепче у нас будут становиться приходы, чем больше среди них будет истинных православных общин, тем естественнее в них будут развиваться все формы церковной жизни, в том числе и религиозное просвещение (не как нечто изолированное, а как часть церковной жизни, то, что, по слову Златоуста, «жительствует»). Второе: по отношению к внешнему миру нужно решать вопрос, уже давно поставленный нашим священноначалием, о необходимости найти возможность донесения начатков религиозных знаний до тех, кто в церковной ограде в собственном смысле слова пока не пребывает. Будь то корректное донесение православного знания на школьных курсах, будь то возможность добиться выхода на федеральные средства массовой информации в такое время, когда их люди действительно смотрят, а не с двумя получасовыми программами в неделю в самые неудобные часы, как есть сегодня. Если мы будем идти этими двумя параллельными путями, тогда ситуация с религиозным образованием, как мне кажется, может постепенно измениться к лучшему.

Также очень важно заботиться о кадрах нашего духовенства. По большому счету, конечно, и паства влияет на пастыря, но все же тон в приходе задает священник. И я очень надеюсь на то, что некогда принятые, но последовательно не осуществлявшиеся решения Архиерейских Соборов о том, что рукоположения без систематического семинарского образования должны быть исключением, станут, наконец, действительной нормой нашего церковного бытия. Потому что сейчас если мы копнем, то окажется довольно много священников, не получивших даже заочного образования, особенно подальше от Москвы и от больших образовательных центров.

Кроме оздоровления приходов и «выхода в мир»…

Во-первых, как я уже отмечал, богослужение должно совершаться так, чтобы оно было понятно. Ибо оно само образовывает и воспитывает, но для этого люди должны получить возможность понимать, что читается и поется, а не просто слушать, как что-то прошептывается или прокрикивается с модуляциями голоса.

Во-вторых, очень важна проповедь священника. При этом желательно, чтобы она была согласована с евангельским зачалом, а в идеале учитывала и апостольское зачало. Если даже постоянных прихожан спросить, помнят ли они Апостол за последнее воскресенье, то тому, кто вспомнит, можно давать суперприз. Евангелие-то энное количество вспомнит, а Апостол многие даже и не пытаются усвоить… Это еще один из моментов: некое ритуальное обозначение присутствия на богослужении, когда вроде бы по виду и слушаем, и внимаем, а на деле просто стоим, поникнув главою.

Также детские воскресные школы могут быть весьма эффективными в деле просвещения, если в них присутствует нормальная методическая цикличность, понятные цели, четко установленные требования и хорошая административная организация. Кроме того, наш частный опыт, подтвержденный и другими примерами, говорит, что эти школы оказываются еще успешнее, когда соединяются с каким-то профессиональным началом. Например, не просто воскресная школа, а воскресная школа военно-патриотической направленности, школа вокруг приобретения различных навыков: церковного пения, иконописи, изучения святоотеческой истории.

Для взрослых, думаю, могут иметь успех, с одной стороны, внебогослужебные беседы просвещенного священника о Священном Писании. Это было бы очень актуально и вполне в духе святоотеческой традиции. А с другой стороны, возможны годичные или полугодичные катехизические курсы. Но при этом важно, чтобы проводились они не формально, не простым зачитыванием книжки. В Москве два года подряд в знаменитой Большой аудитории Политехнического музея, где еще священномученик Иларион дискутировал с безбожниками, Сретенский монастырь организовывал чтение таких курсов. Поначалу я был скептиком и убеждал отца Тихона1, что вряд ли много придет. И ошибся — пятьсот человек; одна молодежь. Думаю, дело в том, как донести информацию о намеченных встречах и как найти тех, кто сможет читать лекции интересно и с охотой. Если люди будут видеть, что священник читает лекции из последних сил, что он и сам рад отменить это, то всё само собой и прекратится. А если беседы проходят живо и интересно, люди, узнав об этом, подтянутся потом, даже если много народу и не соберется на первые две-три встречи.

Каждый православный должен быть исповедником веры

Есть дисциплина, изучаемая в семинарии,— сравнительное богословие, которая очень актуальна в нашу эпоху. Мы должны уметь дать ответ и о христианстве вообще, и о Православии как единственном до конца истинном по сравнению с другими направлениями христианства.

Апостол Петр говорит, что мы должны уметь дать ответ о нашем уповании (см.: 1 Пет. 3, 15). Что касается миссионерства, или, лучше сказать, «свидетельства», это слово более новозаветное и менее провокационное. Здесь существует несколько уровней. Свидетельствовать о вере жизнью — это первое, к чему призван каждый, от этого мы не имеем права отказаться, и если такого исповедования веры нет, то грош цена нашему христианству. Христианин должен отличаться от человека мира образом жизни. И если этого нет, то все наши разговоры о вере, о Православии будут совершенно несостоятельны. Люди цепляются, если они увидят в своем коллеге, однокурснике, соседе нечто, чего не найдешь в жизни мира. В глазах, с которыми он идет со службы, в отношении, в поведении, в готовности где-то уступить, где-то устоять, где-то не посмеяться шутке, проявить принципиальность.

Второе — это свидетельство в личном общении. Если коллеги или друзья нас спрашивают о вере, то наш прямой долг не переадресовывать их к священнику или к книгам, даже если в тот момент мы не готовы ответить, а потрудиться найти эти ответы самим и потом поделиться ими с вопрошающими. Чаще всего человек не захочет пойти в церковь, да иной раз и знакомого-то решится спросить с трудом, поэтому мы, насколько возможно с нашей стороны, обязательно должны ему помочь. А вот к выступлению перед массами и даже группами людей призваны не все, и миссия эта слишком ответственная. И по нынешней эпохе лучше бы отбор был тщательнее по отношению к тем, кто на эту публичную трибуну выходит. И даже не потому, что чушь могут нести, хотя и это случается, увы. (Если мы посмотрим церковный и околоцерковный Интернет, что иной раз там пишут и батюшки, и миряне, представляющиеся православными,— и на форумах, и давая комментарии средствам массовой информации,— всякое там бывает.) А просто потому, что это скучно и неинтересно получается. Можно говорить правильные вещи, но, не умеючи, говорить их так, что не захочется это ни слушать, ни понимать, ни принимать. Только святой может говорить неярко и неинтересно, но так убедительно, что всякий до глубины проникнется его словами. Но тогда надо сначала достичь святости, а потом Сам Господь тебя вызовет на общественное служение.

* * *

То, что в Церкви Христовой может спастись и простец, и ученый — это несомненно. И одно из великих благ христианства, принесенных нам Создателем, что не по дарованиям ума и не по выдающимся способностям люди отбираются в Царствие Небесное, но по внутреннему строю души, которого они достигают. Однако мы должны помнить евангельскую притчу о талантах и об ответственности того, кто данные ему способности не реализует. Не делать ничего с теми способностями, что мне от Бога дарованы,— правильно ли это? Ответ дан в Евангелии.

Записала Татьяна Бышовец
В сокращении опубликовано: журнал
«Православие и современность» № 12 (28) 2009 г.