«Я — неспрошенный камень старинных былин…»

Она была выпускницей МГУ и глубоко верующим человеком, причем из тех, кто никогда не скрывал своих убеждений. Как и у многих истинных талантов, трагическая судьба. Блокадное младенчество и суровое послевоенное детство. Неразделенная любовь. Долгое умирание от тяжелой неизлечимой болезни. Ранняя смерть. В этом году ей исполнилось бы 67 лет, но вот уже 18 лет, как ее нет…

Мария Ивановна была удивительно талантлива. Четыре книги прозы (романы), четыре книги стихов, публицистика.

В составленную Евгением Евтушенко Антологию русской поэзии «Строфы века» вошло одно стихотворение М. И. Андреевской «Дождь не поможет нам оплакивать друг друга».

Дождь не поможет нам оплакивать друг друга:
У Вас — и тьма другая и заря.
А мы — еще внутри земного круга,
«Надгробное рыдание» творя
Слезами, и цветами, и словами,
И выпитое горечью вина……
Стучались — Вы.
Отверзлось — перед Вами.
А перед нами — тайна и стена.

В 1993 году в музее А. С. Пушкина (где она работала) прошел вечер, посвященный памяти Марии Ивановны. Звучали ее стихи в различных клубах Москвы на вечерах духовной поэзии, в радиопередаче «Полуночник» (вели передачу Е. Е. Данилин и С. Т. Овчинникова). По этим крупицам трудно составить представление, какой была Мария…

Она даже внешне выглядела в лучших русских традициях позапрошлого века. Сокурсник по университету, доктор филологических наук С. С. Аверинцев говорил, что Мария принадлежала к такой категории людей, которых, казалось бы, уже и не могло быть, а они по странному стечению обстоятельств все-таки существовали.

Я неспрошенный камень старинных былин,
Искрошившихся слов не прочесть,
По которым в краю богатырских равнин
Выбирали позор или честь.
Я неспрошенный камень,
И с криком внутри
Затерялся в траве у дорог.
И некошенный пламень
Цветочной зари
Догорает у каменных ног.

Родилась Мария Ивановна Андреевская 19 декабря 1936 года в Ленинграде. Отец — Иван Михайлович Андреевский — профессор, философ, богослов. Он был вынужден уехать и остаться на чужбине. Умер в 1976 г., похоронен в США на монастырском кладбище в Джорданвиле. Сестра Ивана Михайловича, поэтесса Мария Михайловна Шкапская, с 1923 г. член Петроградского отделения Всероссийского Союза писателей, дружила с Софьей Толстой, женой Сергея Есенина. Мать — Елена Михайловна Сосновская — окончила Высшие литературные курсы, серьезно занималась музыкой и литературой. Музыке училась у известной пианистки Марии Вениаминовны Юдиной, с которой потом всю жизнь сохраняла дружеские отношения. Отец Елены Михайловны был литератором и дружил с В. Г. Короленко. Короленко был крестным отцом Елены Михайловны. Мария Ивановна рассказывала о дедушке, что он был у Л. Н. Толстого, разговаривал с ним о правде жизни. В дневнике писателя сохранилась запись (привожу по памяти): «Был Сосновский. Весьма интересный человек».

Войну четырехлетняя Маша встретила в Ленинграде. Двухлетняя сестренка Леля (Елена) и жившая с ними друг матери Шура (Александра Никитична Макарова, филолог, иранистка) умерли от голода. М. В. Юдина забила тревогу: в осажденном Ленинграде умирает крестница В. Г. Короленко. Но крестные тогда не признавались. Писатель С. Я. Маршак хлопотал, чтобы спасти «племянницу» В. Г. Короленко с дочкой. Уже тогда маленькая Маша проявила характер. Они собирались уезжать. В самолет можно было взять только самое необходимое. Елена Михайловна собирала сверток. Маша упорно пыталась вложить в нее любимые игрушки, но мама возражала. Тогда Маша прижала любимцев к себе и никто не смог их отнять. Так она и вошла в самолет. Эту черту верности и ответственности перед всем и вся она пронесла через всю жизнь.

С детства проявилось и ее твердое отношение к вере. Жизнь Марии Ивановны пришлась на те годы, когда у нас приветствовалось безбожие. Какая-то часть людей уже не знала, что есть Бог, и жила в неведении. Многие знали о существовании Господа, но отказывались от Него. И лишь небольшая категория людей продолжала верить в Бога и жить по-Божьи. Мария Ивановна была из верующей семьи и верила сама. Поэтому она не вступала ни в пионеры, ни в комсомол. Принципиально. И когда другие как-то отговаривались, что-то придумывали, чтоб не вступать, Маша открыто говорила, что она не может, потому что верующая. Когда ей предлагали аспирантуру или вступить в партию, она категорически отказывалась, говоря, что это несовместимо с ее убеждениями и она не может изучать историю партии. И это тоже был характер. Его твердость, основательность, чистота.

Мама,
Мы — от Адама?
Нет, сынок, мы — От Фомы.
Мы от него, неверы,
Нам бы персты вкладывать.
Схоронен? — Покажи пещеру.
Спускался в геенну? — А дырка адовая
Где?

А среднюю и высшую школы Мария Андреевская закончила с отличием. Защищалась по Достоевскому: «Нравственно-философская проблематика романа «Братья Карамазовы». Что же могла выбрать душа, ревнующая о Боге! Потом работала в музее Пушкина, в философской редакции издательства «Советская энциклопедия», в реставрационных мастерских имени И. Э. Грабаря, в НИИ культуры.

Филолог Андреевская много читала, не смущалась любой литературе, очевидно, позволяла себе это как профессиональную необходимость или не принимала как грех. Была очень придирчива к жизни, своим и чужим поступкам и даже мыслям. Не боялась быть честной. Не боялась выступить на собрании и сказать свое мнение, даже если оно отличалось от других.

Одиннадцать лет она боролась со своим страшным недугом, строго соблюдая предписания врачей, зная, что болезнь неизлечима. Была щепетильна и соблюдала даже то, что казалось трудно исполнимым. За ней ухаживали друзья. Жить с таким осознанием ужасно, а она при этом продолжала работать. Писала, приводила в порядок свои дела. Умерла в 48 лет, дописав свой последний роман. Помню, она позвонила в марте 1985 года, незадолго до смерти, и попросила помочь составить завещание. Даже зная о ее болезни, я невольно вздрогнула: «Но ведь рано еще!» (А было все как раз вовремя!) «У меня нет наследников по закону, значит, надо распорядиться так, чтобы все досталось в те руки, какие я хочу», — сказала она. Была добросовестна даже в предсмертных приготовлениях. Умерла 25 июня. Ее похоронили на Николо-Архангельском кладбище, рядом с матерью.

Мы познакомились в больнице. Никто не обязывал Марию Ивановну возиться со мной. Но она очень скрупулезно и основательно относилась к каждому знакомству, и наши встречи продолжались и после больницы. Я приезжала к ним в гости. Пили чай за большим дубовым столом, занимавшем всю площадь, в маленькой комнатке коммунальной квартиры на Зубовском бульваре.

Мария Ивановна и ее мама внимательно слушали меня. Она давала читать книги из своей библиотеки, читала мои пробы пера. Заметы на полях не оставляла и замечания делала крайне осторожно. Боялась обидеть, щадила мое авторское самолюбие. До сих пор помню ее некоторые замечания: «Это слово не из того ряда, оно здесь не в тон, ниже остальных по звуку и смыслу». Я приезжала домой, и, вспоминая ее мягкий и очень тихий голос, правила насколько хватало способности. Хотя, говорят, она могла быть и суровой.

В наш прагматический век я была потрясена, когда на поминках Марии Ивановны ее подруга обратилась ко всем присутствующим, что она душеприказчица Маши, и, если Маша кому-то что-либо обещала, но не успела исполнить, то она сделает за нее. Это было удивительно. И слово-то какое точное и забытое — «душеприказчица», и порыв-то какой — довыполнить несделанное покойной. Сегодняшние наследники, в общей массе, даже не задумываются о принятии на себя каких-либо обязательств. Главное — наследство получить. Друзей Мария Ивановна выбирала настоящих, честных, как и она сама.

Много раз перечитывала ее стихи. В разное время разные строки по особому доходили до сознания.

Господи, спасай меня сегодня
За руку — пускай хрустит тащи.
А не то я поскользнусь на сходнях,
Упаду во мрак своей души.
Господи, захлопнуться не дай мне,
Щелку в двери кованной оставь.
Не сомкни вокруг меня в молчанье
Эту твердокаменную явь.
Господи, держи меня в ладонях,
Руку от души не отними.
Воздуха глоток на перегоне
Дай мне между небом и людьми.