Легко ли быть Азазелло?

Осень — особое время. Осенью как-то удачно совпадают природное завершение и культурные начинания. Сбор урожая и начало нового сезона — учебного, театрального, телевизионного. Взаимная уравновешенность итогов и стартов. Ввиду начинающегося, скажем общо — информационно-культурно-зрелищного сезона, возможно, есть основания для того, чтобы обозначить некоторые проблемы прошедшего.

Вряд ли кто-то будет отрицать справедливость ставшей классической формулы, что «из всех искусств важнейшим для нас является телевидение». И вот что любопытно. Определение «искусство телевидения» было просто фирменным знаком отечественной тележурналистики несколько десятилетий тому назад, когда перед телевизионщиками стояла амбициозная и, безусловно, справедливая задача уравняться в правах с другими средствами аналитической или образной оценки реальности. В частности, искусства, в том числе искусства документалистики.
Сегодня в равенстве телевидения с другими формами отражения реальности никто не сомневается. Более того, есть все основания говорить о его явных приоритетах не только в отражении, но совершенно очевидном формировании реальности определенными средствами. Идея эта много раз проговорена и не нуждается в доказательствах. Гораздо интереснее подумать о том, как прозорливо были определены проблемы сегодняшнего дня, стоит только перенести акцент со слова «телевидение» на слово «искусство», да проследить «петлю обратного излучения»: воздействия искусственно сформированной реальности на ее творцов.

Но прежде несколько слов о том, что сегодня традиционные формы искусства перестали играть прежнюю роль в общественном сознании, а в силу этого — и в общественной практике, маргинализировались, востребованы лишь прослойками интеллектуальной элиты. Заполненные залы театров не должны вводить в заблуждение: у произведений сегодняшнего театрального искусства нет общественной биографии, они не обсуждаются, не будят мысли или чувства, как прежде, остаются в узком контексте внутрицеховых интересов. То есть нет единого дыхания общества в совместном стремлении понять фундаментальные основы своего положения в современном мире. Это называется постмодернизмом, имеет свои истоки и закономерности.
Но означает ли это, что постмодернистской диструкции подвергнуто общественное сознание в целом, что оно утратило, безусловно, имманентную потребность образного свидетельства о мире? Пока нет. Ибо это была бы крайняя степень общественного распада, утрата эмоциональной теплоты реакции на поступающие извне, из мира сведения о разноуровневых событиях, связанных с чем угодно: с конфликтами в горячих точках, с проблемами в королевских семьях, с вопросами льгот и компенсаций, с рождением слоненка в австралийском зоопарке… Обо всем должно быть сказано на определенном «эмоциональном сленге», то есть с интонаций и в ритмах современного мышления людей.

Это очень тонкое ощущение эмоциональной природы мышления сегодняшнего человека, естественно, невозможно сконструировать, возможно только талантливо различить и выразить. Отсюда — роль личности, автора определенного мира, заслуживающего интереса (это главное), а значит, награжденного авторитетом (это следствие). Яркий пример — авторский мир Жириновского. Но авторский мир, основанный пусть на особой, но все же образной основе, требует значительной длительности. Личность надо рассматривать долго, в режиме сериала, в разных ситуациях, узнавая ее оценки на разные события.

Вот этот эффект сериальности современного зрительского мышления и наличия новой проблемы личности-образа и лежит в основе современного телевидения. Собственно, сегодня эту проблему можно сформулировать в следующем формате: безусловно, концептуальное вещание на любом серьезном канале — это нескончаемый сериал, сложная и тонкая подмена реальности ее конструированием.

Не будем сейчас даже повторять азбучные истины о значении монтажа при подаче информации, который любое событие, даже при отсутствии вербального комментария, представленное якобы бесстрастным оператором, помещает в отчетливый идеологический контекст. Да собственно, проблема кодирования сознания давно уже с телепрофессиональных высот спустилась на бескрайние остапобендеровские пастбища охотников за удачей.

Но для иллюстрации сказанного воспользуемся примером как раз не тонкого использования приемов кодирования, а безусловного режиссерского просчета на таком замечательном и профессиональном канале, как НТВ — моментом, когда «на старуху случилась проруха» и белые нитки кукловодов неряшливо обозначились на темных ширмочках. Это случилось довольно давно, 11 марта, в день назначения новым главой кабинета министров г-на Фрадкова. Но что же делать. Во-первых, канал в высшей степени грамотен и точен и не каждый день случаются казусы, а во-вторых, редко выпадает целый день сидения у телеэкрана. 11 марта был как раз такой денек, насыщенный, кстати сказать, событиями: произошел теракт в Мадриде.

Но на канале НТВ главной и почти единственной новостью оказалось приглашение Фиделем Кастро двоюродного брата М. Фрадкова на Кубу. Это маловразумительное событие формировалось в некое значительное происшествие. Каждый новостной выпуск начинался с очередных подробностей, которые ведущие излагали утрированно таинственным голосом. В середине дня состоялась прямая связь с Гаваной, во время которой «брат лейтенанта Шмидта» рассказывал о погоде на острове свободы. И, наконец, в последнем информационном выпуске «Страны и мира» последовало сообщение, что у Фрадкова вовсе нет двоюродных братьев.

Наверное, этот абсурд можно объяснить не проверенными источниками, а путаницей. Но ошибки и путаницы обнажили прием. Ведь не могли же авторы канала не понимать, что поездка на Кубу пусть даже и реального брата нового премьера не может стать заслуживающей внимания новостью. Новость делалась интонацией, эмоциональным фоном некой непроговариваемой тайны, намеками на что-то где-то теневое.

Эта хорошо зашифрованная и лишь изредка выявляемая игровая природа современного телевидения дает основания определить и жанр «сериала», идущего в режиме реального времени на разных каналах. Скажем только, что на ОРТ идет аккуратная, скучноватая, но вполне добродушная производственная драма с традиционной в соц- реализме борьбой хорошего с лучшим. А вот на НТВ — политический триллер. В эмоциональном поле канала страна — всегда на краю пропасти, или где-то поблизости.

Наверное, можно объяснить это повышенной гражданской чувствительностью, «обостренной совестью» — главным брэндом «светлой личности» в России на протяжении двух последних столетий. Может быть, если бы не неизбежные все-таки «передержки», отсутствие порой чувства меры.

Конечно, самым ярким явлением в означенном жанре была передача Л. Парфенова. О высоком профессионализме этого действительно блестящего журналиста сказано очень много справедливого. Его мобильность, способность оказаться на месте любого события и стремление все рассмотреть изнутри — бесценные журналистские качества. Былые раскованность, легкость, обаяние делали его просто идеальным телеведущим. Его интонация пронизывала и окутывала события.

Но ведь образ, возникающий в программе, — это не объективный образ мира, а внутренний образ ведущего (за которым, конечно, стоит работа группы и концепции определенных сил, но это отдельная проблема). Программа — сложно устроенная структура, где интервью и репортажи с места событий, несущие хроникерскую точность факта, и в силу этого информативно самоценные, оказываются звеном, красочным мазком, подробностью в общей картине мира, которая складывается в целой передаче. И здесь важно все: и последовательность сюжетов, и интонационный скрытый комментарий, и содержание того пласта, который относится к рубрике «разное».

Достаточно вспомнить, что сюжеты в программе «Намедни» располагались по логике: «взрослой преступности стало меньше, зато подростковой больше», «в Сибири на корню замерзают елки, а в Калифорнии цветут апельсинные деревья». Половину программы составляли сюжеты, посвященные аномальным и, безусловно, экзотическим явлениям, которые могли бы составить обширную рубрику «кунсткамера Парфенова».

Конечно, могут спросить: а есть ли в реальности люди, которые в причудливом гриме ходят на кладбище читать стихи, или любовно коллекционируют бюстики вождя всех времен и народов, или всецело и сладострастно озабочиваются проблемами транссексуалов?.. Конечно, есть, они и предъявлены в программе вполне документально. И это объективно. Дело только в пропорциях, в личном ответе на вопрос, какое место занимают эти проблемы в реальности, и так ли уж они забавны. А это уже субъективно, это уже проблемы создания образа мира средствами телевидения и выданного за беспристрастную картину. Что есть неправда.

А искажать правду (предположим, что даже невольно) — занятие небезопасное. И это видно по тому, как изменился Л. Парфенов в последнее время. Ушла былая франтоватая легкость. Осталось оцепенение формы, которую все время надо оживлять. Вместо легкого юморочка «по приколу» (чем был так привлекателен Л. Парфенов в прошлом) — сарказм по любому поводу. Вспомним экранную картинку последнего времени: остановившиеся глаза и чрезмерно активная артикуляция, — словно все труднее выталкивать утомительные инвективы. Лицо, состоящее из двух плохо состыкующихся половинок.

Вот это и есть эффект обратного экранного действия. Если долго придумывать триллер, можно в него поверить и испугаться. И тогда никакой профессионализм не спасет. Роль пресс-аташе в свите хорошо известного героя искусительна, но и опасна.

Тем не менее, сезон начался. А значит, продолжение следует…