Воцерковление в экстремальных условиях

«Христианству нельзя научиться, его можно выстрадать», — считает протоиерей Андрей Воронин, выпускник географического факультета МГУ (1985г.), директор Ковалевского детдома (1996г.) под Нерехтой, в Костромской области. 1 августа 2001 г. 14 его воспитанников, от 9 до 14 лет, поднялись на Эльбрус, из них 7 взошли на Западную вершину (5642 м). Это был рекорд, но о. Андрей отказался вносить его в книгу рекордов Гиннесса — его цель его была другой: «посмотреть на детей в условиях высокогорья». А дети в горах — психически больные, забитые жизнью волчата — расцветали буквально на глазах. Они рисовали потом акварели и даже писали стихи… Про восхождение снят фильм «Флаг на вершине», получивший приз на фестивале «Вертикаль».

— О. Андрей, когда Вы учились, Вы были верующим человеком? Чем Вы занимались по окончании Университета?

— Я крестился в Университете. А после окончания я уехал в Магаданскую область работать по распределению. Потом работал в Москве. Ну, и, собственно говоря, я работал на Кавказе.

— А кто Вы по специальности?

— Гляциолог. В общем, это решение инженерных проблем в горах: в первую очередь, это снег, лед, защита от лавин. Не только дорог, сооружений, но и горнолыжных трасс, также линий электропередач. Потом также всевозможные строительства в горах: последствия, расчеты, прогноз, ландшафтный прогноз и т. д. Потому что деятельность человека в горах и в Арктике жутким образом воздействует на среду окружающую. Это огромный комплекс проблем: начиная от метеорологии кончая ландшафтами и прочим.

— Вы не стали поступать в аспирантуру?..

— Нет. До аспирантуры не дошло, потому что я уже на Кавказе как раз работал, и мы столкнулись со старцами, которые жили там в кельях, в Абхазии. Для меня это было последней каплей. Я просто все бросил, работал чтецом во «Всех скорбящих радости», на Ордынке.

— Вы с ними и сейчас общаетесь? Они там так до сих пор и живут, на Кавказе?

— Да. Сейчас как-то похуже. Время уже уходит… А живут они в районе Сухуми, в Кабанском и Кадорском ущелье, в районе Нового Афона. По одному, по двое. У очень многих пасеки в горах. Они мед обменивают на продукты питания. И зимой они полностью отрезаны. Потому что там снега столько выпадает, что пройти туда невозможно. Там аномально большое количество снега на европейской части бывшего СССР выпадало. До 7 м. И они запасают себе продукты на зиму в стволах деревьев. Знаете, о. Владимир Воробьев — храм Николы в Кузнецах — они издали книжку, называется «На горах Кавказа», монах Меркурий такой написал? Это был феномен советского времени! Монах Меркурий — а я знал этих людей — под псевдонимами обозначает тех, которые живы были на момент написания, а истинными именами — тех, кто умер.

— Те, кто с Вами работал тогда, они же тоже с этими старцами общались?

— Нет. Еще один общался. Потом крестился тоже. Самое интересное, что я работал на Кавказе, а познакомился с этим старцем, монахом — причем он воевал, летчиком, его ранили, он прошел всю войну — в Москве, когда он приехал в госпиталь. Друзья мои говорят: ты знаешь, есть такой человек, приезжай. Я приехал, с ним поговорил, и оказалось, что он живет там на Кавказе буквально рядом — в соседней долине. Вот, он мне сказал, как там найти еще кого-то. Я когда пришел в Сухуми (он мне дал явки, адреса — там целая сеть подпольная была православная), на меня, конечно, как на стукача посмотрели. Это были 80-ые годы. Где-то 86-87 год, 88-ой…

— Еще не было официального признания Церкви…

— Ну, в 88-ом году как тысячелетие крещения Руси было — все, пошла волна лояльности. А до 88-го года их ловили просто. У них паспортов практически ни у кого не было, их держали в милиции, причем там страшно избивали стариков этих. Что там творилось — беспредел. Это делалось специально: за них выкуп платили.

— А кто за них платил?

— Сестры. Рабы Божии. Собирались деньги верующими. Там начальник милиции такой Аргулиани был — садист просто. Он уже знал, где их ловить: они приходили на литургию — надо же причащаться все равно.

— Как Вы решили стать священником? Вот Вы учились в Университете…

— Я читал, читал, читал. Все читал подряд — огромное количество всякой литературы: философской, псевдодуховной, так сказать. А потом прочитал Евангелие. И мне стало все ясно. Нет, в начале было не так! Я прочитал Евангелие от первой страницы до последней. Потом Деяния апостольские. И я понял, что я вообще ничего не понимаю. Т. е. мои все представления о духовной жизни — они абсолютно неправильные. Я ходил недели две так вот. Потрясение глубочайшее. Потом понял, что мне просто необходимо идти креститься. Потому что иначе я просто вообще ничего не пойму и сойду с ума. Мне было года 22. Ну, покрестился… это же не сейчас — книг не было, ничего не было вообще. Мне сказали, знаешь, есть один приход под Псковом, там Библию продают. Я купил билет, поехал Библию себе купить. Приехал — Библии кончились. Зато я купил себе молитвослов. Это было, наверно, году в 82-ом. А потом как-то опять… жизнь студенческая засасывает. А году в 84–85-ом, вышли мы на одного священника — Царство ему Небесное, недавно умер — о. Димитрий Дудко. Ну, и стал я к нему ездить, там компания, книги… Стали мы сами литературу издавать: печатали Евангелия, молитвословы. Ксерокопии какие-то… страшное дело! И потом я уже уехал глубоко верующим человеком, воцерковился, такой был православный! Неофит. Уехал как раз в Магаданскую область и… на всю Магаданскую область ни одного православного храма не было. Я когда пришел в Магадане в гостиницу, поднимаюсь на 2-ой этаж — сидит дежурная по этажу и читает вслух Евангелие. На весь этаж! В 85 году.

— ???

— Баптистка. Там сектантов было — страшное дело! А потом я приехал, отработав год, тут уже в храм ходил. В экспедицию уехал — там с этими отцами познакомился. А работа была вот такая замечательная! Компания была. Я прилетал, у меня вертолет свой. Нас машина ждала. Очень интересный район, красивый такой. Но… максималист я по природе. Слишком все хорошо.

— И Вы решили служить… Вас кто-то подвел к этой мысли?

— Да это все как-то само. Интуитивно. Я пошел работать во «Всех скорбящих радости» чтецом. Потом в семинарию поступил. Это было как раз в первый год, когда принимали людей с высшим образованием.

— Что Вас привело к мысли детский дом создать? Мальчишек взять?..

— А детский дом — непонятно. Очень многие решения просто приходят не от меня. Они захватывают меня и все, я делаю. Все спрашивают, а я не знаю, как это все происходит.

— А как Вы справляетесь с 40 мальчишками? Они же не совсем обычные…

— Знаете, у всех детей, которые попадают в детский дом, задержка психического развития. Если б только этим дело ограничивалось — было б очень хорошо! Потому что, в принципе, она рано или поздно нивелируется, эта разница со среднестатистическими, нормальными детьми. У них более суровые нарушения — в духовной, психологической сфере. А именно, присутствует т. н. полевой синдром: очень низкая мотивация деятельности. Для них очень присуще «здесь и сейчас» — они живут настоящим моментом, очень с трудом складывают взаимоотношения причины и следствия. И, соответственно, они могут работать, учиться, когда вы будете с ними рядом ходить. Вы отошли в сторону — все. Это характерно для более чем 90 % детей, которые живут в обычных детских домах, на всем готовом. Где им готовят, стирают, выдают одежду, — и все у них есть, они порой не знают, каким образом чай заваривается, — т. е. полная десоциализация детей происходит. Время Макаренко безвозвратно ушло, когда у беспризорных детей были здоровые родители: ребенок, который рождается сейчас, — он уже не нужен матери. Даже вот такой момент: если у ребенка вовремя не менять пеленки и не кормить, у него сбивается ритмика временная, и начинается это поражение причинно-следственных связей. И когда эти дети попадают в детские дома, речь идет о скрытой форме инвалидности, наверно. Потому что они, по сути дела, уже ни на что не пригодны. Непонятно, что с ними делать. И поэтому когда наш детский дом открылся, мы перешли на семейную систему. Семья — Богом установленная ячейка, которая не только воспроизводит, — она воспитывает детей, прививает им весь опыт человечества, все ориентиры дает: нравственные, духовные, культурные. Если ее нет, ее нельзя повторить, но как-то смоделировать можно. Еще очень важно — у этих детей нет внутреннего критерия истины. Мы, обычные люди, кто рос в семьях, мы можем себя как-то оценить со стороны. Есть какой-то сторож…

— Т. е. совесть…

— У них тоже есть совесть… Но не у всех. Мне встречались такие дети, которые напрочь лишены чувства совести. Причем маленькие, а не потому что они стали такими. И поэтому, конечно, их воцерковление — это единственный способ оживить их. Не просто научить в церковь ходить, а так, чтобы они уверовали. Чтобы они попадали в те или иные ситуации, жизненные, где бы они сталкивались с реальными трудностями. А в детском доме — что? Все отлично, все есть. О чем заботиться? Когда появился наш детский дом, и дети вдруг начали взрослеть, возникали проблемы очень серьезные: их расторможенность, беспечность, потребительство. Что делать?..

— И Вы решили в экстремальные условия их поставить… А почему Вам не достаточно труда? У вас есть огромное хозяйство.

— Понимаете, труд очень важен, конечно. Но приучить людей работать — это еще не все: должны такие ситуации в жизни возникать, когда они должны мобилизовать весь свой потенциал, в первую очередь, нравственный, потому что в горы идет коллектив. Бывает тяжело, слабость какая-то, физическая, психическая, утомляемость, что-то не понравилось маленькому человеку, а ему нужно это перебарывать. Мы очень часто берем в такие совершенно экстремальные походы маленьких детей, которые в первый раз идут. И удивительно, как они встраиваются в эту систему: там не нужно уроки какие-то давать — дети как губка впитывают. Как показывает практика, неделя похода — это примерно 7 месяцев педагогических усилий в обычной ситуации. Я пытаюсь учить детей выживать в экстремальных ситуациях: оставаться человеком, сохранять доброту и способность жертвовать собой. Хочется завернуться в спальник и лежать, а нужно помочь слабому, палатку поставить, надо поесть приготовить, причем подумать о завтрашнем дне. Элементарно заставлять что-то делать — вот это постоянный мотив у человека. А если ему дышать нечем даже? На пределе какие-то включаются в мозгу механизмы скрытые, которые помогают в жизни потом превозмочь совершенно невозможные ситуации. Он в себе найдет силы сосредоточиться и сделать, не расслабиться… с Богом! Вот ползет в гору человек, он все время с Богом прощается в такой ситуации. Идет, монотонно это все, голова как компьютер работает. Он шаги начинает считать: шаг сделал — «Господи, помилуй!». Сердце бьется. И вот чувствуешь: Бог рядом!

— О. Андрей, можно сказать, что занятия борьбой, альпинизм, водные походы — научно разработанный вами метод?

— Нет, мы ничего не готовили, понимаете, Бог все дает… Все дает Бог!

— А что больше влияет на детей: подготовка или сам поход? Вы же как-то отбираете их в поход — значит, создается стимул: дети стремятся и учиться лучше, и спортом заниматься…

— Да, чтобы попасть в поездки. У нас все время какие-то поездки есть. Мы в Крым ездим, в горы каждый год, в парусные походы. Вот ты можешь рыбу половить у нас в пруду. А поехать куда-нибудь в интересное место — заслужить надо, заработать. У Фазиля Искандера есть рассказ «Праздник ожидания праздника». Это тоже очень интересно — подготовка сама…

— А не будет у них потом в жизни разочарования? Вот они уйдут из вашего детского дома, а там уже не будет о. Андрея, Крыма, гор…

— Они будут к этому стремиться, сами себе уже ставить цели. Это же развитие определенной культуры. Если человек привык к определенному стилю общения, он будет стремиться к этому стилю общения. Вот у нас дети выходят, уезжают в Кострому, еще куда-то, они ж там не спиваются, в принципе все здоровый образ жизни ведут. В храм ходят. Не все, скажем, но большая часть, 90 % ходят, исповедуются, причащаются. Они тянутся, они цепляются. У них мотивация очень серьезная. Очень требовательны к компании, с которой они ходят. Поэтому они хотят в горы…

— О. Андрей, вы даете своим ребятам практически профессиональную спортивную подготовку: пять раз в неделю тренировки, серьезные походы. И это несмотря на распространенное мнение о негативном влиянии профессионального спорта?..

— Это очень важно на самом деле: несмотря на то, что они много работают, все равно у детей переизбыток энергии. Это нужно в какое-то русло направлять. У нас дифференциация существует серьезная: если у ребенка есть какие-то результаты в спорте — слава Богу, пусть он тренируется, мы их готовим к соревнованиям. А у кого нет — просто общефизическая подготовка. Потому что борьба — это боль. Соревнования — это травмы. Но, тем не менее, в этой ситуации мальчишки меняются очень сильно: они становятся терпеливыми, они добрее становятся.

— А Вы не боитесь, что они захотят профессионально заняться спортом?

— Нет… Видите ли, они… немножко так трезво оценивают вложенные усилия и результат. Они знают, чтобы достичь результата в борьбе, например, требуется столько работать… страшное дело! Лень. Потом, конечно, приятно: они грамоты, медали привозят — так здорово! Запал есть на две-три недели. А другие говорят: пойду я лучше рыбу ловить. Или на велосипеде покатаюсь. Все нормально! И мы, в общем, так на это и смотрим: пусть… они хорошие такие, замечательные!

— А что Вы думаете по поводу спорта вообще? Многие православные люди относятся к профессиональному спорту скорее отрицательно.

— Тут момент очень непростой. Вот о. Максим, когда мы изучали греческий язык, знаете, говорил фразу «в здоровом теле — здоровый дух»? А продолжение знаете? — «встречается редко». И действительно, мне тоже приходилось общаться с профессиональными спортсменами — это мышцы, мышцы, мышцы — просто какой-то ужас! Обязательно нужно интеллектуальную и духовную часть развивать. Необходимо гармоничное развитие, а это достаточно сложно сделать. А просто спорт — понятно: плоть забьет все, потому что инстинкты потом возобладают. Спорт должен быть вторичен, а профессиональный спорт — это всегда доминанта.

— Получается, он только вреден?

— Это вещь в себе — в ней, кажется, больше отрицательных сторон, чем положительных. Если человек в православной семье занимается борьбой, замечательно, у него какие-то результаты, он может потом научить других людей… это странно все-таки. Не встречал я таких. Спорт как дополнение хорош. Ребята приходят в детский дом физически недоразвитые. Они достаточно низкого роста все, дистрофичные. И, конечно, борьба помогает — они добирают в развитии очень сильно. И потом очень важно, что спорт требует здорового образа жизни. Школа — это такой антипедагог! Дети в школу попадают, а это стадо: у него запах определенный, форма… курят все! а ребенок, если он чувствует свою неполноценность, он будет как все. И то, что он закурил, — это беда: он не смог просто сопротивляться! Он не хотел, может быть, курить, но он закурит, чтобы даже не получить осуждение со стороны… даже девочки все курят в школе — что там говорить. А если они тренируются, они бегают — попробуй закури! Да просто-напросто на следующей тренировке будет видно, что ты куришь. А раз ты куришь — иди сюда! все, для тебя сейчас жизнь особенная!

19 августа 2004 г., в день Преображения Господня, на Восточной вершине Эльбруса (5622 м), при нулевой видимости и в весьма агрессивных климатических условиях, о. Андрей и хор воспитанников Ковалевского детдома (6 детей) отслужили праздничную Божественную литургию по полному чину.

Все причастились Святых Христовых Тайн. Во время чтения Праздничного Евангелия случилось чудо: расступилась мгла и впервые выглянуло солнце. Второй раз это чудо повторилось во время пения «Достойно и праведно есть…». Больше в этот день солнца не видели.

www.vvv.ru