Люди в черном-2, или очерки бурсы XXI века. Очерк второй

Читайте также

Люди в черном, или очерки бурсы XXI века

Дурной, болящий, настоящий…

При более близком рассмотрении, семинаристов можно условно разделить на четыре, если можно так выразиться, поведенческих типа: «дурной», «болящий», «настоящий» и иподиакон. Во избежание недоразумений следует предупредить, что эта «классификация» весьма условна, не содержит в себе отрицательной оценки и не претендует на объективность. Человек, безусловно, сложнее, чем всякого рода ярлыки, но это не мешает выделить в том или ином обществе яркие типажи.

С «настоящими», пожалуй, проще всего: это такая порода людей, которые умеют быть честными с собой. Их отличают здравомыслие, скромность в своих амбициях по отношению к миру, готовность взять ответственность на себя. Эти люди пользуются большим уважением, т.к. не требуют никакого особого внимания к себе.

«Болящие» - это такие одиночки, мечтатели вроде Татьяны Лариной. Они все чувствуют, все смыслы угадывают, зачастую обладают неординарным чувством юмора и энциклопедически образованы, но не стремятся презентовать себя вовне. Они живут своей внутренней жизнью, предпочитают шумной компании уединение. Наверняка такие люди более склонны к монашеству.

Т.н. «дурные» - люди более общительного характера, более склонные к предъявлению себя миру, к утверждению себя в общественном пространстве. Их характеризует острое желание нравиться, завоевывать внимание окружающих: шутками ли, прибаутками ли, требованиями к общественности: кто что должен делать, кто чего не должен делать. У них веселый нрав, они любят поозорничать, поболтать, пошутить. Но тяжко переносят невнимание или шутки в их адрес. Если это исходит от мужчины, то может дойти и до конфликта, если от женщины – до возгласов «вам слова не давали, женщины вообще должны всегда молчать» и т.п.. Самое, наверно, опасное, когда такой характер сочетается с хитростью: умением, где надо, услужить, где надо, показать себя с хорошей стороны, где надо, что-то умолчать – приспособиться к ситуации. С другой стороны, если хватает честности к себе, то это превращается в достоинство: гибкость мышления, умение решать проблемы с какими бы то ни было людьми.

Иподиаконы (не путать с диаконами) – это алтарники, можно сказать, самого высокого ранга, алтарники епископов или наместников монастырей, не имеющие духовного сана. Это очень хитрые, очень умные, острые на язык люди. С особенным самомнением. Не с тем, которое обижается на критику, а с самомнением, которому критика так «фиолетова»… Они выше ее. Тем не менее называть их алтарниками в глаза я бы не советовала.

Тили-тили-тесто...

Все эти характеры не могут устоять пред «суровой» необходимостью играть в одну «игру», общую почти для всех студентов Духовных школ, за исключением склонных к монашеству. В игру под названием «жених и невеста». Правило одно. Умен ты или красив, регентша ты или иконописица, у тебя должна быть вторая половинка. Это не так просто, как кажется на первый взгляд. «В «естественной среде нашего обитания» девушек нет, - рассказывают семинаристы почти хором. – Общение с ними – это скорее «сверхъестественное». Т.е. надо выкроить время между послушаниями, учебой, дополнительными какими-то заданиями… И вот оставшееся время… если оно совпадает с такой же схемой выкраивания времени с противоположной стороны, тогда…» Тогда молодой человек подходит к девушке и предлагает… дружить. А вы думали, только в детском саду так бывает? Нет, в семинарии тоже. Для девушек самое престижное – встречаться с академистами, т.е. студентами Академии. Это уже люди взрослые, в меру серьезные и уже совсем близкие к священству. Не то что «молодняк»: на первом-втором курсе семинаристы еще очень загружены учебой и если первокурсник слишком активно знакомится, значит, что-то тут нечисто. Что же? Дело в том, что по своему отношению к браку семинаристы делятся на два типа: одни стремятся создать «добрую» семью и послужить, если Бог благословит (и таких большинство), другие же видят в браке, главным образом, средство стать священником.

Так или иначе, треть выпускников семинарии заканчивают обучение уже женившись и приняв священный сан. Однако две трети все же остаются не у дел. Ребята считают, что решению этого вопроса очень поспособствовала бы хотя бы совместная с регентшами трапеза, но ее нет. И приходится общаться, в основном, «на послушаниях». Это три смешанных хора, подготовка праздников к Рождеству и Пасхе, т.е. всего два раза в год и т.п., причем, во время Великого поста «в жениха и невесту» играть нельзя. Есть еще, правда, свободное время – всего три часа в день. Не очень-то подружишь. «Общения-то как такового и нет, - говорит Антон, - в обычном светском вузе люди друг друга гораздо лучше знают, чем здесь». А ведь это закрытое учебное заведение: если со «своими» девушками еще как-никак можно пообщаться, то с гостьями из внешнего мира почти невозможно. Для того чтобы уехать хотя бы на выходные надо писать прошение, которое могут и не подписать, особенно если студент хорошо поет. И, если говорить серьезно, это проблема. Потому что все построено так, что семинаристу по многим причинам лучше всего получить священный сан до окончания обучения, а на пути поиска супруги по душе встречается одно препятствие за другим. Дело осложняется еще и тем, что даже среди регентш, которых ребята в шутку называют «ХБМ», т.е. «хочу быть матушкой», не так-то много действительно готовых стать женой священника.

- Многие хотят выйти замуж за человека православного, - объясняет отец Павел, - потому что это избавляет от многих проблем, отсутствие которых мирской брак гарантировать не может. Но далеко не всякая девушка захочет быть матушкой, потому что это подвиг, едва ли не такой же, как у священника. Только в тылу. Никто ее не видит, она там трудится, спасается, скорбит, молится, все на ее шее. Батюшка – это фасад, на виду, а за ним такая глыба того, без чего его бы не было. Причем, как правило, в православных семьях детей много, соответственно, карьеры не будет, продвижения какого-то по своей специальности не будет. Это проблема. Сейчас же все интеллектуалы, все элита, никто не хочет быть простой нормальной женщиной, которая с радостью общается с детьми и так далее. Поэтому висит все это на плечах матушки. Захочет девушка на все это пойти – замечательно, честь ей и слава, она будет замечательная матушка и спасется. Я вообще думаю, что Академии на пользу пойдет большая открытость в плане молодежного общения – проведение каких-то совместных мероприятий с православным студенчеством…

А следом за проблемой поиска второй половинки идет квартирный вопрос: общежития для женатых семинаристов нет, а заработать на съемную квартиру учащемуся не представляется возможным. Остается только удивляться, откуда у нас берутся все-таки священники. А ведь есть еще проблема возраста будущих священников.

Старый и малый

Как и века назад, в семинарию поступают люди разного возраста. Примерно половина из них только что закончившие школу. Соответственно, заканчивают семинарию они в 21-22 года. Это еще ни то ни сё. Ни жизненного опыта – пойдите найдите сейчас такого молодого мужа – ни тем более духовного. Как правило. Может ли юноша в таком возрасте стать священником, попечителем душ? А осознанно придти к монашеству? Ребята сами понимают это: «Вот мне 27 лет, - говорит Антон, - я себя чувствую неготовым к священству. Еще, может быть, диаконство, но не священство». В этом смысле хорошо бы будущему пастырю до семинарии получить светское образование. Это и трезвости добавит, и знания жизни, и профессия будет какой-то опорой. Но с другой стороны:

- Думаю, нормально, что в семинарию поступают и те, у кого есть светское образование, и те, у кого его нет, - считает отец Павел. - Надо учитывать вот что. На сегодняшний день у нас нет в семьях устойчивой церковной традиции. То есть к нам большая часть студентов поступает из нецерковных семей. Или поверхностно воцерковленных. Как правило, авангардом семьи является молодой человек и уже потом тянет за собой остальных. Но если он поступает, например, в институт с тем, чтобы потом, после его окончания, пойти в семинарию, формирование его внутри церковной среды отодвигается. То есть все силы, все внимание его будет уже в институте. А после школы: он только глаза открыл, его, как оранжерейное растение, нужно в семинарию поместить, чтобы у него хотя бы «корни начали расти из ног» (так вот почему студенты старших курсов носят подрясники!), чтобы он возмужал в церковном понимании… Я думаю, как раз тот баланс, который у нас существует, это нормально. Две трети молодежи и треть более взрослые - такие неформальные и неофициальные посредники между администрацией и младшими студентами, которых в каком-то смысле эти взрослые держат в рамках: мозги прочищают, популярно объясняют, где, куда и как. А младшие в определенном смысле более мобильные, более легко восприимчивые.

Церковь Христова

И все вот такие разные люди: с разными характерами, разным возрастом, разным социальным положением (в XXI веке потомственный «бурсак» - это редкость), даже и разной национальности вынуждены пять, а кто и все восемь лет (семинария и академия) жить бок о бок, проводя вместе почти все свое время, находясь под почти постоянным контролем любящей администрации. Надо сказать, что действительно выдерживают это не все. Но говорят, что те, кто выдерживает и проходит этот путь до конца, становятся очень близкими людьми. Они узнают друг друга по шуткам, «своим» словам и своим анекдотам, по какому-то лаврскому духу. Студенты Московской духовной семинарии понимают, что образование здесь не хуже, а может быть и лучше, чем во многих средних вузах (они не сравнивают себя с МГУ, МГИМО, РГГУ). Здесь преподают большинство крупнейших специалистов церковной науки, колоритные профессора. Но по большому счету дело не только в образовании, но и во всей жизни в семинарии.

- Может быть, это прозвучит не патриотично, но я не вижу смысла учиться в семинарии только ради образования, - говорит Антон. - Здесь нет ничего такого в плане образования, чего нельзя было бы получить с меньшими затратами учась в каком-нибудь светском вузе. Учась в МГУ, просто ходить на спецкурсы по истории, изучать богословие где-нибудь в Свято-Тихоновском, брать спецкурсы по языкам. Само по себе образование, мне кажется, не является чем-то таким, ради чего сюда можно идти. Все-таки семинария, особенно здесь, в Лавре, находящаяся, должна готовить священников. И в этом весь смысл.

Действительно, ради одного образования сложно вытерпеть все строгости и в чем-то недостатки «системы» - той совокупности жестких правил, условий и обычаев (от распорядка дня до поведения), в которые попадает студент семинарии и за выполнением которых следят строгие дежурные помощники проректора по воспитательной работе.

- Вот представьте себе, что такое 500 молодых людей, - объясняет отец Павел Великанов, - которые находятся в замкнутых стенах монастыря.

- Без физкультуры! – выкрикивают ребята. - Вот это обязательно напишите. Это самый главный недостаток.

- На самом деле, - продолжает священник. - С напряженным режимом интеллектуального труда, которых кормят…нормально, студенты довольны.

- Вместе: хорошо кормят.

- Вы представляете себе, как ими управлять? Поэтому здесь держат не внешние рамки, а то, что люди идут сознательно, их никто не гонит, в отличие от дореволюционных семинарий. Там у них просто выбора не было: если ты попович, то должен идти в семинарию Может, ты давно про Бога забыл и тебе этого ничего не надо, но у тебя нет никакой другой возможности получить образование.

- Сообщество студентов в семинарии, - говорит кандидат физико-математических наук и студент четвертого класса Николай, - это совсем не то сообщество, что в университете, где люди дружат, радуются вместе, но остаются отдельными людьми. Здесь студенчество – это некий монолит. Люди могут враждовать, друг с другом ругаться, но, выйдя, попадая в окружающий мир, они понимают, что они одно целое. Такой способ образования – совместная учеба, совместная жизнь, совместное преодоление каких-то трудностей – совершенно особый.

Чтобы не быть голословными, поделимся одним эпизодом, в котором хорошо видны эти особенности. Не будем выяснять, правда это или неправда, в каком году, при каком дежурном помощнике и с какими студентами это было, но рассказывают такую историю.

В N-скую семинарию поступил молодой человек 33 лет. Первый тенор. Пел, как Лемешев, а то и лучше даже. Во многом благодаря этому его и взяли. Первые полгода он ничего себе проучился, без проблем: как все, подчинялся распорядку, не опаздывал на обязательные богослужения, дежурил, как положено, на вахте… смирялся, одним словом. А потом его немножко, как говорится, «понесло» – все труднее становилось взрослому мужчине подчиняться, как мальчишке. Стал убегать с самоподготовки, забывать разницу между объективной и субъективной сотериологией и опаздывать на утренние молитвы. А однажды даже не успел придти в свою келью к отбою. Но быстро сориентировался - позвонил соседу по комнате и попросил сделать на его кровати «куклу». Тот паренек был совсем молоденьким и не догадался, что таким образом поставит под угрозу всю комнату – 21 человека – и согласился. А может, просто товарища пожалел. Так или иначе, «куклу» кое-как сделали - может, и не заметят? Но дежурный помощник был неглупый человек и «куклу», конечно же, увидел. Дело было позднее и выяснение обстоятельств назначили на утро. А ребята тем временем между собой условились: никто ничего не видел, все пришли раньше отбоя сильно уставшие и сразу же легли спать (это на первом-то курсе!). Тот юноша, который делал «куклу», испугался не на шутку, ведь первым отчислили бы именно его. Но ребята обещали его не выдавать: «Смотри сам не проговорись».

На следующий день начинается настоящий детектив. Каждый «подозреваемый» пишет объяснительную, их забирают и через какое-то время ребят по одному вызывают на очную ставку с дежурным помощником и допрашивают: кто, что да как. Одним словом, ведется работа следствия. Ректора в этот день не было. Все ребята держатся легенды, но, в общем, видно, что врут. Было решено дождаться ректора – пусть он разбирается и, скорее всего, всех отчислит. На следующий день кто-то, у кого нервы послабее, говорит: надо честно рассказать, как все было. Ясно, что в таком случае того, кто делал «куклу», отчислят. Остальные, может, отделаются чем-то вроде «десятки» (будничное богослужение) или дежурства на кухне, но того отчислят точно. «С другой стороны, - подумали, - как будешь врать… Владыке?..» Еще один вечер прошел в мучительных раздумьях: что же делать и признаваться ли, кто виноват. После бессонной ночи решили написать общее прошение на имя ректора примерно такого содержания: «Дорогой Владыка Ректор, все в нашей келье знают, кто это сделал. Но мы не можем назвать имени, т.к. не хотим выдавать нашего одноклассника и ставить под удар его одного. Но и обманывать Вас мы тоже не хотим. Потому просим Вас подвергнуть нас общему наказанию, которое сочтете нужным». Написали. Теперь нужно, чтобы все подписались. Кого-то, конечно, пришлось вежливо попросить: «Подпишись, мол, добрый человек!» Было несколько ребят, которые «лежали в дальнем углу – ничего не видели» и страдать за компанию им как-то не очень хотелось. Им быстренько объяснили, что к чему. Очень вежливо, конечно, по-христиански, без оскорблений. Все подписались. На следующий день прошение надо было бы отнести. Причем до того, как ректор сам их вызовет. А если не вызовет?.. И пока думали, нести–не нести, тот студент, который опоздал, пришел к ректору и сказал, что это он сделал «куклу», а потом ушел. Так его и отчислили, потому что это был уже не первый случай.

Множество таких или похожих историй может рассказать каждый студент семинарии. Из них состоит не учебная, а повседневная жизнь семинариста. Правда, что и студенты, и преподаватели - все очень разные люди. Правда и то, что семинаристы – такие же люди, как и мы, хотя и в черном. И «defenders» они пока еще относительные. Опасность состоит в том, что «система» в чистом виде, если ей придавать слишком большое значение, – это нечто мертвое, а привыкая к ней в семинарии, некоторые священники начинают и всю церковную жизнь, Церковь, воспринимать как систему, где если не ты контролируешь, то тебя. И забывают, что Церковь Христова.

- Я очень простую вещь понял, - говорит отец Павел, - она меня очень утешает: Церковь, она Христова, понимаете? Не епископская, не священническая, не старческая, она Христова. Поэтому все, что в ней происходит, во многом… во всем – это Его Тело (Еф. 1,23). Поэтому за все, что происходит в Церкви, слава Богу. Оно как происходит, так должно происходить. В Церкви у нас происходят большие изменения. Скажем, если бы лет 15 назад Вы сюда приехали, я не знаю, как бы вообще Вас приняли, о чем бы мы с Вами разговаривали. Или с Вами разговаривали бы только на уровне проректора. Посмотрите, каких мы замечательных людей растим!..

Фотографии любезно предоставлены редакцией студенческого православного журнала «Встреча»