Два Евангельских Лазаря: почему не воскресают мертвые сегодня?

Послезавтра, вЛазареву субботу мы будем вспоминать воскрешение Господом Иисусом Христом праведного Лазаря Четверодневного. Но есть в Евангелии и еще один Лазарь — персонаж притчи о Богаче и Лазаре. Как соотносятся два этих человека? Почему не воскресают наши близкие сегодня?




	Воскрешение Праведного Лазаря

Мы публикуем размышления Митрополита Антония (Храповицкого)

Лазарь — единственный человек, который назван в Евангелии другом Божиим, его сестры Марфа и Мария известны, как образы деятельной и созерцательной жизни, и тоже были близки Господу. И вот, Его друг умирает. Женщины, которые Ему дороги, из которых каждая по-своему стремилась послужить Богу, теряют возлюбленного брата. Иисус Христос, как Бог, знал, что Лазарь болен, знал и то, что он умер, еще прежде того как сестры послали за ним. Но не спешил идти к ним. Как часто нас удивляют беды хороших, или даже праведных, людей. «Зачем же Господь допускает любящим Его людям страдать?» — думаем мы. На этот вопрос Он Сам отвечает: «эта болезнь не к смерти, но к славе Божией» (Ин. 11,4). Господь, видя страдания, видит и то, какая радость последует за ними, какую пользу приобретут хотя бы эти люди, еще раз уверившись в силе Божией, а может быть, поднимуться еще на одну ступеньку к Богу, узнав нечто новое. Так произошло и в тот день.

Господь медлили придти к скорбящим Марфе и Марии и пришел только на четвертый день, когда смерть уже, казалось, окончательно вступила в свои права: «уже смердит» — предупреждает Мария. «Для того, чтобы скончался и был погребен, чтобы потом никто не мог сказать, что Он воскресил его тогда, как тот еще не умер, что то был только глубокий сон, или расслабление, или лишение чувств, но не смерть,» — читаем мы у Иоанна Златоуста. Чтобы уверить людей, в том, что это несомненное чудо.

И не ограничивается Господь только лишь совершением этого чуда, но беседует и с апостолами, и с Марфой, и с Марией — готовя их к тому великому, что они увидят. «Ведь не в том только было дело, чтобы воскресить Лазаря, но надобно было и ее (Марфу – Ред.), и присутствующих с нею научить воскресению. Поэтому Он прежде, чем воскресил, рассуждает о воскресении».

Ведь и апостолы, и сестры, и тем более народ, присутствующий при этом событии (а Вифания, где жили Марфа, Мария и Лазарь, находилось недалеко от Иерусалима и многие иудеи пришли сострадать сестрам в их горе) — все они еще не имели достаточной веры. Да, они видели в Иисусе Христе святого человека, угодника Божия, который чего попросит у Бога, даст Ему [/Бог, но еще не могли вполне осознать Его божества. Не были уверены в том, что Христос — столь же истинный человек, сколько и истинный Бог.

Для того и совершает Господь это невероятное для человеческого разума чудо — воскрешение четверодневного Лазаря — чтобы прежде Своих крестных страданий, Своего Креста, Своей смерти и Своего воскресения укрепить Своих учеников, дать им такое сильное средство, как свидетельство о том, что Сам Христос — воскресение и жизнь. И верующий в Него если и умрет, оживет.

Но Христу поверили далеко не все. Этот день — преддверие праздника Входа Господня в Иерусалим. Именно благодаря совершенному сегодня чуду воскрешения Лазаря люди так торжественно прославляли Христа, входящего в святой город, как прославляли только победителей. Но он же и дверь к страданиям Христовым, потому что именно в этот день, узнав о воскрешении четверодневного мертвеца и предвидя восторг народа, старейшины иудейские окончательно решили убить Иисуса Христа.

Мы публикуем слово иерарха Русской Православной Церкви XX века — митрополита Антония (Храповицкого) — бывшего в 1917 году главным претендентом на Патриарший престол, а впоследствии ставшего первым главой Русской Православной Церкви Заграницей, проповедь «Лазарь приточный (т.е. персонаж притч Иисуса Христа – Ред.) и Лазарь четверодневный».




Митр. Антоний (Храповицкий)

Заметил ли ты, любезный читатель, что во всех Христовых притчах есть только одно собственное имя? А если заметил, то пытался ли себе уяснить, почему только этот Лазарь назван Господом по имени, тогда как даже его соперник по жизненному жребию остался под общим наименованием Богатого? Очевидно, Божественный Учитель хотел, чтобы Его последователи крепко запомнили и земной и загробный жребий бедного Лазаря, хотя главная идея притчи сосредоточивается всё-таки на Богатом: Лазарь безмолвствует в притче, а Богатый говорит и молит за себя и за братьев. Желание Спасителя не осталось неисполненным: Лазарь сделался любимою песнью добрых христиан: бедняки утешаются ею от корыстолюбия, и все поучаются помнить о смерти, о суде Божием и о милосердии к бедным. Однако вопрос наш остается не разрешенным. Ведь и притча о Блудном сыне составляет любимое содержание, если не народных, то церковных песней, также и другие, в которых прославляется милосердие и покаяние; но там нет собственных имен, да и песни о Лазаре не в его имени почерпают одушевление для певцов, а в описании рая и ада, жестокосердия богача на земле и позднего его раскаяния во аде.

Может быть, мы скорее найдем то, что ищем, если постараемся прояснить себе частные мысли притчи Господней. Всё ли в ней понятно? примиряется ли наше сердце с безнадежным ответом Авраама богачу, жалеющему о своих братьях: «Аще Моисея и пророков не послушают и аще кто от мертвых воскреснет, не имут веры»?

Эти строгие слова силою своей мысли, вероятно, смутили многих слушателей Господа, смущают и доселе читателей Евангелия, представляясь преувеличением, пока они не подтвердятся действительными событиями. И, вот, они подтвердились. Не приточный Лазарь - бедняк, а иной Лазарь, известный всем иудеям друг Христов, явно, на глазах у большой толпы народа, воскрес из мертвых, пробыв четыре дня бездыханным смердящим трупом. «Тогда многие из иудеев, пришедших к Марии и видевших, что сотворил Иисус, уверовали». Многие, но не все. «А некоторые из них пошли к фарисеям и сказали им, что сделал Иисус» (Ин. 11, 45, 46). Что же фарисеи? Они собрались и не только не смягчились в своем упорном неверии, или точнее, в непослушании истине, а по слову Каиафы решили убить Умертвителя смерти; но и этого им казалось мало. Первосвященники же положили убить и Лазаря, потому что ради него многие из иудеев приходили и веровали во Иисуса (Ин. 12, 10, 11). Заметьте, в их решении нет ни отрицания чуда, ни указания вины обоих осужденных: предрешенная неправедная казнь есть единственное средство для удержания народа в неверии, и они решаются на это средство.

Так оправдались во всей своей ужасающей точности слова, вложенные Господом в уста Авраама о степени человеческого жестокосердия: кто не хочет слушать Моисея и пророков, тот и воскресшему мертвецу не поверит. Апостол Иоанн не приводит притчи о Богатом и Лазаре, но приводит еще раньше слова Христовы, ставящие в связь иудейское неверие Его чудесам с непослушанием Моисею и тайным неверием в его закон, исходящим из нравственного очерствения и искания славы своей, а не Божией. «Есть на вас обвинитель Моисей, на которого вы уповаете. Ибо если бы вы верили Моисею, то поверили бы и Мне; потому что Он писал о Мне. Если же его писаниям не верите, как поверите Моим словам?» (5, 45-49).

Остается еще одно недоумение, часто предлагаемое богословам: почему же о воскрешении Лазаря не свидетельствует ни тот евангелист, который приводит притчу Господню о соименном ему наследнике рая, ни прочие первые два евангелиста? Митрополит Филарет на одном академическом экзамене задал этот вопрос, и, когда никто не взялся ответить на него, разрешил его так, что когда писались первые три Евангелия, то Лазарь был еще жив и, всегда тяготясь расспросами ближних о том, что испытывала душа его во дни расставания ее с телом, он был бы весьма расстроен и смущен, если б это событие при его жизни огласилось между всеми церквами, а потому оно и нашло себе место только в четвертом Евангелии, написанном после смерти Лазаря.

Ученый биограф Преосвященного Филарета дивится мудрости и простоте объяснения, но он не знал, что это объяснение почерпнуто целиком из Синаксаря Постной Триоди. Преимущество покойного Владыки перед своими собеседниками заключалось здесь в том, что последние в исагогических изысканиях шли только по путям отрицательных критиков, стараясь побороть их собственным оружием, и слишком мало занимались Библией вне этой политики, а митрополит вникал в нее и в церковное предание не только с критическим интересом, но и с положительным, независимо от полемики.

Подобная же точка зрения поможет нам уяснить дело и еще яснее. Из самой последовательности речи четвертого Евангелия можно видеть, что Апостол пишет дополнительное повествование к книгам, написанным раньше о тех же событиях, известных его читателям. Такое дополнительное повествование представляет собой и описание чуда над четверодневным Лазарем, составленное с тою же подробностью и наглядностью, которые вообще отличают сказания Иоанновы от трех первых евангелистов и совершенно уничтожают жалкую мысль немецких отрицателей о подложности четвертого Евангелия, составленного якобы в половине второго века «туманными философами» гностиками.

Итак, св. Иоанн хочет сообщить о воскрешении Лазаря тем читателям, которые знают о помазании Господа миром на трапезе, о входе его в Иерусалим и о предательстве Иуды, но не знают о великом чуде Господа, уверившего чрез него общее воскресение.

Читатели первых Евангелий могли недоумевать, почему народ, встречавший прежде Господа во Иерусалиме, с подозрительным любопытством и спорами, теперь столь единодушно вышел к Нему на встречу, воздавая Ему царское или даже Божеское поклонение. Правда евангелист Лука говорит, что народ прославляет Его за все чудеса Его, но этот намек[1] мало понятен читателю, ибо чудеса Господа были известны учителям Иерусалима и во время прежних Его посещений священного города, так что только евангелист Иоанн, поставив это событие в связь с чудом воскрешения Лазаря, рассеивает недоумение читателя.

С этой именно мыслью он и заканчивает свое повествование словами: сего ради и срете Его народ, яко видеша Его сие сотвориша знамение (12, 18). Подобное же частнейшее пояснение событий, известное, но не ясное для читателей первых трех Евангелий, находим мы в описании Иоанном чуда над пятью хлебами и последовавшего затем хождения Спасителя по водам. Четвертый евангелист поясняет, что восхищенный чудесным посещением народ хочет насильно схватить Чудотворца и провозгласить Его царем. Во избежание-то этого безумия народного Господь скрылся на время в пустыню, отпустив учеников в лодку, а затем, когда народ заснул, отложил назавтра исполнение своего намерения. Господь удалился от него, идя чудесно по водам озера.

Предание Церкви о том, что евангелисты умалчивают о воскрешении Господом Лазаря до дня его вторичной смерти, делает весьма вероятной и ту мысль, что вся 11-я глава, или хотя бы первые 45 стихов ее, а равно и в главе 12-й вторая половина 1-го стиха и стихи 9-11 и 17, 18 написаны евангелистом после составления им Евангелия, именно, после того как умер Лазарь вторично. К такой мысли приводит нас вторичное возвращение повествователя ко дню воскрешения Лазаря и («прежде шести дней Пасхи» и пр.), торжественной вечери, бывшей в день сей в его доме. Здесь упоминается о возливании мира Марией на ноги Спасителя, а в главе 11-й, где при первом упоминании о Марии и Марфе сказано: «Мария же… была та, которая помазала Господа миром и отерла ноги Его волосами своими», как о событии, уже известном читателю (но не из первых двух Евангелий, ибо там речь о возливании мира на главу Господню в доме Симона Прокаженного). Итак весьма вероятно, что евангелие от Иоанна было написано при жизни Лазаря, а повествование о Его воскресении было прибавлено Евангелистом уже после смерти Лазаря точно так же, как и вся 21-я глава этого Евангелия была приписана Апостолом уже впоследствии по случаю распространившихся во время старости его слухов, что он никогда не умрет; вот почему, прибавим, Евангелие от Иоанна имеет два заключительных послесловия, довольно сходных между собою: одно в конце 20-й, а другое в конце 21-й главы, где уже поясняется первоначальное умолчание о явлении Господа на море Тивериадском — словами: «Яже аще по единому писана бывают, ни самому, мню, всему миру вместити пишемых книг». Итак, притча о Богатом и Лазаре, записанная одним из первых трех евангелистов или, так называемых, синоптиков, в событии воскрешения Лазаря и неверии иудеев, записанном у ап. Иоанна, получает фактическое оправдание в своей недоуменной мысли, выраженной словами: «аще Моисея и пророков не послушают и аще кто от мертвых воскреснет, не имут веры». Но имел ли Евангелист в виду эту внутреннюю связь события и притчи? На это нет прямых указаний в Евангелии, но выражение о непобедимом упорстве иудейского неверия невольно вырывается из-под его пера, и вот, закончив описание событий этих двух великих дней земной жизни Спасителя, он, вопреки своему обычаю, оставляет тон объективно-беспристрастного повествователя и говорит: «Столько знамений сотворил Он пред ними и они не веровали в Него, да сбудется слово Исаии пророка: Господи! кто поверил слышанному от нас? и кому открылась мышца Господня? Потому не могли они веровать, что, как еще сказал Исаия, народ ослепил глаза свои и окаменил сердце свое, да не видят глазами, и не разумеют сердцем и не обратятся, чтобы Я исцелил их. Сие сказал Исаия, когда видел славу Его и говорил о Нем» (Ин. 12, 38-41).

Действительно, неверие начальников иудейских и более влиятельных учителей Иерусалима, не уступившее столь разительному, явному чуду, совершенному на глазах у целой толпы народа, есть явление изумительное в истории человечества; с этого времени оно перестало быть неверием, а стало сознательным противлением явной истине («ныне же и видеша и возненавидеша Меня и Отца Моего» (Ин. 15, 24), что и выразилось в настроении первосвященников и всего народного множества на суде Пилатовом.

Евангелист Иоанн во всех пяти своих творениях раскрывает читателям именно эту главную мысль, что мир, то есть человеческое упорство и злоба, как со Христом боролся, хотя правда Его светила миру, как солнце, так и с Его последователями борется, ненавидя их праведную жизнь, как Каин ненавидел Авеля (1 Ин. 3, 12), так и будет до конца мира ненавидеть Бога и Его служителей, не взирая на явные дела Его могущества и праведного воздаяния (Откр. 9, 20 и др.).

Давно желали мы ввести в печать разработку творений Иоанновых, как дополнивших новозаветное учение первых евангелистов, с этой именно точки зрения ради ободрения христианских мучеников и пристыжения малодушных (21, 8), ожидавших тысячелетнего воцарения Христа еще при жизни своего поколения (2 Фес. 2); однако служебные обязанности лишают нас возможности осуществить вскоре эту благодарную задачу, которую мы предлагаем исполнить другим любителям слова Божия. Взявшись за нее, они бы увидели, что все повествования четвертого Евангелия проникнуты и связаны этою мыслью; ей же одной посвящен весь Апокалипсис, да и все три послания Апостола.

Помянутое препятствие не дает нам возможности проверить нашу догадку о том, для чего Господь назвал по имени блаженного бедняка Своей притчи, но всё-таки нам известно одно весьма авторитетное подтверждение ее учением Церкви. Именно вся шестая седмица Четыредесятницы в продолжении шести дней воспевает и Лазаря Четверодневного и Лазаря приточного. Имея в виду не противников Христовых, а Его молитвенников, собирающихся в св. храмы на молитвенный подвиг, Церковь научает разуметь под обоими Лазарями наш владычественный ум и совесть, которою грешник пренебрегает, как богач Лазарем, и которая, умерши в душе человека, может быть оживлена (как четверодневный Лазарь) только силою Христовой, но это сближение и есть почти то, на которое мы указали в начале статьи, только с тою разницею, во-первых, что здесь и исторический (четверодневный) Лазарь приобретает значение нравстенного символа, а затем взамен борьбы веры и неверия, в душе человеческой изображается борьба страстей и совести, так как неверующие не бывают среди молящихся, а с другой стороны, по учению Христову, борьба веры и неверия происходит не в области отвлеченной мысли, а является, как частный вид борьбы добра и зла в душе нашей, борьбы страстей и совести; в этом и заключается разъяснение слов Господних: «Аще Моисея и пророков не послушают и аще кто от мертвых воскреснет, не имут веры». Неверие ожесточенных иудеев воскресшему Лазарю подтвердило это изречение с такою силою, что уже теперь никто не может считать его за преувеличение.

Примечания

[1] Подобный же намек третьего Евангелия: «Аз же посреди вас есть, яко служай» (22, 27) поясняется в четвертом Евангелии повествованием об умовении Господом ног ученикам Своим на Тайной вечери.