«…Восстать от болезни есть дело рассуждения и благодати»*

	И. В. Силуянова, www.derzavnaya.spb.ru

Беседа с проф. И. В. Силуяновой состояла из трех частей. Сначала Ирина Васильевна коротко остановилась на вопросе о том, что такое биоэтика. Затем она сделала доклад на тему «Христианское понимание смысла и сущности болезни». Текст этого доклада — фрагмент новой книги И. В. Силуяновой «Антропология болезни», которая выйдет в свет в начале 2007 года. В заключение встречи Ирина Васильевна ответила на вопросы.

Что такое биоэтика?

Сегодня слово «биоэтика» можно услышать очень часто, и это неслучайно. Биоэтика — это современная форма прикладного этического знания, предметом которого является этические проблемы медицины. В настоящее время существует более 2000 различных наук, но ни одна из них не порождает к жизни специальную форму этического знания. Почему это происходит именно с медициной? Почему современные медицинские и биологические науки требуют такого подхода?

Дело в том, что современная медицина в настоящее время уже применяет такие технологии, которые способны изменить тип цивилизации, в которой мы с вами существуем. Вот только три примера, показывающие, насколько серьезны эти процессы. Первый пример — это технология искусственного оплодотворения, или оплодотворение in vitro. Она знаменует собой появление новой формы размножения людей — искусственное, что влечет за собой разрушение традиционной семьи, которая является основой формирования человечности в человеческих отношениях. Это, безусловно, катастрофическая тенденция для современной цивилизации.

Второй пример — это технология клонирования человека. Что такое клонирование? Это создание человека по заранее заданным параметрам, которые определяются и заказываются человеком, будь то родители, или ученые-экспериментаторы, или представители государственной власти. В 2007 году заканчивается действие моратория, запрещающего клонирование в Российской Федерации. В новом году развернется дискуссия о разрешении или о запрете исследований в этой области. Остро стоит вопрос о легализации так называемого терапевтического клонирования, т. е. организации искусственного производства человеческих эмбрионов, для того чтобы использовать их в качестве сырья для лечения различных болезней. Терапевтическое клонирование — это, если выразиться образно, «сырьевая база» для регенеративных технологий, т. е. технологий с использованием стволовых клеток человека.

Третья ситуация связана с развитием клинической генетики. Уже сегодня рутинной процедурой является выбор пола человека. Уже существуют и действуют генетические технологии, которые могут создавать человека с определенными свойствами. С помощью клинической генетики мы можем улучшать способности человека видеть, слышать и т. д. Некоторые прогрессисты (среди них встречаются и христиане) говорят о том, что наконец-то, мы с помощью науки усовершенствуем человека так, что ему самому не нужно будет самосовершенствоваться. Наконец-то, мы сможем преодолеть онтологическую греховность человека с помощью биомедицинских процедур. В итоге все будет прекрасно и удивительно. Если еще десять лет назад это были фантазии и проекты, то в настоящее время это реальные убеждения, основанные на реальных технологиях.

Как же можно оценить происходящее в современной биомедицине? Есть два варианта. Один либеральный. В рамках либерального подхода именно биомедицинские технологии реализуют право человека на свободный выбор, на свободное действие, не ограниченное никакими нравственными нормами и принципами. На фундаменте новой глобальной идеологии прав человека новые технологии принимаются без ограничений. Либеральное оправдание «научного прогресса», т. е. всего, что происходит в медицине, — реальная задача, которая выполняется, в частности, средствами массовой информации.

Второй вариант — консервативный, т. е. оценка происходящего в медицине в системе традиционных моральных ценностей. В рамках данного подхода основное — сохранить подлинное основание медицины, тот нравственный моральный смысл, который в ней заложен. И главное — который был выверен человеческими судьбами на протяжении 25 веков ее существования и утрата которого чрезвычайно опасна не только для каждого из нас, но и для культуры в целом.

Для реализации задачи сохранения моральных оснований медицины целесообразно обратиться к базовому вопросу о христианском понимании смысла и сущности болезни человека. Парадоксально, но эта старая для европейской культуры тема является практически новой для современной российской медицинской аудитории.

«Христианское понимание смысла и сущности болезни»

Раскрытие любой темы полезно начинать с определения основных понятий, по крайней мере тех, которые обозначены в названии. Говоря о христианском понимании, мы будем говорить о позиции православного богословия. Поэтому понятие «смысл» определим как выявление замысла Бога о том или ином явлении (Н. А. Крепелин); а «сущность болезни» — как то, что есть болезнь сама по себе в отличие от других вещей и явлений (А. Ф. Лосев).

Что является основой для раскрытия нашей темы? Это реальность того, что у медицины и христианского богословия существует одна общая задача. Главное и для медицины, и для христианского богословия — исцеление человека и спасение человеческой жизни. Наличие общей задачи — это сам по себе факт удивительный. Хотя, конечно, понятия «исцеление» и «спасение» в медицине и богословии сохраняют различное содержание, но общий смысл здесь все же присутствует.

Известный греческий богослов митрополит Иерофей (Влахос), например, в книге «Православная психотерапия» выдвигает тезис о том, что христианство и богословие «прежде всего и по преимуществу является медицинской наукой».

Констатация общей задачи чрезвычайно важна. Если медики теряют из своего поля зрения существование этой общности, то в значительной степени это формирует патологию смысла медицинской деятельности, превращая ее в бессмысленный cизифов труд, который неизбежно заканчивается смертью пациента, каких бы высоких результатов врач не достигал в процессе лечения. Это относится и к пациенту, который, забывая об этой общей задаче и, например, отказываясь от медицинского лечения, свидетельствует о непонимании глубины и значения своей болезни и смысла своего существования.

Несмотря на наличие общей задачи, способы ее решения у медицины и христианского богословия различны: в медицине это радикальные, паллиативные методы лечения. В свою очередь они подразделяются на этиологическое, патогенетическое и симптоматическое лечение. Основной же метод решения задачи исцеления и спасения, который используется в христианстве, это совершенствование человека.

Различие между медициной и богословием заключается не только в различии способов решения единой задачи, но и в результатах ее решения. Медицина, несмотря на свои достижения, новейшие технологии и т. п., никогда не сможет преодолеть такую онтологическую особенность человека, как смертность. А христианство открывает перед человеком такую возможность и решает эту задачу, результатом которой является духовное спасение жизни.

Мне хотелось бы обратить ваше внимание на понятие «духовное спасение жизни». Это понятие непосредственно связано с понятием «двойной смерти», которое вводит Блаженный Августин. Анализируя свой личный опыт болезни, он пишет: «Когда настигла меня плетью своей телесная болезнь, Ты не позволил мне умереть двойной смертью». С его точки зрения, человек может или умереть двойной смертью, т. е. смертью физической и смертью духовной, или умереть смертью физической, а духовно обрести спасение. Если мы принимаем понятие «двойной смерти», то логично признать, что болезнь, которая в конце концов приводит человека к смерти, есть также явление двусоставное, физиологическое и духовное одновременно.

Любой врач, анализирующий состояние больного, безусловно, исходит из наличия и пытается определить внутренние, физиологические причины, которые привели к болезни: генетические, метаболические и т. д. Существуют и внешние причины болезни. Это средовые, стрессогенные, ятрогенные причины. В чем же заключаются духовные причины болезни? Они связаны с вопросами, которые задает себе каждый заболевший человек: «А почему заболел именно я? За что дана мне эта болезнь? И какое значение для меня имеет моя болезнь?» На эти вопросы врач не даст вам ответа. Как говорится, медицина здесь бессильна, и неслучайно, потому что эти вопросы — богословские.

Не только заболевший человек, но и врачи часто задают себе эти богословские вопросы. Ведь практически постоянно врачи сталкиваются с ситуациями, когда абсолютно здоровый человек сегодня, завтра заболевает смертельной болезнью, когда гибнут невинные дети, когда на 100% эффективное медицинское средство вдруг не дает эффекта для того или иного пациента, и человек внезапно умирает. Медицинская практика полна таких ситуаций, когда заранее известные просчитанные вещи и прогнозы не работают. Почему? Ответы на эти вопросы связаны с выяснением смысла болезни, ее духовно-нравственных причин и сущности.

Священник Леонид Грихилис, анализируя текст Священного Писания, справедливо замечает, что христианское отношение к болезни связано с пониманием болезни: 1) как наказания, 2) как испытание верности Богу, 3) как искупительной жертвы, 4) как призыва к покаянию и осмыслению своей жизни, 5) как проявления несовершенной тленной природы падшего человека. Остановимся кратко на каждой из этих позиций.

Болезнь как проявление природы падшего человечества и искупительная жертва

Пришествие Спасителя, Его слово и дело, обнаруживают сущность болезни человеческого рода как «проявление несовершенной, тленной природы падшего человечества». Наша несовершенность, смертность — следствие грехопадения. Болезненность — это наследуемое от Адама и Евы состояние каждого человека, наша сущностная генетическая характеристика. «Кто родится чистым от нечистого? Ни один» (Иов. 14, 4). Болезни — это естественное и неизбежное проявление греховности, свойство человеческой природы.

В медицине есть диагноз — «практически здоров», но диагноза «теоретически здоров» — нет. Ибо теоретически, т. е. с точки зрения объяснения фундаментальных оснований болезни греховность, болезненность и смертность — это признаки человеческого рода, т. е. то, что объединяет и составляет природу всех людей. «Непослушанием одного человека сделались многие грешными» (Рим. 5, 19). Святейший патриарх Алексий II в одной из своих работ писал, что православное богословие в отличие от западного христианства грехопадение осмысливает прежде всего как болезнь, а не как юридическое состояние. Дело не в гневе Божием на преступление человека. Дело в болезни самого человека. Бог делает все, чтобы изменить человека (а не просто снять с него «судимость», юридически помиловать его). Но нельзя менять человека без его на то свободного согласия. Христос принес нам возможность преображения.

Болезнь — одно из свойств человеческой природы, которое по своей сущности не зависит и не создается нами. Человек, как правило, осознает болезнь как недолжное, нежелательное, как свое противоестественное состояние, хотя нет ничего более естественного для человеческой природы, чем болезнь. Болезнь — не только нежелательное, но и своеобразным образом независимое от воли человека его же состояние. Он ее обнаруживает в себе и вне себя, как правило, не ожидая и неожиданно. Поэтому ее смысл, как правило, скрыт от человека. Раскрыть предназначение болезни для каждого человека — важнейшее средство исцеления. Архимандрит Софроний (Сахаров) утверждал, что болезнь не только явление физиологическое, но и духовное испытание человека. Духовное испытание — это и есть постижение сущности своей болезни как проявления природы падшего человечества и «искупительной жертвы», т. е. необходимого условия для ее преображения, изменения и преобразования.

Болезнь как испытание в верности

Болезнь как испытание в верности настигает, как правило, верных. Ничто так не изумляет людей как болезнь благочестивых и праведных. Действительно, если самое распространенное представление о причинах болезни — это наказание за грехи, то почему болеют и, как правило, тяжело, люди добродетельные? Ответ на этот вопрос связан с судьбою ветхозаветного Иова и новозаветного апостола Павла. Основной причиной их болезней была не только сущностная пораженность природы человека, но и испытание в вере и верности Богу.

Иов, «человек непорочный, справедливый, богобоязненный и удаляющийся от зла» (Иов. 1, 8) был испытуем «проказою лютою от подошвы ноги его по самое темя его. И взял он себе черепицу, чтобы скоблить себя ею, и сел в пепел [вне селения]. (Иов. 2, 8). О своих страданиях он говорил: «Тело мое одето червями и пыльными струпами; кожа моя лопается и гноится» (Иов. 7, 5). Но на призыв людей похулить Бога за такое наказание, он отвечал: «…Неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать?» (Иов. 2, 10).

Апостол Павел, страдая от своей болезни, молил Бога об исцелении.
Но «чтобы я не превозносился чрезвычайностью откровений, дано мне жало в плоть»и «…Господь сказал мне: “довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи”» (2 Кор 12, 7–9).

Многих людей болезнь озлобляет, многих уводит от веры, рассудок многих омрачается хулой на Вседержителя, но «… праведник будет крепко держаться пути своего, и чистый руками будет больше и больше утверждаться» (Иов. 17, 9). Утверждаться в вере в том, что предназначение наступившей болезни не может не быть нам во благо, утверждаться в верности Благоустроителю и молиться, чтобы мы постигли смысл нашего страдания и возросли в вере в то, что «человек рождается на страдание, как искры, чтобы устремляться вверх» (Иов. 5, 7).

Болезнь как призыв к покаянию и осмыслению своей жизни

По сути из всех перечисленных библейских смыслов болезни самым значимым в христианстве является смысл болезни как призыв к покаянию как средству исполнить человеческое предназначение к вечному блаженству. В этом смысле в православном богословии даже само наказание понимается не как юридическое следствие преступления, не как злопамятная мстительность, а как на-каз, у-казание, вразумление. Это означает, что болезнь — это не явление Божьей кары, а свидетельство Божественного неравнодушия и любви к нам. Господь у-казует, показывает и открывает нам через уродливость и невыносимость болезни противоестественность нашей жизни вне законов Божественного мироустроения, вне гармонии, мира и красоты. Человек вопреки естественной предназначенности порождает «жизнь по лжи», а не «по закону», не «по правде», умножая страдания, уродства и болезни.

В свое время Кант утверждал, что мир благоустроен Божественными законами — физическими законами и законами нравственными, т. е. законами природы и законами морали. История науки и техники — великое свидетельство человеческого подчинения законам природы. Но история человеческих отношений, напротив, — великое свидетельство неподчинения законам морали. Техногенные катастрофы — результат неподчинения, несоответствия действий человека законам природы. Неподчинение и нарушение законов морали также не может не иметь последствий. Наши болезни — одно из них. Нарушая законы мироустроения, мы выпадаем из мироустроения, из бытия, утрачиваем Божий дар здравия, теряем жизнь не только временную, но и вечную.

Но возможно ли жить, не нарушая Божиих законов мироустроения? Возможно. Для этого необходимо постижение этих законов, знание мироустройства, в том числе устройства мира человеческих отношений, осмысление и благоустроение своей жизни.

Ключевыми моментами для раскрытия смысла болезней являются последовательность событий человеческой трагедии в раю — сотворение людей, дарение им заповеди послушания и закона, соблазн к непослушанию, нарушение закона и грехопадение с его неизбежными травмами — потерей совершенства, болезнями и смертностью. Возможен ли обратный путь — путь возвращения и возрождения? Этот путь у-казан, на-казан и дарован нам Спасителем. Это путь нахождения ответов на вопросы зачем, почему я болен, это путь осмысления своей жизни, путь покаяния. Этот путь возрастания в вере в исцеление, и обретение терпения скорбей и страданий, и достижение смирения.

Этот путь открыт для нас Спасителем Сыном Божиим Иисусом Христом — Его Жизнью, Его Заветом, Его Воскресением.

Вопросы и ответы

— Исцеление человека и спасение его жизни — для медицины это, наверное, все-таки основная задача, а для христианства — это не то чтобы не цель, но «побочное» явление. Были, например, случаи, когда святые отказывались лечить человека, потому что они провидели, что это исцеление приведет его к тому, что он будет грешить больше. Мне рассказывали случай, рассказывал человек неверующий, что один человек, не знаю по какой причине, попал в больницу. В реанимации он отказался от услуг врачей, потому что понял, что умирает. Его выписали домой, он позвал священника, причастился и умер с миром. Если бы основной задачей ставилось спасение своей жизни, ему бы причаститься не пришлось. Возможно, его бы еще поддержали бы день-два в реанимации, но нормально по-христиански умереть он бы не смог. Поэтому такое смещение понятий опасно именно для людей неправославных. И второе. Бывает, что человек очень тяжко грешит, но даже если дать ему болезнь, он не поймет этого и не раскается. В житиях новомучеников я встречала пример, в котором говорилось о женщине, увлекавшейся бальными танцами в молодости, и тогда ее Господь не наказал, потому что она бы этого не поняла, а вот уже гораздо позже у нее была очень сильная болезнь ног, и она воспринимала это как очищение. И, бывает, иногда болезнь дается человеку просто для того, чтобы он молился.

— Всё бывает, и ситуации могут быть различные. Но наша задача все-таки при раскрытии данной темы «не растекаться мыслью по древу», а найти и выделить главное, выйти на логический уровень, обобщить типичные ситуации.

— Большое спасибо за то, что Вы сказали. Хотелось бы добавить следующее. Один профессор мне советовал: «То, о чем ты рассказываешь аудитории, должно быть всем полезно. Это первое. Второе — люди должны сами понимать, что им это полезно. И если какая-нибудь из этих позиций не выполняется, то лучше в аудиторию не иди». Наши люди закалены другой школой или не закалены вообще никакой, и получается, что рассказывать все это случайной аудитории означает метать бисер.

— С моей точки зрения, это означает вести простую просветительскую работу. Ее результаты могут быть различны. Для кого-то эта информация не нужна, а кого-то, может быть, заставит задуматься и приведет в Церковь.

— Представленная Вами лекция уж не знаю как врачам, но нам всем, больным, исключительно полезна. Это просто замечательно. Именно в такой стройной системе упорядочивается то, что мы где-то как-то урывками могли слышать ранее. У меня вот такой вопрос. Христианское понимание причины сущности болезни, как мне кажется, Вы изложили исчерпывающе. Было бы интересно услышать о христианском понимании сущности лечения. Есть же ведь основания, почему надо лечить, несмотря на грешную сущность пациента. Почему целитель Пантелеимон лечил? Почему нужно обращаться к врачу? Я не убеждена, что пример человека, хотевшего причаститься и ушедшего при этом от борьбы за свою жизнь, правильный.

В ГКБ №68, www.pds.orthodoxy.ru

— Несколько слов о причастии в больницах. Согласно ныне действующему приказу по департаменту здравоохранения Москвы священники имеют право приходить в реанимационные отделения, чтобы исповедовать и причастить больного. Сейчас право каждого человека пригласить священника и причаститься в реанимации законно. Поэтому желание исповедоваться и причаститься не должно быть основанием для ухода из больницы. Далее. Нужно ли лечиться? Да, действительно нам лечиться надо, потому что лечение очень часто раскрывает нам нравственный смысл того, что с нами происходит, как мы живем, что мы должны исправить в своей жизни.

Вот конкретный пример. О нем рассказывал один батюшка. У него была мама и бабушка. И вот мама с бабушкой очень сильно поссорились. Бабушку парализовало. Они все жили в одной квартире, и мама была вынуждена ухаживать за своей матерью, хоть они и были в ссоре. Шло время, мать за бабушкой ухаживала, но тем не менее она не могла ее простить. В доме царила обида, злоба и т. п. И так продолжалось несколько лет. Бабушку лечили, она была абсолютно парализована, но не умирала. В один прекрасный день сердце дочери смягчилось. Она попросила прощения у своей матери, мать ее простила и на следующий день умерла. Получается, что Господь с помощью врачей и лечения держал эту женщину 3 года в тяжелейшей болезни, ожидая, когда смягчится сердце этой дочери. Были использованы медицинские препараты, лекарства, чтобы продлить жизнь, чтобы, в конце концов, дочь смогла понять, что с ними происходит. В данном случае болезнь и лечение были даны как шанс понять и преодолеть то неправильное, что есть в нас, что мы совершаем. Ведь выйти на уровень этого понимания тоже не сразу удается. Принять лечение необходимо, его нужно рассматривать как шанс, который раскроет нам некую нравственную, духовную реальность, которая для нас чрезвычайно важна.

— Я вовсе не хотела сказать, что лечением нужно пренебрегать. А вопрос такой. Сейчас у нас есть официальная медицина и неофициальная, которая очень сильно внедряется в официальную. Бывают случаи, когда человек все-таки не должен соглашаться на лечение, потому что оно идет против совести по каким-то параметрам. Как тут быть?

— Ваш вопрос имеет прямое отношение к новейшим медицинским технологиям. Конечно же, каждому из нас дорого наше здоровье и здоровье наших детей. Но вот представьте себе, вам, вашему смертельно умирающему ребенку предлагают инъекцию из стволовых эмбриональных клеток — препарата, изготовленного из убиенных человеческих эмбрионов. Принять или не принять такое лечение? Это вопрос совести. Или вам или вашему близкому предлагают операцию по трансплантации. От кого взяты эти органы и каким путем? Путем насилия, путем смерти и убийства другого человека? Будет ли такое лечение вам во спасение? Вряд ли.

Так же и искусственное оплодотворение. Это серьезнейший вопрос. Например, для бесплодных женщин искусственное оплодотворение — последний шанс. У них не устроилась жизнь, они хотят иметь детей. Что может быть для женщины важнее? Но искусственное оплодотворение предполагает, что 7–8 эмбрионов в пробирке создают, 3–4 подсаживают, остальных 4–5 эмбрионов или уничтожают, или они становятся основой для экспериментов. Значит, появляется ребенок за счет уничтожения своих 4–5 братьев и сестер. Вы согласны на это? Современные медицинские технологии очень проблематичны в этическом отношении. Здесь действительно надо делать выбор. Если вы идете на это, возникает вопрос: будет ли это вам во благо и во спасение жизни?

— У меня два вопроса: один общий, другой частный. Оба касаются вопроса искусственного поддержания жизни тяжело и безнадежно больных. Во-первых, хотелось бы, чтобы Вы предметно прокомментировали общие слова официальной концепции нашей Церкви, где в принципе говорится, что православный человек имеет право отказаться от реанимации. Какие медицинские обстоятельства должны быть, чтобы этот поступок был не самоубийством, а благочестивым уходом христианина из жизни? Это первый вопрос. А второй такой. Вы, наверное, следили за историей, которую освещал весь Интернет, об американке, 10 лет лежавшей в коме, когда долго решался вопрос о том, нужно ли отключить ее от аппарата искусственного жизнеобеспечения или нет. В итоге она была отключена и скончалась. Мне хотелось бы, чтобы Вы прокомментировали этот конкретный пример с православной медицинской точки зрения.

— Вопросы сложные. Медицинские показания отказа от реанимации — наличие неподдающегося лечению заболевания. В этом случае реанимация — безнадежное длительное искусственное продление умирания. Отказ от таких искусственных мер может быть правомерен. Поэтому в Основах социальной концепции Русской Православной Церкви реанимация и продление жизни в таких ситуациях «не может рассматриваться как обязательная и во всех случаях желательная задача медицины». Второй вопрос — об отключении больного от аппаратов искусственного жизнеобеспечения. В каждом случае — это конкретная ситуация, с набором своих конкретных обстоятельств. Тем не менее в таких ситуациях всегда есть человек, который берет на себя инициативу и должен нести ответственность за причинение смерти. И это всегда сложно. Вот почему медики очень часто отказываются приводить в жизнь подобные решения родственников пациента. Не случайно для разрешения подобных ситуаций во многих странах возбуждаются судебные процессы, которые можно рассматривать как своеобразную форму снятия личной ответственности за нарушение заповеди «Не убий».

Очень усложнилась ситуация с реанимацией в связи с новым диагнозом смерти человека. Человек дышит, у него есть сердцебиение, но тем не менее приборы показывают смерть мозга. Этот критерий смерти называют прагматическим. Почему? Потому что человек, с отсутствием электрических сигналов о деятельности мозга, рассматривается как уникальный донор жизненно важных органов, потому что биологические процессы идут и все органы живые. Это максимально удобно для пересадки. Именно здесь возникают ситуации, когда возможны злоупотребления.

— А как бы Вы прокомментировали пункт в Основах социальной концепции Русской Православной Церкви о снисходительном отношении к женщинам, делающим аборт по медицинским показаниям?

— Как вы понимаете, в любом обществе есть люди более консервативные, есть более либеральные. В данной ситуации победили более либерально настроенные специалисты, в том числе и священнослужители. Поэтому в Основах социальной концепции прошла именно такая формулировка.

Тем не менее в христианстве есть такой принцип: «Вечная жизнь ребенка дороже временной жизни матери». Некрещеный ребенок лишается вечной жизни. Жизнь взрослой женщины, которая крещена, которая исповедовалась, даже если она умирает в родах, завершается по сути благочестивым подвигом. Она жертвует собой, дает жизнь не просто другому существу, а своему ребенку. Известно, что «с легкой руки» еврейского доктора Маймонида (12 век) вошла в жизнь регламентация и необходимость убийства ребенка по медицинским показаниям. «Око за око и зуб за зуб». Маймонид был верен своей вере и утверждал, что «нельзя щадить нападающего». В данном случае ребенок — нападающий, который угрожает жизни матери и поэтому должен погибнуть. Признание абортов по медицинским показаниям, абсолютно логично для иудейской морали. Сегодня медицинское сообщество, признавая необходимость абортов по медицинским показаниям на любом сроке беременности (12 недель, 20 недель, 9 месяцев) как бы исповедует мораль иудаизма.

— Я хотела задать вопрос относительно принятия решения во всех этих случаях. В случае, если в процессе родов возникает тяжелая ситуация, и врач спрашивает, а роженица сама не в состоянии на тот момент дать ответ. Или если больной без сознания, кто принимает решение? Каковы критерии, кто и что на себя берет с точки зрения личного греха?

— Если роженица находится в состоянии бессознательном, то согласно законодательству ближайшие родственники принимают решение. Если человек умирает в больнице, то родственники имеют право не дать согласие на вскрытие, на забор органов и тканей. Сейчас есть такое право.

— Я возвращаюсь к искусственному оплодотворению. Есть ли все же для православных какой-либо шанс использовать эту технологию?

— Это очень актуальный вопрос. Создано уже общество женщин, они называют себя «экошницы», которые хотят использовать технологию in vitro. Многие из них православные. Они спрашивают, если мы будем согласны оплодотворять не 7–8 в пробирке и не 3–4 подсаживать, а оплодотворять и подсаживать один эмбрион. Таким образом, при этом уничтожения эмбрионов нет. В таком случае можем ли мы рассматривать свою беременность как допустимую? С точки зрения этики в данном случае нет аргументов «против». Тем более, если это супружеская пара, и есть благословение духовника, который понимает всю эту ситуацию. Но другое дело, что не во всяком центре пойдут именно на такую процедуру, потому что при этих условиях вероятность забеременеть крайне мала. И если предположить, что есть контракты о том, что оплата производится при наличии результата, т. е. беременности, то на такие условия специалисты пойдут с трудом.

— Может ли человек, идя на операцию, написать от своего имени согласие на трансплантацию органов в случае летального исхода? Как это будет выглядеть с точки зрения Православия? Могу ли я последней волей совершить вот такое пожертвование?

— Можете. Господь жизнь отдал ради нашего спасения. И если мы отдаем свою жизнь за други своя, то, конечно, совершаем нравственный поступок. Если мы отдаем свои органы по своему собственному желанию, понимая, для чего, почему и что мы делаем, т. е. сознательно хотим, чтобы наше тело послужило спасению другой жизни, то в этом нет ничего неправославного. Некоторых смущает при этом потеря целостности тела. Как, мол, это отразится на нас при воскресении? Но вы помните, что святые умирали четвертованными, растерзанными зверями, но никто из вас не сомневается, что их целостность восстановлена Господом.

— Можно ли при подаче материала Вашей лекции заменить понятие «наказание» словом «попущение» или сходным с ним, дабы учесть возможную обостренную реакцию на понятие «наказание» неверующей частью возможной аудитории?

— Это, возможно, имеет смысл. Врачи часто воспринимают себя как богоборцев именно потому, что вот, мол, ваш Бог наказывает, а мы такие добрые, мы спасаем. Поэтому мы и раскрываем содержание слова «наказание» не как целенаправленное причинение боли, а как «наказ», т. е. указание Божие на неблагополучие состояния человека.

— Допустима ли стерилизация, когда женщина уже перенесла 2–3 кесарева сечения?

— По медицинским показаниям после двух кесаревых вполне допустимо. Иначе это можно трактовать и как осознанное самоубийство, при котором еще и ребенок может погибнуть. С точки зрения этики также допустимо, так как при этом никого не убивают, а жизнь матери сохраняется.

— Как относиться к пренатальной диагностике?

— Это серьезная отдельная проблема. С недавних пор в России идет специальное отслеживание появления детей с наследственными болезнями. Три раза в течение беременности женщина должна пройти УЗИ, сдавать кровь для того, чтобы проверить здоровье будущего ребенка, и, как только обнаруживается какая-то патология, то сразу предлагается прервать беременность. Наши генетики, отслеживающие возникновение генетических заболеваний, очень серьезно взялись за дело, и к чему это приведет, трудно сказать. Раньше принимали любого ребенка — и больного, и здорового. Теперь ситуация усложнилась. Женщина, к примеру, может получить информацию, находясь на 3 месяце беременности, что ребенок страдает такой-то формой патологии или заболеет, допустим, в 40 лет такой-то болезнью, и ей предлагается решать: сохранять ли эту беременность или уничтожить. Это очень серьезный вопрос, и он опять же связан с изменением ценностной парадигмы современного общества и современной медицины.

Раньше медицина осознавала себя как систему знания, стремящуюся постичь сущность болезни и одолеть ее, а сегодня медицина осознает себя как систему знания, управляющую здоровьем человека. В христианской парадигме болезнь понималась даже как своего рода нравственная ценность, мы сегодня объясняли почему. А в настоящее время основной ценностью в медицине становится здоровье. И поэтому, как только замечена угроза какой-то патологии у ребенка, то следует предложение прервать беременность, потому что такая «вырождающаяся жизнь» (в терминологии Ницше) не достойна, не соответствует «новым ценностям» «здорового» общества.

Именно под влиянием «новых» ценностей в Государственной Думе появляются законопроекты, пытающиеся легализовать эвтаназию, т. е. убийство больных людей по их просьбе. Подобные законопроекты появляются потому, что больные люди начинают рассматриваться, как экономический балласт в обществе, и от этого больного балласта надо освобождаться. Генетические заболевания рассматриваются так же, как накопление патологического генетического груза в популяции, от которого так же надо освобождаться. И освобождаться, в частности, путем генетического скрининга, который внедряется сейчас в систему здравоохранения.

— Как-то можно этого избежать?

— По закону («Основы законодательства РФ об охране здоровья граждан») вы имеете право оформить отказ. Но при этом можно столкнуться с сильным давлением со стороны врача, заведующего отделением, потому что существуют нормативные документы, согласно которым каждая обратившаяся беременная женщина включается в эту систему генетического скрининга.

И здесь еще раз хочу обратить ваше внимание на то, как важно нравственное сознание врача и его позиция, в частности, в отношении того, участвовать или нет в генетическом скрининге, цель которого — рождение только здоровых детей путем уничтожения любой патологии на уровне внутриутробного развития. Врач с мировоззрением, в котором тесно переплетены либеральные идеи и доминанта финансовых интересов, вряд ли будет задумываться о целесообразности подобных мероприятий.

— Не приводили ли Вы в качестве примера того, к чему может привести работа по отбраковке людей, события в нацистской Германии?

— Мы это делаем. Я нашла удивительную цитату из Ницше, где он раскрывает сущность врачебной морали в системе антихристианского мировоззрения. Ницше пишет, что врач должен обследовать состояние здоровья человека, выявлять патологию и уничтожать больную вырождающуюся жизнь. Вот это новая мораль для врачей. Это середина 19 века. Когда сравниваешь такую мораль с ультразвуковыми обследованиями и генетическим скринингом, которые проводятся для того, чтобы выявить и уничтожить больную жизнь, то видно, что эта практика, к сожалению, соответствует ницшеанским принципам, которые в свое время были положены в основу фашистской политики. Это должно насторожить общество. Благие намерения — снижение показателей детской смертности — не должны достигаться мероприятиями по уничтожению патологии на уровне беременности. Они должны достигаться повышением качества медицинской помощи, нуждающихся в ней детей.

Рожать или не рожать больных детей — серьезнейший вопрос для современного общества. Многие задумываются над ним сегодня. Однажды я получила ответ на этот вопрос в одной конкретной ситуации. Дело было вечером, в церкви, на подворье мужского монастыря. Шла исповедь, царила благоговейная обстановка. Священники-монахи исповедуют, и среди них бегает мальчик-даун. Раз пробежал, два пробежал, с каким-то криком… Многие были недовольны: ну что же это такое? Почему нет порядка? Такая благоговейная обстановка, что же это он бегает, где мать? Почему такое нарушение дисциплины? … И вот в очередной раз мимо монаха пробегает, а тот его взял и поймал, мантией своей накрыл, с любовью прижал к себе. Мальчик затих… И такая энергия любви пошла от этого действия. И я подумала: Боже мой, причина непорядка-то не в больном мальчике, а в нас, в том, как мы к нему, и вообще к больным и немощным людям относимся. Где наша любовь, где наша доброжелательность? А нам порядок подавай... Оказывается, вся эта проблема с больными людьми, и с детьми в том числе, не в них самих, а в наших сердцах, в нашем обществе. Вот что надо лечить, вот что надо исправлять.

— Не кажется ли Вам, что Вы мало используете примеров из жизни и работ, например, приснопамятного Антония Сурожского?

— В свое время, еще в 2000 году, будучи в Лондоне, я получила благословение владыки Антония на нашу работу. Но известно, что нет предела совершенствованию в любом человеческом деле. Прошу вас помочь в этом. Если вдруг у вас уже есть конкретные случаи, конкретные цитаты, конкретные примеры, то милости просим (в том числе и на сайт «Татьянина дня»), мы будем все это собирать и включать этот материал для того, чтобы использовать его в работе.

— Деятельность нынешней медицины — это борьба со следствием, т. е. с уже имеющимися болезнями и недугами. Но ведь теоретически она должна заниматься изучением и лечением проблем, из-за которых возникают болезни, рождаются больные дети, гибнут люди. Медицина должна бы пропагандировать тот образ жизни, при котором этого бы не происходило.

— Да. Это задача медицины, медицины профилактической. И здесь возникает пространство для плодотворного сотрудничества здравоохранения и Церкви. Ведь во многом «праведный образ жизни» — это здоровый образ жизни. Их различие в том, что в праведном образе жизни преобладает нравственное начало как средство спасения жизни.

На этом позвольте завершить нашу встречу. Спасибо вам за внимание и отзывчивость.

* Слова святителя Григория Богослова.

Читайте также:
«Клятва» Гиппократа с христианской точки зрения