Есть ли жизнь в провинции? Интервью с митрополитом Воронежским и Борисоглебским Сергием

— Владыка, Вы были управляющим делами Московской Патриархии и уже потом стали епархиальным архиереем. Насколько иначе Вы стали видеть Церкви в связи с этим?

— Постараюсь ответить Вам честно и откровенно. Это вопрос двух уровней. Если говорить о том, насколько управление делами давало картину жизни Церкви, то здесь я должен сказать, что действительно давало, и я не испытывал никаких трудностей в решении различных проблем. Конечно, это мне помогло и в управлении епархией, потому что я не был новоначальным архиереем, знал, чем живут в епархии, чем интересуется народ. Епархиальная жизнь может человека поднять, развить, а может, наоборот, притупить все его стремления, можно себя «запустить». Это зависит от того, как себя повести. Мне, по Божию промыслу и благословению Его Святейшества, досталась очень живая епархия. По напряжённости интеллектуальной жизни, я думаю, она не уступает Москве. Воронеж —город студенческий, в нём более 110 тысяч студентов, это вузовский центр Черноземья, что, конечно же, отражается на жизни епархиального архиерея. Воронеж — это город науки, передовой индустрии и земледелия. Это центр сельскохозяйственной области. Стремление познать Истину, познать Христа, познать Евангелие, основы Православия очень велико. Конечно, люди живут современно, и все порядки современности нам присущи, но этот народ очень живой, мобильный, и здесь только успевай отвечать на те запросы, на те требования, которые предъявляются. Это не даёт мне права плестись в хвосте и ограничиваться только лишь богослужебной жизнью. Я должен ответствовать всякому вопрошающему меня.

В Воронеже есть очень широкий круг людей, которые хотят по-настоящему дружить с Церковью: и писатели, и художники, и учёные, и врачи, и военные, и педагоги. И мы стараемся ответить каждому. У нас есть общество православных врачей. У нас есть различные епархиальные отделы, которые отвечают чаяниям людей науки, искусства, людей творческого склада. Это работа очень обогащает, она даёт много нашей епархии в целом, не только персонально мне. Люди приходят с разными идеями, которые бывают очень глубокими, нужными и своевременными. Может быть, как священнослужитель, какую-то проблему я не смогу рассмотреть достаточно полно, но другие люди видят ее с другой стороны. Мы стараемся воплощать эти идеи вместе. Конечно, как и в любом обществе, в Церкви бывают разные искушения, но мы стараемся, чтобы духовенство не скатывалось на уровень только лишь требоисполнителей, но жило бы жизнью своего народа. Этот процесс очень трудный, тяжёлый, творческий — здесь нужно достучаться и до батюшки, и до его матушки, необходимо достучаться до простого прихожанина и разъяснить ему, что он должен ожидать от священника. Он может обращаться к нему за помощью, которая, возможно, исключает совершения каких-то молебных пений, но требует времени. Бывает, что с человеком нужно просто поговорить, помочь решить какую-то ситуацию жизненную в духе Евангелия, и батюшка должен быть готов к этому и знать каждого прихожанина. Только при таком отношении Церковь в наше время может иметь какую-то перспективу. Конечно, такого уровня работа от меня, как от управляющего делами Патриархии, ускользала. Я был знаком в большинстве случаев с негативом, который, к сожалению, есть в Церкви. Человек обыкновенно жалуется, когда ему плохо. Мало или практически никто не пишет в Московскую Патриархию о радостном: у нас такой хороший Владыка или священник, поощрите его, что-нибудь для него сделайте. Но если человек в сане ошибается, оступается, то тут же, моментально, начинают на него жаловаться. Так что позитивные моменты жизни епархии и вместе с тем нюансы отношений священнослужителя со своими прихожанами дали мне возможность по-новому смотреть на окружающую меня картину жизни. По-другому я увидел и значение Патриарха в жизни Церкви. Потому что когда пребываешь с ним вместе, видишь его реально, и благоговение присутствует, и уважение, и почтение. Святейший Патриарх Алексий — очень мудрый, разумный человек, живущий верой в Бога — у него всему учишься. Но лучшее видится всегда на расстоянии, и когда со стороны смотришь, из глубинки, с периферии, то видишь и значение подвига Патриаршего служения, и значение его для нашей Церкви в целом, насколько востребован его Первосвятительский труд.

— Владыка, Вы говорили, что Воронеж — это студенческий город, у Вас в епархии существует не один домовый храм при вузе. А есть ли в этих храмах приходская жизнь, что там происходит сейчас?

— Да, у нас есть домовые храмы, есть молитвенные комнаты, есть и храмы, которые отдельно стоят от вузов, и я бы сказал, что молодёжь, приходящая в Дом Божий, очень активна: не только интересуется, но, если можно так сказать, пользуется храмом. Да, он не стоит одинокий, не стоит забытый, этот храм — он выполняет свою функцию. Однако нужно сказать, что последствия времён советского атеизма живы, необходимо правду об этом говорить. Вузовское руководство, я бы не сказал, что простые преподаватели, а именно руководство вузов, относится как-то настороженно к миссии Церкви. Часто путают свободу религии со свободой от религии, не чувствуют в себе антирелигиозной зависимости и часто считают, что антирелигиозный взгляд является гарантией независимости и свободы личности. Не хотят даже подумать, что антирелигиозные воззрения — те же самые религиозные, только с другим знаком. Если мы говорим о науке чистой, безрелигиозной, то она должна также исключать из себя и атеистическое мировоззрение. Поэтому случаются всякого рода недопонимания, якобы Церковь старается кого-то поглотить, кого-то «обработать» и поработить. Я всегда открыто говорю, что Церковь не присваивает себе ничего. Мы, если хотите, выполняем высокую гражданскую миссию: мы хотим, чтобы человек получил понимание добра и зла, чтобы он свободно ориентировался в жизненном пространстве — а оно порой бывает очень сложным — и нашёл бы твердую опору в своём мировоззрении, которая помогла бы ему выйти из тупика. Именно это даёт вера в Бога.

Если говорить о введении в школах «Основ православной культуры», то я должен сказать, что многие учителя средних школ с очень большой симпатией относятся к этому предмету. У нас уже много лет при Институте повышения квалификации работают государственные курсы, на которых мы обучаем учителей основам православной культуры. Я всё время подчёркиваю, что ОПК — это не религиозный предмет. Мы не учим вере, мы знакомим с мировоззрением, в частности с русскими православными ценностями, потому что всё у нас построено на православной культуре. Вот таков, я бы сказал, срез того, чем занимаются православные храмы, расположенные при вузах.

— Насколько активна приходская жизнь в таких храмах? Много ли студентов посещают такие храмы?

— Как правило, настоятели домовых храмов у нас или являются преподавателями вузов или бывшими преподавателями и знают студенческую среду. Они молодые и со студентами они говорят на «одном языке» — это представляет большой интерес, студенты воспринимают их как своих людей. В общем, вузовский храм можно сравнить с обычным приходским храмом, только посещают его молодые люди.

— А службы там часто совершаются?

— Естественно, в субботу и воскресенье, во все праздники, где-то и каждый день, где-то не каждый — по-разному бывает.

— Считается, что самая активная православная жизнь — в столице. Вы видите жизнь Церкви в провинции, достаточно ли там молодёжи? Видите ли вы в храмах и на каких-то постах в Церкви молодых людей?

— Я могу с Вами поспорить, говоря об опыте Воронежа. Жизнь церковная у нас не менее интересная, чем в Москве. Каждый человек, который интересуется церковной жизнью, может прийти не только в храм. У нас действует молодёжный отдел, подотделы молодёжные, которые действительно занимаются молодёжными проблемами. У нас есть православные лагеря. Один центральный, другие занимаются детьми казаков, третьи со студентами устраивают байдарочные миссионерские походы по нашим рекам. Проводятся различные семинары, мы очень активно поддерживаем московские молодежные мероприятия. Наша епархия очень активно выступает при обсуждении нравственных вопросов, а также при проведении спортивных мероприятий. Наши студенты-семинаристы принимают участие в дне здоровья, соревнуются с вузовскими студенческими командами. Мы не всегда побеждаем, но нас знают как очень хороших и надёжных партнёров. Так что молодёжная жизнь у нас активная. Проводятся дискуссии, различные социальные мероприятия, посещения старых, больных людей, мы организовываем медицинско-миссионерские поездки в отдалённые сёла. Сейчас очень активизировали дискуссии о семье, о вреде абортов. Мы пытаемся сделать так, чтобы у нас не было социальных сирот, чтобы их усыновляли. У нас, правда, не столичные масштабы, город только миллионник, но всё это проводится и по районам. Слава Богу, мы очень востребованы.

— Если говорить о деятельности молодёжи, то достаточно остро сейчас стоит такой вопрос. Приходится сталкиваться с тем, что православные молодёжные организации занимаются очень часто особой деятельностью, а именно, протестуют против тех или иных явлений. Будь то показ фильма «Код да Винчи» или приезд певицы Мадонны. Перед нами, простыми людей, чадами Церкви, встаёт такой вопрос: а нужно ли это? Помогает ли это престижу Церкви, положительному ее образу, повышению уважения к ней? Все эти марши-протесты, молитвенные стояния и т. п. — сейчас молодёжь довольно часто устраивает именно такие мероприятия. Владыка, как Вы на это смотрите?

— Я думаю, что какую-то положительную сторону эти движения определённо занимают. Они находят людей, которым дают толчок задуматься над некоторыми проблемами. Да, часть людей всё это раздражает, раздражает потому, что будит совесть. Лично я не сторонник устраивать такие марши. Я бы посоветовал, наверное, другое: вести более глубокую работу с людьми, разъяснять, заниматься действительно воспитанием человека. Это трудная работа. Легче выйти на улицу и проголосовать против чего-то, часто не объясняя своей позиции, не до конца понимая ее. Просто на подсознательном уровне человек сознаёт, что это плохо, и протестует. Я не отвергаю этого совсем, но сказал бы, что это не лучший способ. Я всё время стараюсь призывать молодёжь к тому, чтобы они разговаривали со своими товарищами, не стесняясь, что они православные и делясь тем сокровищем, которое имеют. Чтобы люди задумались над жизнью, чтобы увидели, что Таня, например, — она иная, совсем неплохая и умная девчонка, и имеет, наверное, будущее, а у меня что за жизненная позиция? Хорошо бы, чтобы такие вещи были. Какого-то общего рецепта здесь дать невозможно.

В Воронеже активизировались сектанты, и меня спрашивают, почему у них всё так хорошо получается? А я спрашиваю: почему же у вас не получается? Посмотрите, кто там стоит на улицах из среды сектантов, кто раздаёт эти листовки, кто там проповедует? Те же самые люди, что и вы. Они не облечены никаким особым, священным, положением, это простые люди. Но у нас почему-то потребительское к этому отношение: вы нам сделайте, вы нам дайте, а мы скажем, хорошо ли вы работаете. Когда к вам с вопросом подходят те же сектанты, вы не хотите дать достойного отпора и свидетельства своего упования. Вот отсюда всё и идёт, наверное.

У нас не привито умение постоять за свои интересы. Мне хотелось бы, чтобы каждый ответил на то веление или вопрос времени, который задаётся человеку, чтобы он не бежал от этого.

— А как, по-Вашему, можно научиться отвечать достойно, когда требуется «дать отчет в нашем уповании»? Это одно из самых сложных умений.

— Я не претендую на то, что я знаю ответ на этот вопрос, может быть, мой ответ будет непопулярным, но мне кажется, здесь главное, чтобы человек не только веровал в своём сердце, но чтобы он ещё и молился, чтобы он был церковным человеком, чтобы он жил в Боге, по Евангелию. Духовный навык даст человеку возможность отреагировать на тот или иной вопрос правильно. Здесь мало быть начитанным человеком, мало быть знающим человеком, здесь часто нужен разговор от сердца к сердцу. Не ума, а именно сердца. Такой разговор более понятен. Ну, а главное, нужно постараться понять человека. Он подходит к нам с вопросом, пусть, может быть, неприятным и колючим, но мы должны понять, почему он в таком состоянии, почему он находится в сомнении, во зле, почему он задает вызывающий вопрос. Если вы его поймёте, у вас уйдёт раздражение. Вы тогда почувствуете, что он вам близок и дорог, и будете разговаривать с ним, как с близким человеком. И, безусловно, найдёте нужные слова.

Если ты будешь, как верующий человек, жить по Евангелию и нашим православным традициям, а если неверующий — по нравственному закону, то скучно тебе не будет нигде. Ни в Москве, ни на Крайнем Севере, ни на Юге, ни в Сибири. Твоя жизнь будет полноценной, ты будешь знать, как ответить другому человеку, он тебя уважать будет.

— Сейчас приходится сталкиваться с тем, что отношение к такому явлению, как фашизм неоднозначно. Не так давно по Москве прошел так называемый «Русский марш», и мы опубликовали материал об этом. И оказалось, что в православном сообществе это рождает разные, совершенно разные отклики: от восторгов до полного несогласия. Один человек говорит: «Вы видели икону Христос Пантократор?», имея ввиду, что Христос призывает всех, невзирая на национальную и культурную принадлежность. И получает ответ: «Нет, зато я видел икону Сергия Радонежского, который благословил «чурок» бить!»… Некоторые люди прикрываются этим. Владыка, как Вы к этому относитесь?

— Отрицательно отношусь. Преподобный Сергий благословлял освободительную битву — это совсем другое дело. Он же не благословлял резать сборщиков податей из Золотой Орды. Не было такого. Но благословил военными действиями дать России государственную свободу и независимость.

Вы посмотрите на нашу историю, как прирастала наша Россия, чем она прирастала. Не огнём и мечом чаще всего, но — освоением Сибири, освоением Центральной Азии. Центральная Азия попросила о добровольном вхождении в Россию. И Россия приняла и не объявляла новым гражданам газават или борьбу с неверными, но создавала нормальные условия для развития народов. И колонизация в России не была насильственной. Да, Россия была заинтересована, чтобы крестьяне жили в таких областях, как Сибирь, чтобы они оставались православными, но — уважая местную культуру. Поэтому целые народы, такие как чувашский, приняли Православие, видя любовь русского человека. Не превозношение, не биение себя в грудь: мы русские, мы вас научим, — а смирение. Со смирением церковные люди — и святители, и преподобные, и батюшки простые — их целый ряд, шли к этим народам, переживали с ними все трудности, изучали их язык, давали им письменность, элементарную грамотность. Этот величайший патриотический долг они выполняли не силой, а смирением и любовью. И этим они покоряли народы.

А что предлагают сегодняшние патриоты? Куда ведёт этот так называемый патриотизм? Может быть, они и из доброго побуждения исходят, но руководят этим экстремисты, у которых нет правильного понимания патриотизма.

Мы не должны гнать других людей. Они живут у себя хуже, чем мы в России. Поэтому они и стремятся сюда, помня доброе отношение к их предкам, чтобы заработать что-то. И нам нужно не кричать, что они захватили рынки. Будьте сами более сноровистыми — пожалуйста, занимайтесь хозяйством так, чтобы русские люди могли свободно торговать и свободно себя чувствовать. А всякий приезжающий сюда изучал бы и Православие, и наши культурные традиции и жил бы нашей жизнью. И мы бы таких людей могли приветствовать.

А если нас без боя завоёвывают экономическим путём, а потом отдельные личности говорят, что надо навести порядок: «Мы сейчас объединимся и их вышибем» — это ведёт, друзья мои, к развалу государственности. Это приведёт к катастрофе, нарушит все наши межнациональные связи. И нужно помнить о том, что в Церкви нет ни эллина, ни иудея, ни раба, ни свободного, но всяческое и во всех Христос. И этот евангельский принцип мы должны видеть в любом человеке, будь он православный или мусульманин, или иудаист, или буддист, или еще какой-либо другой веры или конфессии. Это наш брат, прежде всего. Христос нам иначе не благословляет. Нужно творчески к этому подходить.

Мне бывает страшно, когда люди называют себя патриотами, используют это святое слово и святое понятие, но, ничего не зная, мыслят очень узко и становятся экстремистами. Чем они отличаются от простых бандитов? Ничем. Те грабят, убивают и насилуют за копейку, а эти — за неверно понятую идею. Вот и всё отличие. А результат-то один. Они ничего не делают для развития страны, для того, чтобы создать лучшие условия.

— Владыка, Вы давно являетесь председателем Отдела церковной благотворительности. Наверняка в Вашей практике встречаются случаи, когда пожертвования поступают от каких-то сомнительных фондов или людей и нет уверенности, что эти деньги заработаны честным путем. Как Вы решаете для себя эту проблему: принимать ли такие деньги, использовать ли дальше во благо? Всякий ли благотворитель может быть благотворителем в Церкви?

— Это вопрос очень сложный, вопрос веры и нашей ответственности. И я бы ответил на него так: если вы не знаете, не интересуетесь, кто пожертвовал эти деньги, и в простоте сердца принимаете их — это одно. Если же вы знаете, что эти деньги неправедные, на них кровь, или испорченная жизнь, или какие-то трагедии, не берите их, потому что ничего доброго они принести не смогут. Это может послужить и воспитанию того человека, который их принес, он может задуматься: он совершал это преступление ради денег, в уверенности, что за деньги он все купит, а увидит обратное. Это наша плохая российская традиция, когда наши купцы наживались путём неправедным, а потом строили замечательные храмы и отмаливали свои грехи, но это неправильно. Вспомним лепту вдовицы: лучше малая жертва, но ценная для Бога. И если жить по этому принципу, Господь никогда не оставит — найдутся люди хорошие, добрые, святые, которые помогут.

— А Вам случалось отказывать благотворителям?

— Естественно. Отдел по церковной благотворительности живёт очень трудной жизнью, постоянных спонсоров у нас немного. Такого рода люди приходили и обещали золотые горы, и действительно были бы эти золотые горы, если бы мы пошли на альянс с этими людьми. Но я думаю, что это было бы плохо для Церкви.

— Занимаясь социальной деятельностью, сложно не увлечься привлечением финансов для решения тех или иных проблем. Но ведь Церковь — это не банк и не финансовая структура, это ли ее дело? Главное, что есть у Церкви — это люди и самое лучшее, чем она может помочь, — это дать здоровое общение тем, кто в нем нуждается. Как по-Вашему, нужно ли заниматься поиском денег или стоит ограничиться чисто социальной деятельностью?

— Я бы отдал предпочтение социальной деятельности. Человек, который приходит от какой-либо церковной структуры, должен помочь тем, чем может, и это будет самым лучшим: поговорить с человеком, дать ему надежду на жизнь, дать возможность прожить этот день достойно и хорошо и завтра попытаться сделать то же самое. И, видя вашу веру, ваше стремление, Господь сделает так, что и деньги тоже придут. Но если вы встретились с каким-то богатым человеком, который может помочь деньгами, то грех было бы не воспользоваться этой возможностью. Однако зацикливаться на финансах и не обращать внимания на благотворительность духовную, по-моему, преступно.

— Владыка, процесс объединения Русской Православной и Зарубежной Церквей уже практически завершен. Вы много бывали за границей и встречались с людьми, которые составляют ту часть нашей Церкви. Как Вы относитесь к этому событию? Насколько важна для Церкви в Отечестве Зарубежная ее часть?

— Объединение — это всегда большая радость. Те нюансы, которые, может быть, вырисовываются за этим объединением, не стоят того, чтобы обращать на них внимание, потому что предстоящее событие по святости, по масштабности настолько велико, что все должно быть покрыто любовью.

— А для простых мирян что может дать это объединение с Зарубежной Церковью?

— Всегда очень приятно и хорошо — знать, что мы примирились. Мы должны быть благодарны Зарубежной Церкви за то, что она сохранила язык, культуру — всё то богатое наследие, которое наша Церковь и наш народ имели. Разные периоды мы пережили за прошедшие десятилетия, и то ощущение, что мы теперь не враги друг другу, это много значит. Тем, кто выезжает за рубеж, возможно будет помолиться у святынь, которые есть в Зарубежной Церкви, вместе порадоваться, увидеть, как ведется работа по миссионерской, благотворительной деятельности, как занимаются с молодёжью — всё это очень интересно.

— Представители Зарубежной Церкви нередко говорят, что одной из главных отличительных особенностей небогослужебной жизни там является то, что духовенство и епископы доступны для мирян. Между ними нет такой огромной дистанции, какая есть у нас. Представить себе, что простой человек у нас может прийти поделиться какой-то своей проблемой, болью с епископом сейчас достаточно сложно. А там отношения более открытые. Чем Вы можете это объяснить? Возможны ли когда-либо в перспективе такие отношения между духовенством и мирянами в нашей Церкви?

— Вы знаете, они и сейчас возможны. Этому ничто не мешает. Мы требуем, чтобы священник был вместе с народом, был близок к нему. Но нужно учитывать и то, что Зарубежная Церковь — это не Россия, не те многочисленные заполненные храмы, которые мы видим здесь. В епархии епископа Зарубежной Церкви может быть несколько сотен людей, которые могут к нему спокойно и звонить, и приходить. И епархиальная жизнь там не такая напряжённая, как в России. Вот этим всё и объясняется. Если говорить о советском периоде, то тогда епископ был властями искусственно закрыт от общения с народом: 2-3 года — новая епархия, а то и ещё меньше. Он, по существу, не мог привыкнуть к народу, и народ не мог к нему привыкнуть. В наше время епископы уделяют, может быть, недостаточно внимания каждой бабушке, каждому человеку только из-за сильной занятости и усталости. Потом, к епископу приходят разные люди. Кто-то по действительно важным вопросам и с ним приятно говорить, а кто-то просто приходит поговорить ни о чём. И это «ни о чём» может продолжаться часами. И не знаешь, чего человек от тебя хочет. А у тебя за дверью стоят и священники, их сейчас немало, и каждому тоже нужно уделить внимание. На какие-то светские вызовы общества нужно ответить своевременно. Естественно, ты просишь бабушку, чтобы она зашла к священнику, который есть в епархии, чтобы она ему излила свою душу. Епископы нашей Церкви в России принимают, просто другой объём работы, и народу, слава Богу, у нас много.

— Может быть, в таком случае нужно увеличивать количество епископов?

— До революции епископов в России было ещё меньше, чем сейчас. И сейчас, слава Богу, количество их растёт всё время.

— А такая вот близость духовенства и мирян не является традицией русской дореволюционной Церкви?

— Это зависело от личности, как и всегда. Если священник или епископ расположен к общению с народом, общение будет. Если он не расположен, то он превратится в чиновника.

— Многие храмы сейчас организовывают приходские форумы в Интернете для общения, обсуждения каких-то проблем. Читая их, сталкиваешься с тем, что перед церковными людьми нередко встает проблема одиночества в Церкви. Это притом, что храмы сейчас большие, во многих из них существует активная приходская жизнь, некоторые приходы живут действительно как настоящая община. Тем не менее, есть люди, чувствующие своё одиночество в храме. Можете ли Вы поделиться своим пониманием этой проблемы?

— Я думаю, что это внутренняя проблема этих людей. Священник не может создать атмосферу тепла искусственно. Он может чай устроить, какой-то совместный обед раз в неделю, раз в месяц, попытаться поговорить с людьми, но дальнейшее общение зависит уже от самих людей. Завяжут ли они между собой какие-то отношения, будут ли они работать для Церкви, делая добрые дела. Готовы ли люди на этот вызов? Нужно делать конкретные дела. Или просто церковь помыть, или с молодёжью заниматься, или со стариками заняться, или что-либо ещё. Любые дела, они сейчас просятся, только делайте. Я не думаю, что священник скажет: «помолились и расходитесь по домам». Я с сожалением могу сказать, что мы не совсем искренни с собой. Мы хотим, чтобы нами занимались, а не чтобы мы занимались другими людьми. Мы должны понять лишь одно. Главное условие церковного общения — во всём искать Христа, в Церковь пришли — найдите Бога, найдите Христа, найдите близких вам святых людей, а к этому всё остальное приложится. Тогда вы найдёте друзей, они вам будут помогать, и будете сами не в тягость. Нужно быть очень-очень «беспокойным» человеком — беспокоиться о том, как бы не сесть на шею другому. Лучше я кому-то хорошее сделаю, сам-то я уж как-нибудь… Если будет такое желание, тогда человек не будет одиноким, поверьте мне.

Читайте также:

Мелочи митрополичьей жизни
Закат Европы. Интервью с епископом Венским и Австрийским Иларионом