Бел Кауфман: педагогическая поэма на лестнице

 

Роман Бел Кауфман «Вверх по лестнице, ведущей вниз» напоминает лоскутное одеяло:  ткань повествования «сшита» из множества писем, записок, сочинений, докладных, рапортов и отчетов. Текста «от автора» нет. Совсем. Автор уступает слово своим героям. Которые, однако, редко слышат друг друга...

В Америке книжка, вышедшая ещё в 1965 г., считается классикой. Но у нас роман Кауфман (она, кстати, внучка знаменитого Шолом-Алейхема, выросла в Одессе и здравствует до сих пор - ей уже 98 лет) знают немногие счастливчики. Искать в этом тексте неожиданные грани - немилосердно к читателю, который о книжке никогда не слышал. Поэтому нам была важна не столько критика (её почти нет), сколько просто рассказ о романе - пусть даже очень подробный и с обилием цитат.

Ступенька первая: ученики

«Привет, училка!», - так приветствуют шокированного педагога ученики.

Большая часть урока уходит на поиски тряпки и оконного крюка, заполнения табелей и рапортичек для начальства, бесплодные попытки установить минимальный порядок - на все, что угодно, только не на учебу. А ведь в колледже, который молодая учительница закончила с отличием, она мечтала приобщать учеников к сокровищам мировой литературы и родного языка. Но... какой Шекспир, какой Данте?! И рассказывать о любимом Чосере тут определенно некому... Сильвии дали класс «особо отстающих» учеников, на которых все давно махнули рукой - ученики, естественно, ответили взаимностью.

Мисс Баррет пытается найти в каждом заветную «искру», и иногда ей это удается. Например, Хосе Родригес - пуэрториканский мальчик, самый «забитый» ученик в классе - назначается судьей в маленький сценке, блестяще справляется с ролью и после неё начинает вести себя как человек, вполне сознающий свое достоинство: учительница получает записку «я вас никогда не забуду». Ящик для писем, изобретенный Сильвией - вообще интереснейшая штука, и многие ребята не стесняются писать туда все, что думают - и что «Гомер плохой писатель», и что учительнице очень идет ее красный костюм.

«Начинаю  запоминать их имена  и разбираться  в том, что их волнует. Мне даже кажется, что я могу помочь им, если только они мне это позволят. Но я все еще Чужая и Враг; я еще не прошла испытание. Враг Эдди Уильямса - потому что у меня белая кожа; Джо Фероне - потому что я учительница; Вивиан Пейн - потому что я худая. Линда Розен страшно отстает в учебе, но преуспевает у мальчиков...А хорошенькая Алиса Блэйк, всегда бледная, в трепетном ожидании большой любви, так уязвима и так легкоранима, как бывает только в шестнадцать лет. Я уверена в ее подлинно глубоких чувствах, но выражать их она умеет только дешевыми трафаретными фразами - большему она не научена».

Такими видит  своих учеников Сильвия. Но не с такими ли ребятами учились мы сами?

Ступенька вторая: учителя

Отношения между  учениками (что необычно для книги о школе) показаны пунктирно, мы не видим ни одного конфликта. Трудно сказать: оттого ли это, что дети так сплотились в своем противостоянии «взрослому» миру, или оттого, что они предельно друг от друга обособились.

Зато отношения учителей видны в подробностях, и больше всего споров посвящено именно педагогике, поиску заветного «ключа» к сердцам и умам учеников. А преподаватели все очень разные: «Есть у нас несколько хороших, трудолюбивых, выдержанных педагогов, таких как Беа - бездетная вдова («Мамаша Шехтер и ее дети», - как говорят ребята), которая умудряется учить вопреки невыносимым трудностям. Несколько блестяще одаренных учителей, которые - никому не известные и никем не воспетые - творят чудеса в своих классах. Есть и такие, кто искренне любит молодежь. Остальные... либо вообще сдались, либо вымещают свое зло на учениках».

Ступенька третья: канцеляризм

«И  пусть это вдохновит  Вас на подвиг» на внутреннем языке школы Кальвина Кулиджа значит «вы увязли по горло», «хранить в деле под порядковым номером» - выбросить в мусорный ящик. В школе процветает бюрократия и бессмысленный, абсурдный канцеляризм. В ворохе «документов» поначалу тонет и задыхается молодая учительница: «Известна ли тебе хоть одна профессия, где бы высококвалифицированные специалисты раскладывали карточки по алфавиту, разносили извещения, сторожили столовую?», - пишет она подруге. (Ничего, потом Сильвия научится бросать их в мусорную корзину, не читая).

Однако бесконечные рапорты лишь отражают, а не создают абсурдность действительности: «опоздание по отсутствию», «не пришла, будучи умершей» и так далее. Да и название романа - цитата из докладной записки: «Ученик... задержан мною за нарушение правил: шел вверх по лестнице, ведущей вниз, и на замечание ответил дерзостью». А как еще прикажете вести себя детям, которые в большинстве не знают не только что такое нормальная семья, но и что такое нормальный обед?

Интересно,  что  даже друзья в романе общаются между собой письменно. То ли «система» не позволяет («У нас будет целых четыре минуты, если нам повезет и коридорное течение будет нам благоприятствовать»), то ли люди разучились разговаривать.

Ступенька четвертая: «маленькие» трагедии

Критические ситуации - в школе не редкость. Вот старшеклассница влюбилась в красавца-учителя Барринджера. Мученически преодолевая себя, написала объекту обожания письмо, а он - исправил в ошибки и посоветовал пристальнее заняться грамматикой. Можно было бы посмеяться, но девушка выбросилась в окно (к счастью, осталась жива). Цена иронии Пола оказалась слишком высокой, зато неожиданно проявилась чуткость «старого сухаря» завуча Сэмюэла Бестера, который предложил шокированной Сильвии подменить ее на уроке...

Другая девушка умерла, пытаясь вызвать выкидыш с помощью вязальной спицы. Показательна реакция учителей: кто призывает забыть, кто - смириться. И еще пронзительнее - разговор с медсестрой.

«Фрэнсис  Игэн... на минуту отвлеклась от составления меню и сказала, что помочь здесь было ничем нельзя: "Эвелин часто попадало от отца, однажды она пришла в школу вся в синяках".

- И что же вы?

- Напоила ее чаем.

- Почему чаем? О господи!

- Почему? Потому что я все знаю, - сердито крикнула она, - знаю больше всех, что происходит за стенами школы: нищета, болезни, наркомания, вырождение. Но мне не положено даже делать перевязки. Вначале я требовала, стучала по столу, спорила до хрипоты... Никто не хотел слушать меня. И теперь я предлагаю детям чай. Хоть что-то.

- Но вы же медсестра, - сказала я.

Она показала мне распоряжение Совета по образованию, висящее у нее  над столом: ШКОЛЬНАЯ МЕДИЦИНСКАЯ СЕСТРА НЕ ДОЛЖНА ПРИКАСАТЬСЯ  К РАНАМ, ВЫДАВАТЬ ЛЕКАРСТВА, ВЫНИМАТЬ ИЗ ГЛАЗ ИНОРОДНЫЕ  ТЕЛА.

Значит, никому из нас не дозволено прикасаться  к ранам?»

Ступенька пятая: теория

Как ни странно, препятствия не лишают мисс Баррет ни энтузиазма, ни оптимизма. Несмотря на проскальзывающие в ее письмах нотки усталости, обиды или разочарования, Сильвия уверена в правильности своего пути и своих методов. Да она и вправду молодец и порой получает заслуженную награду: интерес к преподаваемым ею знаниям, «огонь в глазах», новое отношение к жизни... Ее начинают уважать старшие коллеги. Однако, рассказывая подруге о своей работе, Сильвия часто чересчур пафосна, а в постскриптумы регулярно вставляет какую-нибудь шокирующую статистику из будней «системы национального образования»: « Знаешь ли ты, что в Нью-Йорке более 800 неполных средних школ, свыше 86 средних школ и около миллиона учащихся? И что из ста детей, начавших учиться, только пятнадцать поступают в колледж?»

Меж тем главное испытание пока впереди.

Ступенька шестая: катарсис

К концу романа водоворот событий набирает темп. Близится к концу история с Джо Фероне - способным, но собирающимся бросить школу юношей, которого Сильвия пытается уговорить продолжить учиться; ухаживания Пола Барринджера становятся все настойчивее; грядет конец семестра; на носу школьный спектакль. Мисс Баррет получает приглашение работать в специализированном колледже - в гораздо лучших условиях и с более высокой зарплатой.

Долгожданная  встреча с Джо оказывается  совсем не такой, какой ее предполагала Сильвия: «Он пришел с определенными намерениями. Он думал (заставлял себя думать), что наши намерения совпадают. Для него это был единственный путь к человеческой близости. А также к тому, чтобы унизить меня, наказать.

Я ничего не знала о  его жизни за стенами  школы. Я не могла  ни представить ее себе, ни вообразить. И все же я знала  его. Его лицо рассказало мне все. Молчаливый бой со всеми, столкновение чувств; презрение и желание; беспомощность и ярость. Жажда приникнуть и оттолкнуть, преклонить колени и бросить вызов.

Он  ждал, что я подам  знак.

Как донести до него мое  понимание любви  и ненависти, мою  веру в любовь, совсем не такую, какую знал он? Жизнь выучила его задолго до меня.

Его глаза стали жесткими. Губы задрожали.

"Идите вы к черту!"».

Учительница вынуждена сделать горький вывод: «Я пряталась за своим чувством юмора, оно помогало мне поддерживать дистанцию между мной и моими учениками. Это при всей моей увлеченности делом. Дистанция была для меня как куплеты для Пола или «ха-ха» для Лу - она ограждала меня от подлинных чувств», - и это письмо впервые завершится эпиграфом, касающимся ее самой: «Знаешь ли ты, что я по крайней мере половину времени тратила впустую?»

Параллельно мисс Баррет приходится переживать еще и искушение «медными трубами»: лестное предложение работать в престижном колледже кажется ужасно заманчивым, тем более, что «груз любви ко всем Фероне, живущим в классе», чрезвычайно велик. Сильвия уже оформляет документы, и тут ей на ногу во время школьного спектакля падает дверь... «Нога моя подвешена, и сама я как бы повисла в воздухе - из-за канцелярской волокиты и презренной бюрократии я официально еще не уволена из нашей школы и официально не зачислена в Уиллоудэйл. ... Безделье нагоняет на меня тоску по школе. Я забываю о раздражении, опустошенности, переутомлении, неблагодарности. Об усталости к трем часам дня и усталости по пятницам. О раннем подъеме к первому уроку, о том, как одеваюсь зимой при электрическом свете, чтобы успеть пробить табельную карточку до сигнального звонка, успеть стереть ругательство с доски, успеть разыскать оконный крюк и т. д. и т. п.

А «непонимание чувств»! (Как  часто ловлю я  себя на том, что цитирую  учеников.) А пустые разговоры, педагогизирование и бумажные мили слов...

Одна  минута без слов с  Фероне, одна минута глубокого взаимопонимания, и я уже соскочила  с катушек».

Теперь Сильвия  сомневается не в системе, а в себе: «Оказывается, я была влюблена в отвлеченное обучение и в отвлеченных учеников. Я не умела никого слушать - ни родителей, которые пытались что-то объяснить мне в День открытой школы, ни самих ребят, пока не столкнулась с одним из них лицом к лицу».

Но в борьбу за учительницу вступают ученики: «Пожалуйста, пожалуйста вернитесь, я все сделаю, даже прочту «Юлий Цезарь»»)... Ее навещают коллеги и начальство; учительница в замешательстве.

Ступенька седьмая: все на своих  местах

«Доброе утро. Ты почему опоздал?

Я не опоздал, я переводился  к вам на язык и литературу.

Я очень рада. Встань где-нибудь.. Аксельрод Леон?.. Подождите с вашими циркулярами, пока я не проверю, кто в классе. Аксельрод Леон? Его нет?

Еще бы. А когда он бывает?

Ваше  счастье, что его  нет.

Подождите, он еще вам покажет!

Эй, подвинься!

Смотрите, у меня парта дырявая!

Мне сюда?

Привет, училка!

Привет, зубрилка!... Белгадо  Рамон?»

Финальный полилог  зеркально повторяет тот, с которого начинался роман. В школе продолжается жизнь, а что будет дальше - героиню уже не пугает.