О, я знаю, щепетильные моралисты при воспоминании о московской «Татьяне» делают гримасу и сейчас же начинают говорить о пьянстве и безобразиях. Да, бывало и пьянство, были и безобразия. Но вольно же упираться мыслью в одни только черные тени былого, не замечая света!
Праздник начинался богослужением в Университетской церкви, за которым следовал университетский акт. Эта официальная часть обыкновенно была довольно томительной. Актовая зала Университета наполнялась почтенными гостями из официального мира, и разные именитые старцы обрекались на немалую жертву науке: им предстояло выслушать очередную актовую речь, всегда очень длинную, очень ученую и нередко наводившую на размышления не столько о сладости плодов науки, сколько о горести ее корней. Только Тихонравов в бытность свою ректором умел сдобрить скуку официального акта, как я об этом уже говорил в первой главе этой книги. Тогда все наверняка знали, что за длинную актовую речь они будут вознаграждены мастерской заключительной речью ректора, в которой непременно будет пущена меткая ядовитая стрела по адресу цитадели Страстного бульвара и ее главного бойца Каткова — принудительного арендатора университетской типографии, и стрела эта будет оперена убийственной иронией, облеченной в блестящую и остроумную литературную форму. И потом в течение всего дня крылатое словечко ректора будет переходить из уст в уста и послужит темой для многих застольных речей.
Застольные речи лились в тот день во всевозможных уголках Москвы. Ведь то был поистине всемосковский праздник: и молодежь, и пожилые люди, и старцы — все чувствовали себя в этот день студентами: одни — празднуя праздник своей молодости, другие — молодея душой от воспоминаний о минувших годах. Это был праздник общего радостного возбуждения, ибо каждому приятно было хоть раз в году почувствовать себя членом обширной группы культурных людей, связанных общностью воспоминаний, единством настроения. В сторону отбрасывались всякие перегородки: служебные, партийные, возрастные, — и какой-нибудь маститый ученый, уже близкий к концу земного поприща, хотел в этот день быть таким же веселым, возбужденным, даже таким же легкомысленным, как иной птенец, только что перелетевший с гимназической скамьи под сень старого дома на Моховой.
Даже «каменный гость» московского университета профессор Н. П. Боголепов в этот день ухмылялся, даже Владимир Иванович Герье, этот суровый ментор многих студенческих поколений, в этот день «кутил», т.е. выпивал несколько маленьких рюмочек ликеру и «шалил», т.е. говорил юмористические тосты.
Товарищеские обеды в честь Татьянина дня справлялись во многочисленных компаниях, но затем эти тесные интимные компании мало-помалу перетекали в главный общий центр, в громадную залу Большого Московского трактира. Громадная зала битком набита. Кого-кого тут нет? На густом фоне давних и недавних студентов всех поколений выделяются всем знакомые лица славных профессоров, и не только московских — с приветом старейшему университету приезжали и иногородние гости.
Председательствует Сергей Сергеевич Корсаков, как глава «Общества вспомоществования студентам». Он открывает речи. За ним поднимается с другого конца стола приехавший из Санкт-Петербурга Н. И. Кареев. Он говорит о Грановском, Кудрявцеве, Соловьеве. Лишь только он кончил, вскакивает возбужденный Лучицкий из Киева. Речь Лучицкого мчится стремительным потоком, из рукава оратора то и дело выскакивает на воздух отцепившаяся манжета, он, не прерывая речи, ловко подхватывает манжету на лету и на некоторое время вправляет ее в рукав, вскоре она опять вылетает, но речь бурлит и пенится задорным одушевлением, как будто даже подстегиваемая этими манипуляциями с манжетой. Много, много речей сменяет друг друга под звон стаканов. Но вот обед кончен, десерт убран, скатерти сняты. Тогда Д. Н. Доброхотов встает на стол и напевает студенческие куплеты о том, как в Москве искали социалистов. Ничего не отыскали, только
У студента под конторкой
Пузырек нашли с касторкой.
Наконец догадались:
По Пречистенке пошли,
Соцьялиста вдруг нашли
Оказался соцьялист —
Попечитель граф Капнист.
И каждый куплет подхватывается общим припевом: «черная галка, ясная полянка»...
А в это время тройки уже скачут из Москвы за город, розвальни с бубенцами несутся, «бразды пушистые взрывая», по аллеям Петровского парка, между дерев с освещенными луною снежными шапками. Розвальни и саночки устремляются к «Яру». Обычные посетители этого ресторана сегодня отсутствуют, пускают только тех, кто справляет «Татьяну». Все залы переполнены. Всюду звучит «Gaudeamus». Вдруг у подъезда — раскатистое «ура». Это подъехали на одном извозчике на малых санках, обнявшись, два толстяка И. И. Янжул и М. М. Ковалевский, и студенты приветствуют их кликами. Здесь речи уже все более шутливые. Вот поднимается всероссийский златоуст Плевако со львиной гривой волос, обрамляющей его скуластое калмыцкое лицо. Он предлагает желающим задать ему любую тему для ораторской импровизации. И тут взоры всех, словно по команде, обращаются туда, где сидит, сверкая очками, небольшого роста человек с заостренной бородкой.
Кто же, как не Ключевский задаст хитроумную тему? Ключевский не остается в долгу и предлагает Плеваке сказать речь о «пользе вреда». Плевако чувствует, что попал в капкан и после нескольких словесных аллюров спасает свое положение тем, что произносит вдохновенный панегирик Ключевскому. Вся зала шумными криками чествует любимого профессора-чародея.
Что же это за однодневный всемосковский карнавал? Только забава, разгул и больше ничего? Нет, это — торжество сознания единства культурной России. Раздирается эта культурная Россия многими распрями, все разбиты на взаимно враждующие «приходы». Но в Татьянин день вдруг над всеми этими будничными распрями вспыхивает чувство принадлежности к общей alma mater. Это-то чувство бодрит и оживляет сердца. Я уже сказал, что этот праздник не ограничивался пределами Москвы. Из всех концов России неслись в этот день телеграфные приветствия Московскому университету. Москва бывала в этот день сердцем России, снова и снова выполняя свою изначальную функцию «собирания Руси».
Из книги А. А. Кшеветтера
«На рубеже двух эпох» (Прага, 1929)
Ломоносов в университете
В Татьянин день 1877 года духовенство Университетской церкви освятило первый памятник М. В. Ломоносову работы С. И. Иванова, установленный перед Аудиторным корпусом.
Во время Великой Отечественной войны постамент памятника был поврежден осколками упавшей неподалеку фашистской фугасной бомбы. Тогда, в 1944 году, его перенесли на парадную лестницу клуба МГУ. На его место сначала установили монумент работы советского скульптора Меркурьева, изображавший молодого Ломоносова, а в 1957 году — новый памятник, выполненный И. Козловским, который находится сейчас перед зданием факультета журналистики на Моховой.
Из книги «Свет Христов просвещает всех»
Вставить в блог
Поддержите нас!
