КОНТРОЛЬ над массовым сознанием становится главной целью политиков в XX веке. Технические средства связи постоянно улучшаются, и сегодня политическая пропаганда режимов различных ориентаций кажется детской забавой. На протяжении последних лет телевидение является безотказным орудием в руках государства. Говорит оно на языке идеологии или на языке рекламы — оно остается мощным полицейским инструментом.
Это стало еще более очевидным с окончанием холодной войны, а затем и противостояния между либеральной и народной демократией. Две эти модели слились. Отныне идеология и потребительство идут рука об руку. В новом мире телевидение заняло главное место: у него есть свой специфический язык, оно автономно и обладает неограниченным влиянием.
Наивные люди полагают, что «телевидение способно как на плохое, так и на хорошее». Действительно, существуют качественные передачи и дешевки. Но, к сожалению, телевидение не является тем, чем его хотят представить, — это не просто нечто объективное, чистое и прозрачное. Есть свои закономерности в том, как оно функционирует, в том, как оно отображает мир. И в нашу задачу входит критический анализ показываемого.
Телезритель может сам распознать определенное давление политических сил. От назначения друга президента на пост главы общественного канала до антисербских и антииракских кадров, снятых и распространяемых американскими каналами.
То же и с экономической зависимостью. Телезритель отдает себе отчет в затратах на передачи и поэтому инстинктивно не доверяет телевидению. Он знает, что ТФ-1 и Информационный канал принадлежат крупному промышленнику Буигу. Он знает, какую роль это играет при выборе приглашенных в студию. Например, Информационный канал считает своим долгом рассказывать о малозначительных политиках во Франции и за ее пределами — подобного мы не найдем ни в каком другом государстве. Дело здесь не в плюрализме. Для Буига важно создать «связи с общественностью» и продать свои высокие технологии мостов в страны Южной Америки или железобетонные мечети в арабские страны.
Такие манипуляции зритель способен заметить. Однако крупномасштабная ложь по заказу промышленной группы или государства остается неразличимой. Поэтому необходимо идти дальше и показать, как характер видеоряда, давление прямого эфира и гигантские затраты предопределяют суть телевидения.
В СВОЕМ ЭССЕ «О телевидении» социолог Пьер Бурдье показывает, каким образом коррумпированность отдельных журналистов скрывает порочность самой структуры телевидения. Примером может служить история с молодыми ведущими развлекательных программ, получавшими «умопомрачительные гонорары». Вскоре после скандала на канале для них организовали настоящее линчевание. Оно проходило по столь гладкому сценарию (вплоть до подбора слов — говорили об «отклонениях» и т.п.), что не возникало никаких сомнений — это было попыткой скрыть внутренние пороки телевидения.
Бывает, что журналисты искренне заблуждаются относительно истинной природы телевидения. Патрик Пуавр Д'Арвор, например, видит в наглом вмешательстве папарацци в его личную жизнь лишь «отклонение», как если бы сама система была здоровой.
Или передача «Стоп-кадр». Она анализирует освещение новостей на телеканалах, но ограничивается, как правило, лишь объявлением имен тех, кто искажает действительность. Обычно это одни и те же люди (деревья, за которыми не видно леса), главный среди которых — Буиг. Безнравственные злодеи.
Вопреки этой половинчатости необходимо раскрыть, пишет Пьер Бурдье, те «механизмы, при помощи которых телевидение способно оказывать давление на аудиторию через зрительные символы». По его мнению, визуальное воздействие — это насилие, которое применяется с молчаливого согласия тех, кто его использует, и с молчаливой помощью тех, кто ему подвергается. В такой ситуации недостаточно простого указания на виновных.
ТЕЛЕВИДЕНИЕ не затемняет реальности — это бывает довольно редко, — оно ее искажает. По словам Пьера Бурдье, «оно скрывает, показывая».
Во-первых, потому, что при отборе материалов руководствуются принципом сенсационности. Подача французскими телеканалами манифестаций в Белграде в декабре 1996 года — наглядный тому пример. Для журналистов-комментаторов главным стало то, что демонстранты были в необычных одеяниях, подчеркивающих их единство. Настоящая же цель выступлений состояла в том, чтобы добиться поддержки западных государств. То, зачем люди собрались, осталось на втором плане, а видеоряд уже запечатлелся в сознании.
Журналист-телевизионщик — это не продажный, бесчестный человек, но он ищет сенсаций, которых требует внутренняя логика телевидения. Кроме того, телевидение не способно показать сложность всех ежедневных событий: оно идет по пути стереотипов. Если оно говорит о трущобах, то лишь затем, чтобы показать араба-громилу в маске, вооруженного бейсбольной битой, или просвещенного араба-гуманиста, преследуемого бандой хулиганов. Больше зрелищ на маленьком экране!
Наконец, телевидение не предполагает размышлений, долгих обдумываний. Все силы журналиста направлены на то, чтобы окупались затраты, иначе он потеряет квалификацию — его не будут смотреть. Все реже и реже на телевидении появляется аналитика. Пишущий журналист постепенно вырождается в монтажера. Журналист, который ищет картинки, чтобы сопроводить свой анализ, сменяется журналистом, ищущим короткие, отрывочные фразы, чтобы эти картинки озвучить. Для размышлений необходимо время, а телевидение этого времени не дает. Значит, чтобы донести до зрителя мысль, ее надо упростить.
Но даже упрощением содержания телевидение не ограничивается. Меркантильная логика и спешка навязывают зрителю просто готовые выводы-полуфабрикаты. Они мгновенно проглатываются аудиторией, сразу же принося прибыль. Что же, таков дух времени. Эрик Фестор, «Foi Transmise»
Вставить в блог
Поддержите нас!
