Наши в Турции Плевну взяли. Памятник погибшим гренадерам в Москве

С самого начала войны тысячи русских патриотов стали отправляться добровольцами на Балканы. Ехали в одиночку и группами. Из Москвы с 17 августа по 21 сентября в одну только Сербию отправилось более 700 добровольцев солдат и офицеров. На войну шли многие русские художники, писатели, ученые. Непосредственными участниками сражений стали писатели Вас. И. Немирович-Данченко и Вс. Гаршин, художники П. П. Соколов, В. Д. Поленов, В. Г. Малышев, В. В. Верещагин, ставший впоследствии композитором Ц. А. Кюи. По свидетельству жены, на Балканы стремился Л. Н. Толстой, говоривший: «Вся Россия там, и я должен идти». «Будь я помоложе, я сам бы туда поехал»,  — сказал как-то И. С. Тургенев.

 

Примеры жертвенного служения являли видные российские медики: проф. Н. В. Склифософский, руководивший лазаретами в Черногории, С. П. Боткин, возглавлявший санитарный отряд в Сербии. В дневнике адъютанта главнокомандующего Дунайской армией сохранилась запись о Н. И. Пирогове: «Что за гениальный старик, какая в нем неутомимость! Живет с нами в такой тяжелой обстановке, каждое утро ездит в госпиталь, осматривает и принимает больных, осматривает транспорты с ранеными, дает самые деятельные советы, отличающиеся точностью и широтой взгляда, и при всем этом сохраняет веселость и может острить, шутить и смеяться, как юноша».

 

Итак, после начала военных действий и перехода русских войск через Дунай было развернуто наступление по трем направлениям от города Свишты: на запад  — в сторону Плевны, на юг  — к Балканскому хребту и на восток  — к Черному морю. Победоносное шествие царской армии затормозилось у Плевны, где окапался гази («непобедимый») Осман-паша.

 

Плевна раскинулась по дну глубокой котловины. С севера, востока и юга она окаймлена рядом холмов и высот. Концы этой дуги опускаются в быструю реку Вит, протекающую невдалеке от города. Через реку перекинут каменный мост, замыкающий шоссейную дорогу, ведущую из Плевны в Софию и в Видин.

 

Осман-паша при содействии европейских инженеров превратил город в неприступную крепость. А по сложившимся обстоятельствам получалось так, что именно это место стало центром решающих боевых действий всей войны...

 

Три штурма русских крепость отбила, и командование приняло решение вести осаду, руководство которой поручили генералу Э. И. Тотлебену. Вот как раз для более успешного ее проведения и был задействован Гренадерский корпус, составленный из воинов, специально обученных и подготовленных для блокадных боев.

 

«Гренадеры жадно следили за известиями с театра войны. Часто солдаты спрашивали своих офицеров: «Отчего нас-то не берут? Не мало ли войск за Дунаем?» Больно было слышать и читать об издевательствах турок над болгарами. С чувством зависти провожали офицеры и солдаты своих товарищей из первой дивизии, уходивших сражаться с турками на Кавказ.

 

В этом недовольстве скрывались не кровожадные инстинкты, не погоня за сильными ощущениями и не страсть к отличиям и наградам. Нет, главным мотивом была прирожденная русскому человеку особенность: в минуты народных бедствий каждый из русских неведомо для себя делался героем, желающим во что бы то ни стало не отстать от других, несущих тягости, лишения и опасности.» (Из воспоминаний капитана К. А. Кондратовича, офицера для особых поручений при штабе Гренадерского корпуса)... В середине августа 1877 года поступило распоряжение о мобилизации корпуса, находившегося на летних лагерных сборах. По всему лагерю гремело «ура!» и вверх летели фуражки. Корпусом, состоявшим из восьми полков и двух артиллерийских бригад (по 12 батарей в каждой), командовал 67-летний генерал-майор И. С. Ганецкий. «Вполне уверен, что вы покажете себя в предстоящих нам боях такими молодцами, перед которыми нет непобедимого врага, и заставите греметь славное имя гренадер подвигами отваги, мужества и храбрости»,  — писал он в приказе по корпусу.

 

Походным порядком в конце сентября из России тронулись головные колонны. В октябре у Свиштова переправились через Дунай. Еще через неделю, пройдя 150 верст по дождю и грязи, гренадеры вышли к Плевне.

 

Позиции вокруг крепости делились на шесть участков. За гренадерами закреплялся шестой, расположенный на левом берегу Вита. «Цель действий в случае наступления неприятеля  — ни в коем случае не дать ему прорваться через наши укрепленные позиции. Стоять твердо и ни шагу назад!» (Из приказа по корпусу.)

 

Тяжелое положение турок в крепости вынудило Османа-пашу готовиться к прорыву на Софийское шоссе. Ночью 10 декабря к каменному мосту через Вит (т. е. как раз на участке гренадеров) стали подходить турецкие роты. Тогда на дежурство заступили Киевский и Сибирский полки, прикрывавшиеся с флангов Таврическим и Малороссийским. Утренний ветерок развеял густой туман, противники увидели друг друга, и начался бой...

 

Битва завершилась пленением 43-тысячной турецкой армии. Турки потеряли 6 тысяч убитыми, русские  — 1700, из них 18 офицеров и 542 солдата Гренадерского корпуса. «Здесь важная новость,  — писал художник В. И. Суриков матери и брату,  — наши в Турции Плевну взяли. Такое торжество в Москве и Петербурге!»

 

После Сан-Стефанского мирного договора генералом Ганецким было предложено установить под Плевной памятник погибшим гренадерам, и в феврале 1878 года открылась добровольная подписка среди личного состава корпуса. Для будущего монумента в Болгарии было даже получено специальное разрешение о «безвозмездной уступке в вечную собственность гренадер» участка земли с курганом Копаная Могила под Плевной. По возвращении корпуса в Россию в начале ноября 1878 деньги стали поступать из других частей, от частных лиц и церквей.

 

К январю 1879 сумма составляла ок. 27 000 руб. В феврале 1880 была создана комиссия по установке памятника под председательством начальника штаба Гренадерского корпуса А. И. Маныкина с шестью представителями от дивизий. Была составлена смета и выработана совместно с Московским архитектурным обществом программа конкурса на составление проекта памятника:

 

«1. Памятник должен выражать цель, за которую пали в бою русские воины, и служить для потомков гренадер заветом высоких чувств доблести, отваги и мужества.

 

2. Памятник может быть в форме небольшой часовни...

 

3. Памятник предполагается соорудить из русских материалов, избирая из них те, которые менее подвержены разрушению от атмосферических влияний; он должен быть изготовлен в Москве, чтобы гренадеры могли видеть то, что будет поставлено на могилах их сотоварищей; затем памятник будет отправлен в Болгарию и поставлен на предназначенное место...»

 

Летом 1880 года в московских газетах появилось объявление, что с 16 по 21 июня в залах живописи и ваяния на Мясницкой, 21, будут представлены десять проектов памятника. Из них предпочтение было отдано трем под девизами «1880 год», «Пример», «Храбрецы». Впрочем (отчасти под давлением печати), в итоге комиссия пришла к заключению, что хотя проекты и отличаются простотой, единством стиля и удобством исполнения, но «не соответствуют, однако, величию того события, для увековечения которого сооружается памятник». Подобным было и мнение непосредственных участников плевненского сражения  — проекты не отвечали представляемым требованиям. Комиссия уже намеревалась обратиться к известным русским ваятелям для составления нового проекта, когда историк проф. И. Е. Забелин предложил кандидатуру академика живописи В. О. Шервуда (1833-1897).

 

Конечно, для москвичей с именем Владимира Осиповича Шервуда в первую очередь связаны воспоминания о величественном здании Исторического музея (конкурсный показ проекта 1874-75 гг.). Вообще, в своей творческой жизни Шервуд исполнял самые разнообразные работы. Владимир Осипович является автором проекта Казанского собора Свято-Амвросиевской женской обители в Шамордино. Кроме того, он рисовал орнаменты, занимался пейзажной и портретной живописью, скульптурой и архитектурой. Известен семейный портрет Диккенсов, написанный Шервудом в Англии в 1860 году (кстати сказать, отцом зодчего был англичанин Джозеф Шервуд), а также целая галерея современников, запечатленная живописцем: Ф. И. Тютчев, И. Е. Забелин, С. М. Соловьев, Б. Н. Чичерин и др., памятник выдающемуся русскому врачу Н. И. Пирогову.

 

Оставшись сиротой в пятилетнем возрасте, Владимир Осипович воспитывался в доме своей тетки Д. Н. Кошелевской. Она отдала его в Московское сиротское межевое училище, где будущий мастер познакомился с основами архитектуры; там его способности обратили на себя внимание П. П. Зыкова, и при его содействии Шервуд был переведен в Московское дворцовое (Кремлевское) архитектурное училище, руководимое в ту пору Ф. Ф. Рихтером.

 

Сохранилось воспоминание о встрече Шервуда (украинца по матери) с Н. В. Гоголем: «Я стал жаловаться на то, что приходится рисовать этикетки на помадные банки, чтобы заработать на карандаши, краски и бумагу». Гоголь ответил: «Рисуя этикетку, старайся нарисовать ее как можно красивее, как картину. Когда придет время рисовать картину, ты будешь знать, как рисовать красивую форму».

 

Впоследствии талантливого юношу было решено направить в Академию художеств, этому, однако, помешал приезд в училище для преподавательской деятельности знаменитого художника М. И. Скотти. Он предложил Шервуду поступить в Московское училище живописи и ваяния. Здесь В. О. усиленно занимался скульптурой и даже хотел посвятить себя по окончании училища ей одной. В 1857 году Владимир Осипович получил диплом со званием свободного художника. Художник много трудился, 5 лет работал в Англии, а вернувшись в Россию, поселился в Москве.

 

В 1869 году Петербургская Академия художеств присвоила В. О. Шервуду звание классного художника 1-й степени, а через три года  — звание академика.

 

В 60-70-е годы художник глубоко заинтересовался проблемой синтезирования так называемого «национального стиля». «Выявив в памятниках прошлого те или иные особенности, которые могли быть определены как национальные, можно было рассчитывать на то, что путем их развития в новых условиях удастся наделить тем же качеством и произведения современной архитектуры. Отсюда следовало, что решению практических задач должны предшествовать исторические исследования древних сооружений и анализ их композиционных особенностей. Так создавалась логическая цепь: практика-история-теория-практика» (архитектор В. Д. Лисовский, «Зданию Исторического музея сто лет»).

 

Архитектурно-художественная концепция Шервуда выражалась в стремлении прежде всего вскрыть общие закономерности формообразования, свойственные древнерусскому зодчеству. Художник был уверен, что одно только копирование отдельных деталей не могло привести к созданию истинно «национального стиля», русского стиля, основной чертой которого он называл «характер леса» или «закон общей линии зданий», сочетающейся из прямой, ломаной и кривой.

 

Со строительством музея авторитет архитектора необыкновенно возрос. Он стал чрезвычайно популярен, даже моден. Посыпались многочисленные заказы от императорского Дворца, московский генерал-губернатор князь В. А. Долгоруков позировал ему для портрета. Распыляясь по мелочам, Шервуд скучал о монументальной работе. И вскоре с радостью принял предложение от комиссии по сооружению памятника гренадерам.