Не стыдитесь традиций церковного консерватизма

Церковный консерватизм — это факт. Социологически и психологически зафиксированный факт церковного бытия. И поскольку это факт и часть церковного образа мысли, то в качестве такового он нуждается в апологетическом осмыслении, в защите перед лицом светского мира. Слишком часто о миссионерстве стали говорить в связи с проблемой приспособления Церкви к современному миру, и сами миссионеры иногда склонны замалчивать некоторые духовные традиции, которые кажутся неудобными для диалога. Я же хочу показать, что церковный традиционализм — это не препятствие в церковной православной миссии, а помощь.

 

Приведу только один аргумент богословского характера. Он прост: не мы спасли себя, а мы спасены Христом. Этот тезис важно как можно чаще напоминать самим себе и нашим собеседникам. Потому что есть в нашей психологии одна черта: человек по-настоящему знает только то, что он может сам изготовить. Если я могу сам создать диктофон, то я понимаю, как он устроен. Если бы мы спасли себя сами, тогда бы христианство было всецело рационально прозрачным, интеллектуально прозрачным. Если бы православная догматика была всецело понятной, была бы лишена антиномии, то я бы, наверное, перестал быть христианином. А поскольку Христос нас спас, а не мы спасли себя, то у нас очень мало прав в христианстве. У нас нет права на цензуру и нет особых прав на перестройку.

 

Наше общество, в отличие от общества девятнадцатого века, — это общество языкового плюрализма. В девятнадцатом веке языком общества, языком культуры был язык позитивизма. Язык науки считался единственно допустимым языком осмысления человеческого бытия. Поэтому язык философии, этики, Церкви должен был приспосабливаться к языку науки. Но миф о всемогуществе науки разрушился на наших глазах. Современное общество признает, что нет всеобщего языка, на котором можно описать все разнообразие человеческих ситуаций, что человек имеет право мыслить на разных языках: на языке психологии или на языке философии, на языке поэзии или на языке физики. У Церкви тоже есть полное право сохранять свой язык и не стремиться приспособить его к модным современным идеологиям. Второй миф, который рушится на наших глазах, — это миф о прогрессе. Он учит, что будущее всегда лучше, чем прошлое. Еще десять лет назад такие слова, как «традиционный», «консервативный», «старый», «древний», носили негативную окраску. Когда кто-то хотел упрекнуть православие, то он использовал такой аргумент: «Ваше православие слишком старо. Отстаньте от меня с вашими средневековыми догмами. Берите пример с протестантов: они молоды, современны, динамичны». Теперь те же люди нам говорят иначе: «Что вы ко мне пристали со своим Новым Заветом! Берите пример с буддистов и кришнаитов. Вот это подлинно древние традиции, не то что ваше новое христианство!».

 

Протестанты, действительно, были очень адаптированы к современности. Но любая женщина знает, что быстрее всего устаревает то платье, которое было самым модным. Именно потому, что православие не гналось за модой, в новой ситуации оно оказалось миссионерски более интересным. Современный человек, студент особенно, сам до некоторой степени тяготится своей современностью.

 

Когда студент приходит в православный храм, его радует, что Церковь дает ему право быть другим, чем в своих привычных тусовках. Церковь дает людям возможность вырваться из плена газет и телевидения. Человек сходит с ума в пространстве, где у него нет узнаваемых реалий. На наших глазах меняются системы ценностей, состав правительства... И в этих условиях человек начинает особенно дорожить стабильностью Церкви. В храме неожиданностей не бывает. Человек может довериться Церкви, потому что здесь никто исподтишка ничего не реформирует, не спросив его мнения. Больше всего мы боимся, что нам скажут: «Вот мы посовещались и решили объединиться с католиками».

 

Я не вижу миссионерских поводов к тому, чтобы призывать к реформам церковной жизни. Церковная традиция — это не тяжесть, которая мешает нам нести проповедь.