Бог и боги

 

Почему для христиан столь немыслимо совмещение веры в Бога Евангелия и почитание иноземных богов, и почему это сочетание вполне естественно для язычников?

 

Дело в том, что классические религии древности трудно назвать «политеистическими». На самом деле любая развитая религиозная мысль — в Египте и Иране, в Греции и Индии — приходила к выводу о том, что Бог Един. Точнее говоря — не «приходила», а «припоминала». В теогонии любого народа есть хотя бы глухие указания на то, что Первоисток бытия Един.

 

Но память об этом «прамонотеизме» была весьма слабой. Трудно сказать — что здесь было причиной. Может быть, «блокированность» религиозной жизни землян честолюбивыми космическими духами. Может быть — просто чувство своего рода религиозного реализма людей: мы пали так низко, что не имеем права взирать на Небо. Может быть, то древнее забвение Творца — это была попытка успокоить свою совесть путем устранения из памяти Того, против Кого и было совершено главное преступление.

 

А может быть, это забвение оказалось результатом вполне и даже слишком человеческого поиска                                                                                                                                                     посредствующих «примирителей». Когда рассорятся два некогда близких человека, не всегда они решаются прямо подойти друг к другу и сказать: прости. Весьма часто, уже придя в покаянное настроение и поняв всю напрасности вчерашней ссоры, они пытаются «прощупать» настроение другого, подговаривая общих знакомых завести с былым другом разговор на болезненную тему разрыва. «Я сам к нему обратиться не могу — но хоть ты спроси его, что он об этом думает». Если посредник не слишком добросовестен, если он почему-то считает, что ему на руку усугубление разрыва — можно не сомневаться, что он"найдет такие полутона и акценты при передаче взаимных извинений и соболезнований, которые лишь еще больше испортят все дело.

 

Те посредники, которые предложили свои услуги в качестве «духовных наставников» падшего человечества, судя по результатам древней религиозной истории человечества,     не были

заинтересованы в том, чтобы человек примирился с Богом.

 

Причины могли быть разными — но сам факт отмечен практически во всех «языческих» мифологиях: память о Едином Боге удалилась из повседневного благочестия и затем была оживлена лишь во вторичной философской рефлексии (хотя, по правде говоря, это еще вопрос — оживляет, или, напротив, охлаждает философизация религиозные отношения людей).

 

Соответственно, бытовое благочестие строилось на почитании тех духовных сущностей, что поближе к человеку и больше похожи на него. У каждого дома (семьи, рода) есть свой «гений». У каждого города, каждого народа и страны. Эти боги и духи, как и люди, не всегда живут мирно между собой. Но в принципе для человека желательно поддерживать мир со всеми.

 

Соответственно, если я, язычник А., иду в гости к моему соседу, язычнику В. на его семейный праздник, я должен взять с собой подарки в количестве N+1 (где N означает число членов семьи, а 1 — подарок для его семейного гения, домового по-русски). У меня дома за печкой живет свой собственный гений «Васька». Но с домовым своего соседа мне лучше не ссориться. Он хоть и властен только над своей домовой территорией, но колодец-то у нас общий. Обидится он на меня — да и подстроит какую-нибудь каверзу мне у колодца. Так что лучше жить в мире. Вот и несу я чужому «Ваське» немного сметаны. Соответственно, когда мой сосед язычник В., придет в гости ко мне, f надеюсь, что он принесет подношение моему «Ваське». Для меня это тоже важно — потому что вдруг мой гений обидится, что в его доме кто-то, пусть даже захожий человек, не оказывает ему почтения. Прохожий уйдет — а сердиться «Васька» будет на меня. Так что чужое нечестие может плохо отразиться на моей семье.

 

Эти же правила действует и на уровне взаимоотношений целых народов. Язычество терпимо в том смысле, что оно признает право каждого народа на своей территории чтить своих богов. Но языческая религиозная практика весьма требовательна по отношению к своим соплеменникам. Точнее говоря — она требует от любого человека, находящегося на территории, опекаемой тем или иным богом или сонмом национальных богов, знаков уважения к ним.

 

Грекам, завоевавшим Египет, и в голову не пришло бы требовать от египтян почитания Зевса или Аполлона. Римляне, покорив Грецию, не требовали от побежденных отречения от отечественных олимпийцев. Более того, римляне в эпоху Империи с готовностью разрешали почитание иноземных богов у себя в Риме. Верь как хочешь — но при условии лояльности к богам хозяев. Чти Астарту или Изиду, Митру или Ваала — но хотя бы раз в год почти и местных богов (и их сына — Императора).

 

Чем больше разных богов почитает человек — тем больше у него шансов на успех (как и сегодня — чем в большем числе банков человек имеет счет, чем больше разных акций он скупает — тем гарантированное его будущее: «нельзя хранить все яйца в одной корзинке»).

 

Как видно из «Илиады», между богами могут быть войны. Исход человеческой битвы на земле — не более, чем отражение битвы на небесах. Из этого языческого представления следовало, что в принципе человек может сменить свою веру. Если боги его народа проиграли, если история, практика доказали, что боги соседей могущественнее — экой же смысл чтить свои 1абосильные божества? Они не защитили — значит, контракт расторгнут. Поэтому, хотя победители не навязывали обычно своей веры, они все же ожидали, что побежденные сами постепенно примут ее. Тем более, что принятие веры победителей не означало отречения от веры отцов, оно просто восполняло почитание прежних святынь новыми членами пантеона. Египетский фараон, нисколько не отрекаясь от веры в Озириса и Амона, мог попросить Моисея помолиться «Богу евреев» (Исх. 7,16 и 8,8), когда увидел, что этот Бог не менее могущественен, чем те боги, к которым обращаются египетские жрецы.

 

Такая    практика    получила звание «генотеизма». Человек «мает, что где-то есть Единый Бог, Источник Бытия. Но избирает для себя и своего рода почитание некоего более близкого духа.

 

Особенность Библии в том, что Господин, являющийся предметом почитания евреев, оказывается тождественен с Единым Богом. Он не просто покровитель Палестины, не просто семейное божество Авраама. Он — Тот Самый, Чье Имя не дерзает произнести ни одно человеческое племя.

 

У Авраама не могло быть детей. И он, и Сарра были слишком стары. Но вера Авраама и гостеприимство, оказанное им Трем Странникам, дали ему сына. «Я — вот Завет Мой с тобою: ты будешь отцом множества народов» (Быт. 17,4). Это было сказано 99-летнему старику. Более того, чтобы Израиль навсегда запомнил невозможность своего существования вне Завета, Аврааму было приказано принести своего чудесного первенца Исаака в жертву. Принесение в жертву — это

посвящение Богу. Посвященный больше не может принадлежать никому иному, кроме как Тому, Кому его посвятили.

 

Израиль времени Исхода уже знает Ягве как своего Бога, избравшего Израиль для Завета и открывшегося ему. Чудеса Моисея видели все. Чудо Исхода пережили все. То, что в мире объявился некий семитолюбивый Бог — ощутили все. Но — кто же сей таинственный Незнакомец?

 

Моисей должен открыть народу, что Бог Авраама и Моисея — это Бог вселенной. Израиль должен узнать своего Помощника и Покровителя в Авторе мироздания. Бог Пасхи, Бог, чудеса Которого и заботу о себе уже видел Израиль во время своего исхода, теперь должен быть опознан как истинный Демиург.

 

Этим заветом Израиль отделен от остальных народов — но лишь для того, чтобы напоминать им о полузабытом ими Едином Творце и через принятие Его всех привести к новому единству. Единство хорошо, когда это единство в истине и в Боге. Но если это единство в забвении Бога?.. Закон доброго поведения выражается в псалме: «Уклонися от зла и сотвори благо». Сначала — «уклонение», отъединение. В Новом Завете апостол это выразит ясным суждением: «Не обманывайтесь: худые сообщества развращают добрые нравы» (1 Кор. 15,33).

 

Именно с пантеизмом связана знаменитая индусская «терпимость» — разрешение называть божество любыми именами. Все равно какое имя — потому что вообще все равно, потому что все в мире есть Бог. Но если Бог есть личность, но если Бог отличим от мира, если мир не есть Бог — то возможна ошибка. Бог создает мир вне Себя («из ничто»), и если человек прикипит своим сердцем к тому, что не есть Бог, — он может остаться вообще без Бога. Вне Бога есть огромный по человеческим меркам мир: в нем можно заблудиться. А в конце концов — и задохнуться. Поэтому в монотеистической религии немыслимо поставление рядом с Творцом еще каких-то иных поклоняемых сущностей. Вот как Библия описывает грех, выбросивший за рамки Священной истории жителей Самарии: «Сделал каждый народ своих богов... Между тем чтили и Господа» (4 Цар. 17.29-32). Именно — «между тем». По сути они осуществили мечту современной нецерковной интеллигенции об объединении всех религий — «Господа они чтили, и богам своим служили» (4 Цар. 17,33).

 

В глазах Библии, в глазах Ветхозаветной Церкви это все равно, что просто остаться язычником, и даже, пожалуй хуже: знающий истинного Бога и остающийся в служении идолам хуже обычного простосердечного язычника. Когда Бог говорит Моисею первую заповедь — «Бог един», Он не имеет в виду, что тем самым Моисею открывается эзотерическая тайна — имен богов, дескать, много, а на самом деле все религии говорят об одном и том же Едином Боге. «Моисей, если хочешь, называй Меня Кришной. А ты, Аарон, можешь по вторникам звать меня Зевсом, а по пятницам хоть Астартой». Пантеистическая формула «Бог един» вбирает в себя самые разные формы духовного движения. Заповедь Моисея имеет в виду «единый» как «единственный» — «нет иных богов!»