"Что у меня внутри?" "Чужой-4": Воскрешение

Вот почему для того, чтобы разобраться, что же стоит за фантастической историей в четвертой части "Чужого", популярно излагающей последние достижения науки (клонирование, конечно!), зрителю не мешало бы спросить самого себя, как спрашивает один из персонажей фильма: "А что у меня внутри?" Личный жизненный опыт или культурный багаж, которые имеются у каждого современного человека (как живущего здесь и сейчас),  — все это может пригодиться для творческой интерпретации любого факта культурной среды нашего обитания.

Похоже, что "Чужой-4" (реж. Ж.-П. Жене)  — из тех фильмов, которые не ставят никаких новых проблем и не разрешают старых. Это фильм-отражение, в котором зритель может увидеть себя самого и тот культурный ландшафт, который его окружает.

Несомненно, что главная героиня, Рипли (Сигурни Уивер)  — типичный культурный герой, модернизированный современностью. Как известно, культурный герой соединяет в себе разные миры  — он рожден от смертного человека и бессмертного бога. Он участвует в становлении нового миропорядка, принося людям либо культурные институты (как Тесей, дающий законы полису), либо предметы культуры (огонь Прометея). Его рождение чудесно. Жизнь полна испытаний. Он представляет собой воплощение космоса, порядка, меры и закона. Он побеждает чудовищ, стихии и хаос.

И в Рипли,  — как в неокультурном герое современной цивилизации, соединились три мира  — мир средний (человеческий), мир нижний (хаос и его чудовища) и мир верхний (наука, идеальные сущности-технологии). Клонирование, соединившее в оптимальном соотношении гены человека и гены чужих, демонстрирует силу современной науки и дает завязку сюжета: столкновение человека и инопланетных чудовищ в космическом корабле, этой маленькой модели человеческого мира. Космический корабль, экипаж которого истребляется чужими, неудержимо возвращается на Землю, управляемый бортовым компьютером с многозначительным именем Father (Отец), и только личное мужество людей может спасти все человечество от агрессивных инопланетных чудовищ.

Фильм, сюжетно опирающийся на змееборческий миф, интересен прежде всего тем, что позволяет взаимодействовать между собой стоящими за персонажами древним и современным культурным мотивам. Чужие связаны, во-первых, с архаическим культурным мотивом: как известно, древние земледельческие культуры связывали змею со стихией воды, плодородием и урожаем. Так что чужие в фильме не случайно имеют вид пресмыкающихся и чудовищно плодовиты. И даже отвратительная жидкость, стекающая по их ужасным мордам  — вовсе не случайная находка режиссера, а отголосок древнего мифа. С этим позитивным образом змеи, уходящим в архаические культуры, связаны не только чужие, но и сама Рипли. Благодаря скрещиванию генов человека и чужих, Рипли приобрела новые физиологические качества. Ее организм стал более совершенен. Ясно, что Рипли как культурный герой призвана не только спасти человечество от инопланетных чудовищ, но и принести людям свое физиологическое совершенство (как древние мифологические герои приносили людям предметы или институты культуры). И эта модернизация выглядит симптоматично. Словно современный человек, с одной стороны, чувствует свою ничтожность перед музейным величием культуры (поэтому и "переоценка ценностей" Ницше и "покончить с шедеврами" Арто стали единственным способом вернуть культуре современность и человечность), а с другой стороны  — он давно уже не питает иллюзий о ее возможностях. Может быть, культура и сделала человека тем, кем он является сегодня. Может быть, она и дает смысл его жизни. Но она не может дать самой жизни. Она не может сделать человека ни здоровым, ни счастливым.

Посмотрите любой современный литературный журнал, подобная оценка культуры стала общим местом:

Стало останавливаться сердце.

Врачи не знают, что делать.

Молчат Гринуэй, Вендерс, и даже Херцог.

Молчат, не знают, что делать.

Причастность Рипли к чужим через архаический культурный мотив, связывающий змею с идеей плодородия, говорит еще и об открытости современного человека другому. Кажется, что современный человек уверен, что ничего не может быть плохим само по себе. Чужие, воспринимаемые через призму архаического мифа о змее, являются не злом, а просто иной, нечеловеческой формой жизни. Не удивительно, что наука пытается найти полезное для человека и в них. Но все дело в самих людях  — военные и медики в секретной лаборатории на космическом корабле относятся к данной форме жизни только как к средству: они воспроизвели чужих не столько ради человеческого блага и не столько ради науки как таковой, сколько ради создания совершенного биологического оружия. Их отношение к чужим бесчеловечно. Военные и медики становятся проводниками корпоративных интересов Армии и Медицины, как бы утрачивая свою индивидуальность и растворяясь в общественных институтах. И насколько они утрачивают свою индивидуальность, настолько они сами становятся причастны к чужим. Ведь чужие живут как единый организм: чтобы вырваться из стеклянной клетки, где над ними ставят эксперименты, они инстинктивно приносят одного из себя в жертву. Напротив, остатки экипажа, бесстрашно сражающиеся с чужими, заботятся друг о друге. Если чужие — это апофеоз коллективизма, то, без сомнения, остатки экипажа во главе с Рипли  — апофеоз индивидуализма.

Очевидно, что Рипли связана с чужими через архаический миф о змее, оценивающий мифологических пресмыкающихся положительно, а военные и медики связаны с чужими через змееборческий миф, где змея безусловно соотносится со злом.

Образ зла входит в фильм через сюжет, основанный на змееборческом мотиве: в лаборатории военных воссоздаются чужие, представляющие опасность для всего человечества. Чужие, которые не создали своей цивилизации, могут только паразитировать на других. Они нуждаются в другом, чтобы войти в мир. Словно за вопросом зараженного чужеродным организмом человека "что у меня внутри?" прячется евангельское "из сердца человека исходят злые помыслы"(Мк. 7:21). Чужие входят в мир через человека  — это просто метафора, призванная показать, как зло входит в мир. Так, по крайней мере, описывается происхождение зла современной культурой.

Но почему культурным героем сделана женщина, которая в традиционном мифе обречена быть жертвой дракона? Неужели в современной культуре нет фигуры мужчины-воина? Или же все дело в том, что, признавая культурным героем женщину, мы признаем в ней прежде всего человека? Рипли признается человеком, ведь борьба со злом в нашей культуре  — это дело человека, а не мужчины или женщины. В современном мире социальная роль не определяется полом.

Человечность Рипли вводится не только сюжетно, она подчеркивается и движением камеры: от пола, тяжелых ботинок  — к лицу, как наиболее индивидуальному и эстетически совершенному объекту. Этим движением подчеркивается неповторимость и ценность каждого человека, его стойкость, его усилие, его борьба, наконец, его подвиг. Это движение камеры противопоставляет человека чужим — ужасным биологическим машинам, знающим только инстинкты и олицетворяющим хаос.

Однако нет ли противоречивости в фигуре Рипли? С одной стороны, женщину признали человеком, сделав ее культурным героем, с другой  — очевидно, что в ней слишком много мужественности. Словно современный человек все еще сомневается  — а может ли все-таки женщина быть человеком? Как будто бы старое представление ("женщина не вполне человек") до конца не вытеснено новым. Женщина  — сообщает нам фильм  — только может быть человеком. Но это противоречие мнимое. Во-первых, человеком может быть как женщина, так и мужчина, ведь пол сам по себе не может гарантировать человечности человека, а, во-вторых, само по себе понятие "человек" сегодня не очевидно. Человек  — это первая и главная неочевидность нашего времени. И все чудеса науки не могут прояснить, а только запутывают этот вопрос. Характерны слова, сказанные Рипли биороботу (Уайнона Рейдер): "Я должна была раньше догадаться, что ты робот. Люди не могут быть так человечны". Если робот может быть человечнее человека, то становится понятным одно: человек  — это не то, что он есть, а то, кем он может быть. Человек создает свой идеал и стремится к нему. У человека есть будущее. Этим он, по крайней мере, отличается от всех иных форм жизни. И он должен спасти свою человечность, свой человеческий мир, чего бы ему это ни стоило  — это и есть залог его будущего, неясного будущего.

Архаические мифы, человек, наука  — не слишком ли много для фильма, который следовало бы смотреть с поп-корном икока-колой? Но, может быть эпоха массовой культура и массового производства нуждается  — как никакая прежде  — в творческом усилии потребителя? Художественная продукция, предлагаемая армии потребителей, должна превратиться во множество личных произведений, смысл которых зависит только от зрителя, от его личного восприятия, от выбранной или изобретенной им точки зрения.