Когда за окном сделалось настолько темно, что ничего уже нельзя было разобрать за собственным отражением на стеклах, в их вагон вошли трое бродяг.
— Деньги давай, — сказал один из них, а другой вытащил бритву.
— Извини, друг, у нас нет денег. Мы же не буржуи, мы студенты.
— Ничего нет? — спросил человек с бритвой. Ему было нехорошо. Его мутило.
— Ладно, у них ничего нет, пошли дальше, — примирительно сказал третий, он казался самым спокойным и рассудительным.
Хлопнула дверь тамбура.
— Ты что, всегда извиняешься, когда тебя грабят?
— Я извиняюсь, когда вижу, что не оправдал чьих-то ожиданий.
— Ты так говоришь, как будто жалеешь об этом!
— Нет, я не жалею об этом. Я и не хотел оправдывать их ожиданий. Но если не извиняться, остается только два варианта. Можно было отобрать у них бритву и перерезать им горло. Всем троим. Если бы мы этого не сделали, то горло перерезали бы нам.
— Это чушь, — его друг отвернулся и закрыл глаза, не желая больше ничего слушать. Он злился, ему казалось, что все могло было бы быть по-другому, гораздо лучше, гораздо приятнее. Ну почему они сели в тот же вагон, куда зашли грабители, как они оказались с ними в одной электричке, и неужели ничего нельзя было сделать? Он думал о человеке с бритвой, перед которым извинился его приятель, и странная мысль, удивительная, какой может быть только утешение, поразила его. Он подумал о странном соответствии между движением поезда, следующим к своей конечной станции точно по расписанию, и током крови из разрезанного бритвой горла, который несколько мгновений назад мог бы стремительно унести его отсюда куда-то далеко в темноту. Это странное чувство, которое могло бы быть последним в его жизни, показалось ему самым необычным, самым прекрасным и теперь уже самым несбыточным.
— Я чувствую себя гак гадко, — сказала одна из девиц, — как будто бы меня изнасиловали. Даже еще хуже. Я чувствую себя виноватой!
Ей никто не ответил. Все были взволнованны, и никто не знал, что теперь нужно делать. И разговаривать было не о чем, все было ясно, но молча смотреть друг на друга было еще невыносимее.
— Послушай, как ты мог с нами гак поступить? — подружка взяла его за руку, и руки ее были так холодны, как могло быть холодным только лезвие опасной бритвы.
Все было так же, как и раньше: стучали колеса, и лампы отражались на стеклах вагонов, и за стеклами по-прежнему ничего не было видно, и они ехали вчетвером в Питер, одни в пустом вагоне.
Они доехали до города, где им удалось немного поспать на вокзале до первой утренней электрички на Питер.
Через несколько часов в пустом составе у второй платформы милиционеры обнаружили пятнадцать зарезанных пассажиров.
Вставить в блог
Поддержите нас!
