Смерть - главное дело жизни

- Естественен ли страх смерти? Можно ли с ним справиться?

- Мне было лет десять, когда я внезапно понял, что однажды умру. Это было состояние безнадежного ужаса, какой я не переживал никогда прежде. Потом я придумал для себя материалистическую теорию: если вселенная вечна и бесконечна, то однажды где-нибудь возникнет точная моя копия. Этим я успокоил себя, и совершенно не брал в голову, что эта копия не будет обладать моим сознанием, моей памятью, что это будет совсем другое существо. Потом, уже на пороге юности, я пришел к вере во Христа, пришел не из-за этого страха смерти, но... мне кажется, что именно он стал тем главным вопросом, на который ответила вера лично для меня: а что же будет потом?

В нашем обществе люди обычно прячутся от этого вопроса, но ведь это очень неразумно. У людей совершенно различная жизнь, и только одно объединяет нас, без малейшего исключения: наша земная жизнь когда-то прервется. Казалось бы, мы должны были размышлять об этом, но мы прячемся от этой реальности, часто говорим о смерти близких  как о каком-то случайном происшествии, вроде авиакатастрофы: ну да, иногда бывает, но очень редко, нас это наверняка не коснется.

- Нужно ли готовиться к смерти - своей и близких? И что это реально может означать?

Давать какие-то общие советы здесь трудно, слишком разными могут быть ситуации, но, наверное, нужно просто перестать прятаться от того факта, что все люди умирают. Например, стоит сделать так, чтобы дети могли попрощаться с близкими родственниками в случае их смерти, а потом можно поговорить с ними об этом. Наверное, лучшая подготовка к собственной смерти - это соучастие в уходе близких. Вообще, нередко случается так, что именно эти последние месяцы и недели становятся невероятно важным временем общения, примирения, принятия друг друга. Словно только на самом краю жизни человек и начинает жить по-настоящему. Наверное, когда проходишь через такое с кем-то близким, ты приобретаешь опыт, который остается с тобой навсегда, который в чем-то меняет твое отношение к текущим событиям. Прежде всего, изменяет масштаб восприятия.

-Любая смерть - с одной стороны, ненормальна, потому что она не есть нечто, установленное Богом изначально, но есть следствие грехопадения, с другой стороны в любой смерти есть  и  Божие произволение. Почему тогда некоторые смерти мы воспринимаем как «естественные» (например, смерть пожилого благочестивого человека), а другие - как трагические (смерть детей, людей во цвете лет)? Это стереотип?

- Наверное, бывает просто разная степень готовности к этому событию, да и разная степень его ожидаемости - как у самого человека, так и у его близких.

- Мы, христиане, не принимаем эвтаназии. Но не милосерднее ли желать неизлечимому человеку смерти, которая избавила бы его от мучений? Ведь в Церкви есть даже последование «об умирающем, егда долго страждет»?

- Я видел в Первом московском хосписе замечательные правила для тех, кто там работает. В них, в частности, сказано: не торопить смерть и не оттягивать ее. Это совсем не значит, что умирающим не дают лекарств, не проводят соответствующих процедур; ровно наоборот, терапия, которую они проводят, называется «поддерживающей». Но ситуация, когда тело человека уже совершенно не способно жить, и его неделями держат на аппаратах, буквально вытаскивают, не давая уйти, хотя скорый уход всё равно неизбежен - это всё-таки совершенно не нормально.

А вообще когда сидишь у постели умирающего, начинаешь понимать, что это такое: принимать Божью волю о человеке. Ты не можешь удержать его, но и ускорить его уход ты не вправе. Он как младенец, рождающийся в мир, сам покажет нам свой срок, и мы можем только помочь этому переходу.

- Существует ли так называемое «достоинство умирающего», и как не унизить это достоинство? Нужно ли человеку знать свой истинный диагноз?

- У каждого человека есть достоинство, а общих рецептов не бывает. С умирающими всё еще сложнее: кто-то из них старательно уходит от мысли, что он умирает, и ему нельзя об этом говорить, а кто-то готов к этой страшной правде, и нельзя ее от него скрывать. Но далеко не всегда мы можем отличить одно от другого. На самом деле, мы очень часто стараемся спрятаться от смерти сами, уходим от неловких разговоров. В тех же правилах хосписа была еще одна замечательная вещь: честно отвечать на все вопросы. Но это означает, что инициатива всегда должна исходить от больного, не надо навязывать ему страшную правду. Но и отказывать в ней, если он ее спрашивает, нельзя.

- Согласны ли Вы с мыслью Клайва Льюиса, что «молодым людям умирать легче»?

- Он был на войне, а я не был, потому не могу подтвердить или опровергнуть его слова. Может быть, легче умирать не вообще всем молодым, а именно что на войне, где погибает так много людей вокруг тебя, где смерть становится повседневностью. А может быть, всё дело в том, что молодым вообще легче удается броситься в омут неизвестности: ведь автостопом тоже путешествуют молодые. Один ветеран Отечественной войны, который жив и по сей день, рассказывал, что они тогда совершенно не задумывались о будущем, жили сегодняшним днем, и если бы кто-то ему рассказал про его собственный 80-летний юбилей, он бы просто тогда рассмеялся, это было для него как полет на луну.

- Но ведь поиски смысла жизни, столь характерные, необходимые в юном возрасте, часто строятся по формату «или найду смысл, или не буду жить», и тогда это «не буду жить» кажется вполне реальным. Не имею в виду удавшиеся или не удавшиеся случаи суицида, но хотя бы просто ощущение того, что ты никому ничего на этой земле не должен и можешь «свободно» выбрать жить или не жить.
- Да, это мне знакомо. Лет в 25 тоже приходили в голову мысли о бессмысленности всего происходящего, малейшая неудача или собственная нескладность могла подвести меня к "озарению": вот умереть бы сейчас, и решить разом все проблемы... Ненастоящее это всё. Как верно кто-то заметил, если в этот момент у человека разболится зуб, или еще что-нибудь настоящее с ним произойдет, он и думать забудет о самоубийстве, а побежит в аптеку за аспирином. Я, конечно, имею в виду обычного парня или девушку, но есть и такие, кто всерьез делает шаг навстречу смерти, и порой успешно. О них ничего не могу сказать - не был таким сам, и с такими не общался. Подозреваю, что на самом деле там должна быть настоящая, глубокая причина, просто мы ее не видим, да и сам человек, может быть, ее не вполне осознает. Бывает ведь так, что мальчик или девочка вешаются из-за двойки, из-за какого-то дурацкого скандала - но, наверное, двойка или скандал становятся всего лишь искрой, от которой взрывается пороховая бочка. Откуда она взялась, что делать с ней, пока она не взорвалась - наверное, вопрос к психологам и психиатрам.

- Если есть выбор, тяжелобольному человеку лучше прожить последние дни дома или в больнице? В жизни Вашей семьи был опыт хосписа. Что Вы можете о нем сказать?

- Хоспис - не больница. Там не лечат, в том смысле, в каком это делают в больнице, возвращая человека к здоровому, насколько это возможно, состоянию. В хосписе просто помогают прожить эти последние дни с достоинством и максимально возможным комфортом. В обычных больницах как раз с этим плохо, они вообще там совершенно теряются, когда понимают, что человеку уже ничем нельзя помочь, иногда начинают человека мучить какими-то ненужными дополнительными обследованиями - не сидеть же им возле него, сложа руки! А в хосписе именно что садятся возле человека, спрашивают его, как ему удобнее лечь, не дать ли ему попить, да просто разговаривают с ним. И это именно то, что нужно.

Я бесконечно благодарен сотрудникам хосписа и волонтерам, которые были с моей мамой в ее последние четыре недели. Меня              совершенно поразило, что, придя туда с направлением из районной поликлиники, без блата, без денег, без каких-то уговоров я смог получить для нее именно то, в чем она нуждалась: уход, поддержку, внимание и заботу. С раковыми больными на последней стадии дома вообще справляться трудно, потому что у человека начинаются страшные боли, купировать их можно только сильнодействующими средствами, в том числе и наркотиками, а выписать их через районную поликлинику довольно сложно. Главное, что невозможно оперативно изменить схему, если она не подошла, перейти с одного наркотика на другой. Наша медицинская система вообще не рассчитана на умирающих, к сожалению. Хоспис обеспечил ей хорошее обезболивание, подбирая разные варианты. Можно сказать, что он снял с наших плеч колоссальный груз ответственности на эти дни: каково это, смотреть на мучения близкого человека и понимать, что ты не в силах ему помочь!

Помимо прочего, оказалось, что в хосписе раз в неделю совершается Литургия, что там есть человек, который может и помолиться вместе с тобой, и поговорить, и выслушать. Время маминого ухода стало одновременно временем ее возвращения в церковь. Конечно же, так бывает не со всеми, но важно, что этот шанс в хосписе у больных есть: не просто получить Причастие, но полноценно участвовать в Литургии, даже если ты прикован к кровати. Вообще, хоспис помогает всем нам понять: умирание - это тоже часть жизни, очень важная и ценная. Может быть, самая важная из всех...

Но, конечно, я могу говорить только об этом нашем с мамой опыте. Наверняка есть много других людей, которым лучше в эти последние дни быть дома, особенно если родные могут обеспечить полноценный уход, если нет необходимости постоянно выписывать сильнодействующие лекарства.

-Что в первую очередь необходимо людям, пережившим утрату близкого человека?                                                                               

- Даже и тем, кому только предстоит ее пережить, кто лишь узнал о страшном диагнозе, прежде всего, пожалуй, необходимо понять смысл всего происходящего. Вот, жили люди, может быть, очень несовершенно жили, но строили планы, существовали как-то по привычке, и вдруг всё это рушится в одночасье, и ты не можешь ни изменить приговора, ни даже его отсрочить. Можешь только принять, а этого делать вовсе не хочется. Ведь это совершенно не может уместиться в сознании, особенно если умирает человек не старый, если остаются маленькие дети: как, зачем, почему?

И постепенно к этим вопросам добавляются другие: в чем я виноват, что я еще мог сделать? Как мне теперь жить? И главное: встретимся ли мы еще? Поиск ответа на эти вопросы, пожалуй, главное, что занимает человека в такие дни. И если рядом с ним находимся мы, то нам обязательно надо его выслушать, дать ему понять, что мы готовы об этом поговорить, если он пожелает, разделить с ним эту боль, недоумение, ужас. И ни в коем случае не изображать ни радостных бодрячков, ни торопливых всезнаек, готовых немедленно прочитать лекцию о том, что будет за гробом. Надо просто быть вместе с этим человеком, помогать ему хотя бы в мелочах, сопереживать. Даже друзья Иова семь дней молча сидели рядом со скорбящим другом, не раскрывая рта, пока он сам не заговорил (а уж тогда они прочитали ему лекцию, и вот это как раз было лишнее).

- Почему Вы решили создать ЖЖ-сообщество «Уход наших близких»?

Я понял по своему опыту, и опыту людей, с которыми общался, что в подобных ситуациях помогают и утешают слова тех, кто сам проходит или прошел через это. Но люди стесняются об этом говорить, им кажется, что это слишком личное, что это никому не нужно, что такими словами можно ранить... Мы посоветовались с Таней Федоровой, с которой как раз много было говорено (так уж вышло, что ее отец и моя мама стали уходить практически одновременно) и решили открыть сообщество, где такой разговор был бы возможен. Не знаю, получится ли из этого что-нибудь, до сих пор там выложены только наши с ней посты, но даже если их прочитал и нашел в них нечто важное для себя хотя бы один человек, это уже было сделано не зря.

Беседовала Мария Хорькова