"Библиотекарь" Елизарова - книга помутненного смысла?

Книга-победитель русской Букеровской премии прошлого года может произвести несколько странное впечатление, что, возможно, входит в творческий замысел автора. Сюжет романа вполне сгодился бы для рассказа, в крайнем случае, небольшой повести Пелевина. Строгая логика абсурда, проходящая через весь роман; бредовый, но предсказуемый финал; второсортные агитпроповские книжки, ставшие для немногих посвященных священным Семикнижием, своеобразной Книгой Жизни; пенсионеры и менеджеры среднего звена с самодельными мечами, убивающими, однако, всерьез; девушки с наточенными веслами, ожившие советские Галатеи; плевок в компоте хранителя мира, заключенного в подвале дома престарелых, последней твердыни погибающей великой цивилизации и т.д. - приемы, образы и сюжеты вполне пелевинские. Этот рассказ невольно напрашивается в очередной пелевинский сборник «Имя Рожи» под названием «Скрытый имам Василий Пупкин», или «Тайный комиссар мироздания» или просто «Василий Пупкин - спаситель вселенной» (название, конечно, уступающее оригинальному, очевидно, отсылающему к бестселлеру «Метро-2033», где «библиотекарями» называются монстры-мутанты из Ленинской (!) библиотеки, пожирающие сталкеров, отправляющихся, кстати, в отравленный радиацией мир не только за дровами и запчастями, но и за Книгой, содержащей все тайные знания мира). Содержание этого произведения также не трудно представить: в нем обязательно, несмотря на более скромный объем, кроме фантазий Елизарова понамешано еще многое, например, книга Корана, прямо так буква в букву сшедшая с небес, халиф Омар и сожженная им Александрийская библиотека (может быть, и библиотека Ивана Грозного), поэт Демьян Бедный и писатель Максим Горький, и, конечно, священный корпус советских времен, сочинения нераздельной троицы классиков Маркса-Энгельса и Владимира Ульянова (Ленина), стоявшие в любом официальном учреждении и растаскиваемые на мантры и заклинания, но полностью никем не читанные, ибо, как можно простому смертному прочитать его, и остаться в живых или, хотя бы, не сойти с ума (так некоторые невежественные православные думают о Священном Писании, а старообрядцы о Типиконе). Впрочем, сюжет уже испорчен занят и Пелевин рассказ на него не напишет, боюсь, сейчас уже и не смог бы его написать (но об этом позже).

«Библиотекарь», однако, не стал постмодернистским рассказом. Дело тут не только в 444 страницах, впрочем, хорошо написанного текста. «Библиотекарь» претендует на нечто большее, собственно на то, чтобы быть романом, на то, что определяет саму сущность этого жанра, - цельное описание и осмысление мира героя. И автору, безусловно, это вполне удалось, хотя некоторая растянутость и натянутость повествования тоже, как мне кажется, имеет место. Вопрос в другом, а стоило ли вообще создавать целый художественный мир из идеи, на первый взгляд, сгодившейся бы лишь для удачной шутки в веселой интеллектуальной беседе. Художественная литература всегда была выразителем общественного самосознания, превращая в слова неясные ощущения, трепещущие в душах, и мысли, блуждающие в головах людей. Это утверждение столь же банально, сколь и справедливо. Поэтому писателю виднее. Михаил Елизаров счел, что тема его романа далеко не шутка. К своей книге он подошел со всей серьезностью. Серьезность в том смысле, что «не смешно», даже там, где автор вроде бы хотел пошутить. Как кажется, это не отсутствие юмористического дара у писателя, а общая тенденция современной русской литературы. Даже последний сборник Пелевина, по общему впечатлению, вышел на удивление несмешной. Пелевину приходилось писать посредственные и даже откровенно бездарные книги, но таких, не вызывающих даже внутренней мысленной улыбки, я что-то не припомню. Похоже, эпоха постмодернистских игр, действительно, подходит к концу, чудовища, порожденные долгим сном разума, начинают оживать, а ужасающиеся призраки материализуются. Тогда придется уже по-настоящему жить и по-настоящему умирать. Может быть, это только мое ложное ощущение, но для многих людей мысль, что все останется по-старому, кажется уже более страшной, чем все самые пугающие перемены. Как кажется, подобное ощущение есть и у Елизарова, по крайней мере, такое ощущение остается от его романа.

Своей серьезностью автор «Библиотекаря» может ввести в заблуждение. Признаться, прочитав роман, я на полном серьезе подумал, что писатель, действительно, хочет внушить читателю, что наркоманская по своей сути эйфория от обостренного переживания семи «слишком человеческих» состояний (от чувства безграничной силы до иллюзии обретения смысла), оправдывает любые убийства и жестокости. В свою очередь, самоотверженное, «не щадя живота своего», служение книгам, вызывающим подобные измененные состояния сознания, и есть подлинная, исполненная истинного смысла жизнь, а мир спасается безызвестным героем, непрерывно читающим бездарные опусы лауреата Сталинской премии... И все замешано на слюнявой ностальгии по советской власти. Конечно, я сильно утрирую, но именно эти метафоры, как мне казалось, наиболее адекватно выражали то, что хотел сказать автор. Одна моя подруга, более вдумчиво и внимательно прочитавшая роман, несколько скорректировала мое наивно-буквалистическое понимание. «Библиотекарь», если уж вправду искать какое-то общее направление книги, то она будет скорее и даже безусловно антисоветская, и отношение автора к чисто религиозному служение своих героев, мягко говоря, не столь однозначно. Несложно заметить, что «могучая Сила», описанная в книге, на самом деле, жестока, «благородная Ярость» - необузданна, «гордое Терпение» - бездумно, «сердечная Радость» - эгоистична, а «священная Власть» - самодурна, но самое важное, что над всем этим стояла насквозь фальшивая, пусть и «добрая» (в смысле приятная), но не имеющая отношения к истине, Память (т.е. выдумка), и лживый, хотя и кажущийся «великим», Смысл (т.е. ложь). Мистическому же поклонению героев книги (парадоксально, но закономерно по большей части атеистов) пресловутому Семикнижию автор вообще однозначную оценку из уст главного героя Алексея Вязинцева. Прочитав самую важную из Священного корпуса Книгу Смысла, он понимает, «скрытый в ней Великий Замысел подвижничества и связанного с ним индивидуального бессмертия больше напоминает ад». В этом аду несчастному библиотекарю в конце книги придется поселиться самому, и «зеленая лампа не погаснет» в его вечности, напоминающей «баню с пауками» из романа Достоевского.

Несмотря на все сказанное, однако, роман «Библиотекарь» невозмно причислить и как антисоветской, так и антирелигиозный  литературе. Именно по причине уже упоминавшегося полного отсутствия юмора, иронии и сарказма, как, впрочем, и нагнетания ужаса, необходимого в жанре обличения. Вообще картина мира (а в романе, повторю, должна быть целостная картина мира) книги Елизарова вроде как и не картина, а пыль на этой картине. С одной стороны, это вроде бы и грязь, но, с другой, за ней еще рельефнее видны мазки, сделанные рукою забытого мастера. Конечно, по скульптурной форме мазков ничего не скажешь о написанном на полотне, нужно взять тряпку и стереть пыль, но прежде, чем совершить это действие, нужно узнать, что есть нечто сокровенное, большее, чем мушиная возня, заканчивающаяся обычно в паутине. Мир в своем глубинном бытии покоится вовсе не на политических разборках, финансовых сделках и гламурных тусовках, а немногих обычно неизвестных праведниках, которые ежедневно совершают свой неприметный подвиг. Церковь знает, кто эти праведники, которыми держится вселенная. Это не только монахи-отшельники, молитва которых, в первую очередь, жизненно нужны этому миру, но и многие другие люди, старательно и ежедневно (принципы Тщательности и Непрерывности в терминологии романа) исполняют свой долг любви и веры. Андрей Тарковский как-то высказал мысль, что, если ответственно и постоянно совершать какое-либо действие, например, в одно и то же время выливать в раковину стакан воды, но мир неизбежно изменится. Не знаю, как стакан воды, даже пресловутые утреннее и вечернее молитвенные правила могут многое изменить и в жизни отдельного человека и в судьбах мироздания. Не случайно, в ключевой момент романа Книга Смысла открывает герою абсурдное для него словосочетание «Неусыпаемая Псалтырь», которое, однако, интерпретируется им весьма своеобразно. На самом деле, как можно узнать и из романа, Неусыпаемая Псалтырь - древняя практика, принятая во многих монастырях, когда псалмы «читаются изо дня в день, из года в год, без перерыва. Один чтец сменяет другого», и молитва за весь мир не прекращается ни на секунду.

И мир будет стоять, пока хоть где-то в монастыре будет читаться Неусыпаемая Псалтирь и пусть хоть в одной церквушке будет служиться божественная литургия.    

И зеленая лампада не погаснет.   

Елизаров М. Библиотекарь: Роман. - М: ООО «Ад Маргинем Пресс», 2008.