Александр Архангельский: вернёмся ли мы на землю?

- Вы принадлежите к людям, которых называют «литераторами-универсалами»: Вы много лет активно занимаетесь журналистикой, публицистикой, одновременно работаете на телевидении, пишете книги, преподаёте, ездите по всему миру и во всём стараетесь поддерживать определённый уровень. Сейчас Вы менее активны в печати, но занимаетесь интернет-публицистикой и, по-прежнему, телевидением. Какие тенденции сложились в сегодняшней прессе, и как их может вырулить кризис?

- В интернет я ушёл не от хорошей жизни: мне, как и многим слишком бойким публицистам, фактически перекрыли кислород в «бумажной» печати. Но слава Богу, что интернет есть, что его влияние растёт, и растёт количество людей, которые получают в него доступ по всей стране. В общем, всё произошло вовремя: я судьбе благодарен за то, что меня потеснили из печатного сегмента, потому что я, как человек консервативный, продолжал бы там сидеть и не развиваться. Мне это дало возможность попробовать себя в новых жанрах: мультимедиа, видеоколонки и так далее.

Что касается универсализма, у него тоже есть свои недостатки и свои достоинства. Недостатки в том, что если ты волевым усилием не заставишь себя на чём-то сосредоточиться, то очень легко быть одинаково неплохим везде, не делая большого шага ни по одному из направлений, но везде демонстрируя некое усредненное качество.

С другой стороны, есть такая профессия - русский литератор. Она предполагает работу со словом в разных обличьях, в том числе и на видео. Чем, собственно говоря, видеоколонка отличается от публичной лекции? Писатель должен уметь читать публичные лекции, уметь написать журналистскую статью. Был ли, скажем, Фёдор Михайлович Достоевский универсалом? Был, «Дневник писателя» - тому доказательство. Про Толстого с Пушкиным и не говорю. Если ты работаешь со словом и понимаешь грань, отделяющую слово художественное от слова публицистического, слово публицистическое от слова журналистского, а слово журналистское от политического заявления, то ты осознаёшь, что всё это для тебя лишь форма, а главное - содержание. Если тебе есть что сказать людям, форма подберётся.

Точно так же человек, который реализовал себя хотя бы в одном виде искусства, легче понимает, как устроено другое, соседнее искусство. Музыкант быстро схватывает, как устроен литературный текст; если у человека хороший слух, разработанный на стихах, он быстро переходит на музыкальное или живописное творчество. И в той сфере, в которой работаю я, можно совершать такие переходы. Желательно только выбрать какую-то одну область как главную, в которой ты не позволяешь себе компромиссов.

- Что это для Вас?

- Для меня это книжки. Тут я себе никаких скидок не позволяю. Я не рассчитываю, что книжки будут меня кормить: если они приносят доход - слава Богу, а если не приносят, пускай и не приносят. Но я не буду сдавать книжку в печать раньше, чем почувствую, что она внутри меня закончена. А колонку я буду сдавать в печать независимо от того, закончилась она внутри меня или ещё живёт, потому что есть дедлайн. Думаю, журналист-универсал - это правильно. Обязательно ли писатель должен быть универсалом? Вовсе не уверен, хотя в современной жизни он может написать сценарий фильма или, по крайней мере, проконтролировать, как пишут сценарий на его книгу. Это необязательно, но желательно.

Что касается кризиса, конечно, выживать будут качественные универсалы, потому что многие издания закроются. Вот как Вы бежите по кочкам через болото: одна кочка утонула, другая торчит. А если не умеете скакать по кочкам, будет совсем нехорошо, потому что на одной кочке долго не простоишь. Главная проблема для меня в связи с кризисом - не то, что будет со мной: если здоровье не подведет, в ближайшие годы не пропаду. А вот что мне делать с моими сотрудниками, которые вложили всё в меня? Я-то на виду, а они не всем известны, потому что они на меня работают. Вот это для меня травматично.

- Сейчас многие замечают, что из-за мультимедиатизации СМИ размываются многие специальности - литературная критика, публицистика. Когда журналист начинает вести Живой Журнал, он получает доступ к огромной аудитории, но с другой стороны, оказывается в тех же условиях, что и его читатели. Есть ли в этом проблема для Вас лично, или профессия всё равно остаётся?

- Профессия всё равно останется, потому что публицистика в интернете или не в интернете - она всё равно публицистика, а не журналистика. Если говорить точно, я журналист лишь отчасти: когда беру интервью, когда в своей программе по возможности стараюсь себя удерживать в определённых рамках и являюсь посредником между участниками. Но как автор статьи я не журналист, а публицист: я рассказываю не о том, что происходит, а о своей реакции на происходящее. Я должен доказать публике, что моё мнение что-нибудь значит, иначе она не будет меня читать. Видеоколонка - это тоже публицистика, только другая её форма. Так что тут ничего не исчезает, просто меняются формы проявления.

А что меняется в ЖЖ... Конечно, это зависит от личности. Для меня интернет - это не помойка, а пустырь: на помойке живут только крысы, а на пустыре ты можешь построить всё, что хочешь по своим правилам. Я Вас уверяю: Ваши собеседники быстро принимают Ваши правила. Вы можете легко контролировать процесс, предупреждать, что здесь ведут себя так и так, и если этого не понимают, просто забанить. Чистить свой Живой Журнал мне приходится не так уж интенсивно. Главное - соблюдать установленные правила. Хочешь - будет бордель, хочешь - будет кабак, хочешь - будет изба-читальня. Не знаю, можно ли в ЖЖ построить храм, хотя некоторые строят. Я построил хорошее уютное кафе для интеллектуальных бесед.

Конечно, меняется эпоха: кончается время массовой информации, начинается время массовой коммуникации. Массовая информация - это когда есть тот, кто собирает информацию, обрабатывает её, перераспределяет и транслирует, а кто-то её потребляет. Массовая коммуникация - это когда по горизонтали все передают друг другу некие сведения, знания и мнения.

Достоинства в том, что исчезают жёсткое влияние и пропаганда. А недостаток - в том, что всё легко заболтать и запутать. Впрочем, никто нам райской жизни не обещал: человек устроен так, что он решает одно противоречие для того, чтоб тут же породить другое, и в процессе борьбы с противоречиями мы движемся. И очень хорошо, что не на кого сваливать вину: за свой выбор, за свои действия человек отвечает сам. Журналисту, претендующему на какую-то известность, очень полезно вести ЖЖ, потому что он должен знать, что про него думают. Ему важно, чтобы его поддерживали, потому что всё-таки это рискованная профессия: ты прыгаешь каждый раз с высоты, не зная, приземлишься ли. Но когда ругают, даже несправедливо, это тоже полезно. Ты не теряешь самоконтроль, ты не испытываешь иллюзии, будто ты властитель дум и перед тобой миллионы, которые раскрыв рот тебя слушают. Очень полезно чувство, что тебе могут дать сдачи, и не только коллеги, но и обычные читатели.

Это значимо и ещё по одной причине. Мы вообще разучились разговаривать друг с другом, если у нас разные подходы, разные идеи. Мы потеряли точки встречи, потеряли общий язык. То, что люди консервативных и либеральных взглядов могут встречаться в ЖЖ - для меня принципиально значимо, потому что нельзя идти вперёд, если ты до конца консерватор или до конца либерал. Ты должен быть непоследователен, и эту непоследовательность тебе обеспечивает встреча с иной мыслью.

- Размывания профессии всё-таки не происходит?

- Нет, просто меняется форма проявления. Журналист - это тот, кто получает деньги за свою работу. Тот, кто не получает деньги, это любитель.

- А профессиональный облик меняется?

- Меняется. Сейчас телевидение будет более дробным и всё менее массовым. Значит, появится другой тип телеведущего, работающего не на миллионы, а на десятки тысяч и даже тысячи зрителей. Но профессия не размывается, а растёт вместе с жизнью: больше уже не будет таких журналистов писательского, раздумчивого склада, какими были Хемингуэй или Грэм Грин.

Литературный критик - не знаю, может быть, профессия вернётся. Сегодня размывается именно литературная критика, потому что вместо профессионала, который пишет о книжках и литературном процессе, появляются составители аннотаций и поставщики рыночных наценок. Это плохо.

- Для себя Вы видите возможность возвращения в критику?

- Не знаю. Пока нет. Я настолько счастлив, что могу книжки читать просто так, что с этим удовольствием не сравнится ничто (смеётся). Жизнь большая: посмотрим, как она устроится.

- А в классическое литературоведение?

- Нет, туда совершенно точно нет. У каждого человека есть какое-то жизненное задание в определённой области. Своё жизненное задание в этой области я выполнил: мне нечего сказать в этой сфере такого, чтобы сейчас бросать всё и двигаться в этом направлении. Не только потому, что я потерял навыки профессии: есть люди, которые сделают это лучше меня. В журналистике есть люди, которые сильнее меня, но мне важно сказать своё слово здесь и сейчас. Навсегда это или не навсегда - кто знает? На телевидение я пришёл, когда мне уже было сорок, уйду так же легко.

- Из-за изменений, которые произойдут в кризис, может ли вернуться в массовую прессу острополитический формат?

- Мы не можем этого прогнозировать. В культуре происходят бурные процессы. В политике вроде бы не происходит ничего, но это просто значит, что всё сползает.

Ситуация может развиваться по разным сценариям. Власть может испугаться и перекрыть всё до конца, но есть ли у неё на это силы, я не знаю. Есть же китайский интернет, построенный на огромной системе фильтров, есть такое же китайское телевидение и даже китайский спутниковый телеканал...

- Возможен ли такой вариант в России?

- Нежелателен, но возможен. Поймите: я лично могу жить, кроме тоталитарного режима, наверное, при любом. Я найду, чем заняться. Но сейчас речь не обо мне, а о стране. Если мы хотим двигаться вперёд (а иначе мы страну потеряем), мы должны иметь образованное, успешное поколение, у которого есть возможность просто, без блата, без взяток, проявлять свою одарённость, а это невозможно, если нет свободы мысли.

(Конечно, свобода мысли всегда некоторым образом ограничена. Есть взгляды, которые могут и должны быть запрещены. Возвращаясь, например, к недавнему телепроекту «Имя Россия»: у нас Сталин и Ленин обсуждаются, а в Германии, где политической демократии больше, в аналогичном проекте ни Гитлера, ни Хонеккера не было изначально, и об этом объявили до запуска программы.)

Мне кажется, что оптимальный путь для России без всякого кризиса - мягкий демонтаж системы, возникшей за последние восемь лет, руками той самой элиты, которая эту систему создавала, потому что они, в отличие от нас, знают, где винтики и шпунтики, которые можно вынимать. Медленный, неспешный, спокойный путь к другому устройству страны. Которая будет делиться не на лояльных и нелояльных, а на радикалов и людей нормы. Радикалам с любой стороны - правой, левой - должен быть указан путь на обочину, а люди нормы должны научиться разговаривать друг с другом спокойно, в том числе и о своих разногласиях. Мы должны договориться о том, кто мы такие, какие ценности делают нас россиянами. И это будут не мои ценности и не ценности моего оппонента, а те ценности, которые мы в процессе разговора нащупаем. Если стоять по стойке «смирно», то никогда ничего не нащупаешь. Либо путём обвала, чего я бы не хотел, либо путём мирного доверительного диалога мы придём к другой политической системе. Та система, которая есть, нежизнеспособна. Нежизнеспособна и идейная система, которая под неё подстроена - она исчезнет.

Конечно, кризис несёт в себе невероятную угрозу, но есть шансы, что он вправит элите мозги, что зажратость крупных городов всё-таки пойдёт на убыль, что люди опять вернутся на землю, потому в том межеумочном состоянии, в котором многие жили последние годы, не было ни чувства почвы под ногами, ни ощущения неба над головой.