Чудо. Шок. Художник

В его силах преобразить слова и образы давно минувшего в заново переживаемое «здесь и сейчас». Одно из самых известных и экспрессивных воплощений истории об обращении Савла создал Микеланджело да Караваджо (1573-1610).

Караваджо, которому прежде всего необходимо высказать всяческие похвалы - не только в дань традиции, но действительно по праву, был (и есть) краеугольный камень в искусстве рубежа XVI-XVII веков. Краеугольный не только хронологически, но и в качестве создателя большого русла, возникшего в рамках искусства итальянского барокко и повлиявшего на разных мастеров разных стран по ту сторону Альп, - караваджизма. Однако имя его было громким не только поэтому, а уже из-за «громкого» характера. Новый человек очередной новой эпохи - скандалист и провокатор, дуэлянт и беглец (после очередного поединка, закончившегося убийством соперника, Караваджо пришлось спешно бежать из Рима), «сгоревший» всего в тридцать семь от малярии. Тем необычнее его взгляд на библейские события.

Как известно, апостол Павел изначально звался Савлом и был убежденным иудеем и ярым гонителем христиан. Однажды он отправился в Дамаск, «чтобы, кого найдет последующих сему учению, связав приводить в Иерусалим». При приближении к городу на него сошел свет, от которого Савл упал на землю, и был ему голос: «Савл, Савл! что ты гонишь Меня?» (Деян., IX:1-3). Это явление стало поворотной точкой его чудесного обращения к новой вере.

Картина Караваджо написана около 1600-1601 года для (и до сих пор там и находится) капеллы Чезари римской церкви Санта Мария дель Пополо. Другая его работа для той же капеллы - «Распятие св. Петра», и это соседство очень значимо. «Обращение Савла», как и написанное чуть раньше для капеллы Контарелли церкви Сан Луиджи Деи Франчези «Призвание апостола Матфея», - это в первую очередь пережитый заново далекий исторический эпизод. Вернее даже, не исторический эпизод, а повседневная сцена, превращенная в чудо - причем превращенная (от этого-то и весь эффект) неожиданно, резко. Упавший навзничь Савл, придерживающий лошадь слуга и сама лошадь с поднятым копытом (не то она просто придавила бы поверженного седока) и «удивленно» развернувшаяся на хозяина - очень будничны и очень натуралистичны (не зря современники называли Караваджо «чудовищем натурализма»).

К натурализму добавляется драматизм. С одной стороны, это напряжение внутри самой композиции - пересекающиеся и «вылезающие» из картины острые диагонали - тело Савла и лошадиный круп. Причем сначала кажется, что лошадь и вовсе стала главным героем: именно ее «портрет» дан крупно, а Савл лежит внизу и спиной к зрителю. Все эти углы, пересекающиеся части тел и композиционные уловки с основным персонажем нагнетают напряжение. Наконец, и здесь основная драматическая составляющая, - Караваджо делает свет и его вечный антипод тьму носителями острой эмоциональности. Из кромешной черной тьмы того, что осталось неважным, осталось «за кадром», яркие лучи выхватывают персонажей. В некрасивых, нелепых, будничных опять-таки позах - но именно благодаря этому начинаешь верить, что так оно и было. Свет, природа которого здесь божественна в смысле символическом (именно он поверг Савла), в практическом смысле напоминает еще и театральный софит (хотя это ассоциации уже из сегодняшнего контекста). Который будничную сцену поднимает на новую высоту, показывает, как совершается чудо.

Савл перед обращением испытал шок. Мы испытываем шок, слушая этот рассказ и глядя на эту картину. Чудо и шок идут рядом. «Обращение Савла» - не только одна из самых знаменитых живописных трактовок этого сюжета, но и вошедшая во все хрестоматии картина. Необычный натурализм, даже какие-то почти жанровые черты (вид лошади, например), а главное - экспрессия света и тени, доступная живописи, как никому. И Караваджо. А от него перешедшая вместе с именем художника, в виде всегда узнаваемого караваджизма, во французское, испанское, а также фламандское и голландское искусство вплоть до Рембрандта.