Ломоносов – студентам XXI века

Что же интересного и поучительного можем извлечь мы из биографии первого русского учёного спустя триста лет после его рождения?

Прежде всего, опыт Ломоносова учит нас не сдаваться перед непреодолимыми, на первый взгляд, препятствиями. Отрок Михайло рос далеко не в бедной, а, скорее, в зажиточной семье: так, например, у его отца был собственный корабль «Чайка», на котором он регулярно выходил рыбачить в Белое и Баренцево моря, возил из Архангельска в Колу зерно и съестные припасы. Но у представителя крестьянского сословия из далёкой северной провинции не было никаких видимых шансов изменить судьбу. Рыболовецким промыслом исстари занимались и прадед, и дед, и отец Ломоносова. Рыбачил с отцом и сам Михайло. Рыбаками предназначено было быть и его потомкам.

И вот в девятнадцать лет Ломоносов дерзко разорвал эту цепь и, отказавшись от настойчивого предложения отца жениться, тайно ушёл в Москву начинать жизнь заново – в полную неизвестность, где у него не было не только высоких покровителей, но даже, по-видимому, знакомых и друзей. Более того, он не имел даже денег на жизнь в большом городе, а студенческих общежитий в Москве не существовало. Девятнадцать лет для крестьянина XVIII века – возраст семейного человека. Ломоносов в эти годы сел в Славяно-греко-латинской академии за одну парту едва ли не с детьми своих ровесников, которые, конечно же, насмехались над ним. Легко представить себе, как переживал самолюбивый юноша эти насмешки: у себя в деревне он слыл самым грамотным человеком, расписывался за неграмотных односельчан в деловых бумагах, был чтецом в сельской церкви. Даже спустя много лет, в зените своей славы, Ломоносов помнил о перенесённых обидах и писал о них своему покровителю Ивану Ивановичу Шувалову: «… школьники, малые ребята, кричат и перстами указуют: смотри де, какой болван пришёл в двадцать лет латыне учиться»[1].

Дом Ломоносова на Мойке. 1764 год

Впрочем, и сесть за парту молодому помору было не так-то просто: крестьянских детей в академию учиться не принимали. Тогда Ломоносов проявил смекалку: на «допросе» (то есть на вступительном собеседовании) он представился дворянским сыном из города Холмогоры. Ему поверили и приняли учиться: вряд ли академическому начальству могло прийти в голову, что юноша, столь безупречно знающий грамоту и математику, читающий наизусть Псалтирь, – сын безграмотного крестьянина-рыбака.

Работая в приёмной комиссии факультета журналистики, я не раз видел духовных потомков Ломоносова – абитуриентов из дальних городов или даже деревень. Оказавшись в Москве впервые в жизни, они прямо с вокзала, с вещами, смело ехали подавать документы в университет. Мне было интересно следить за судьбой этих ребят: они всегда поступали по конкурсу и, как правило, учились лучше своих московских однокурсников, а в свободное от учёбы время ещё и успевали зарабатывать себе на жизнь.

В Москве Ломоносов-студент жил впроголодь: трёх копеек в день ему едва хватало на хлеб и квас. «… Бедность несказанная: имея один алтын[2] жалования, нельзя было иметь на пропитание в день больше как на денежку хлеба и денежку[3] кваса, прочее на бумагу, на обувь и другие нужды»[4]. Заметим, что из этих денег он ухитрялся оплачивать и жильё: общежития при академии не было.

Занятия в академии длились по пять часов в день. У Ломоносова наверняка была возможность в свободные часы и даже дни и подзаработать, и повеселиться. Но он предпочёл учёбу. Когда Святейший Патриарх Кирилл, обращаясь 27 марта 2009 года с амвона Татьянинского храма к студентам и преподавателям, размышлял о связи подвига святой мученицы Татианы с сегодняшним студенчеством, мне так и виделся в словах его проповеди образ молодого Ломоносова. «Настоящий научный подвиг тоже требует колоссального самоограничения, начиная со студенческой скамьи,– сказал тогда Патриарх. – Все веселятся, и музыка за окном гремит, а ты сидишь, работаешь. Так хочется пойти и повеселиться, провести время хорошо и без забот, но сидишь над книгами, работаешь, готовишься к экзаменам или делаешь ещё что-то более существенное. Ты налагаешь на себя самоограничение, без которого не может быть интеллектуального роста, не может быть никаких научных прозрений»[5].

Дом Ломоносова на Мойке. 2011 год 

Есть золотое университетское правило: alma mater даст тебе ровно столько, сколько ты от неё захочешь получить. Захочешь выучить пять иностранных языков – пожалуйста, не захочешь толком знать ни одного – тоже никаких проблем. Студенческая судьба Ломоносова убедительно показывает, что это правило существовало и тогда, в далёкие годы правления императрицы Анны Иоанновны. Во-первых, первые три курса он прошёл за один год, во-вторых, единственный из однокурсников выпросил себе стажировку в Киево-Могилянскую академию, в-третьих, – и это кажется совершенно невероятным, – ради возможности отправиться в экспедицию на Южный Урал, в окрестности Оренбурга, решил принять священнический сан (для окормления участников экспедиции требовался грамотный священник).

Но Бог не попустил Ломоносову стать служителем Его алтаря. На учинённом ему по случаю рукоположения «допросе» он выдвинул новую версию своего происхождения: будто бы отец его «города Холмогорах церкви Введения Пресвятыя Богородицы поп Василей Дорофеев». Протокол «допроса» заканчивался словами: «а буде он[т.е. Ломоносов] в сем допросе сказал что ложно и за то священнаго чина будет лишен, и пострижен[в монахи], и сослан в жестокое подначальство в дальной монастырь»[6]. Но Синодальная канцелярия решила проверить анкетные данные соискателя и послать запрос в Холмогоры. Тогда Ломоносову пришлось рассказать о себе всю правду. Ложные показания он объяснил так: «а что … сказался поповичем, и то учинил с простоты своей…»[7].

Тем не менее, открывшиеся обстоятельства и попытка обмана не помешали Ломоносову закончить учёбу (то ли будет в сталинском Советском Союзе через двести лет!). В числе лучших его в самом конце 1735 года направили сначала в Петербург – слушать лекции академических профессоров, а оттуда в сентябре 1736 года – на учёбу в Германию.

Четыре с половиной года, проведённые Ломоносовым в германских университетах – сначала в Марбурге, затем во Фрейберге, тоже весьма интересны и поучительны для нас. Представьте себе иногороднего студента, который напряжённо учился в Московском университете, кое-как жил на стипендию в две тысячи рублей, а на пятом курсе впервые в жизни поехал на стажировку за границу. Там ему сразу же назначили стипендию в полторы тысячи евро – сумму, которую студент никогда прежде и в руках не держал, и предоставили полную свободу.

Вероятно, Ломоносов и два его товарища, посланные вместе с ним, умели не только напряжённо учиться. В результате они наделали долгов на фантастическую сумму (по три с лишним тысячи золотых рублей на брата в деньгах 1913 года). Петербургская Академия наук вернула потом эти деньги кредиторам.

На что же тратил такие суммы Ломоносов, если его распорядок дня почти целиком состоял из учебных и научных занятий? Доподлинно это неизвестно, хотя предположения сделать можно. В Марбурге он снимал квартиру в доме у вдовы члена городской думы, пивовара и по совместительству церковного старосты. Её дочь Елизавета Цильх приглянулась Ломоносову. Не мог же он, несколько лет ухаживая за молоденькой немкой из обедневшей семьи, не делать ей подарков!

Впрочем, русский Михель, судя по всему, не только ходил за ручку со своей избранницей. Елизавета забеременела. И здесь Ломоносов поступил как настоящий мужчина: он сразу же зарегистрировал с ней брак. Конечно, если бы в аналогичной ситуации оказался современный студент, он наверняка женился бы ещё до наступления беременности – чтобы остаться жить за границей. Ломоносов же вскоре после женитьбы вернулся обратно в Россию (срок его учёбы подошёл к концу). Жена с дочерью и братом приехали к нему в Петербург, как только он там обустроился. И с тех пор никто из семьи Ломоносова ни разу в Германии не был.

Возвратясь после долгой отлучки, Ломоносов стал работать в Академии наук и сразу же столкнулся с полным произволом управлявших Академией немцев. Своих учёных в России пока не выросло: их приглашали из Европы и, в первую очередь, из Германии. Немцы чувствовали себя в Академии наук хозяевами положения: конкуренции у них не было, расход выделяемых средств никак не проверялся, особых научных достижений от них не требовали. И вот в общество околонаучных жуликов-иностранцев врывается молодой русский учёный, с большими способностями и таким же представлением о себе. Начинается война, которую Ломоносов практически безуспешно вёл на протяжении почти четверти века, до самой смерти.

Прежде всего, Ломоносов уличил коллег во взяточничестве и казнокрадстве, затем – в препятствии к взращиванию учёных из числа этнических россиян. А ещё – в некомпетентности и даже профнепригодности: многие члены Академии наук даже не знали латыни – официального рабочего языка науки XVIII века, на котором читали лекции, делали доклады, печатали научные статьи. Это всё равно, как если бы сегодня в университете работали преподаватели без высшего образования.

По молодости Ломоносов страстно обличал коллег, писал на них жалобы во все инстанции. Но, чем больше он горячился, тем теснее сплачивались против него враги, которых становилось всё больше и больше. Дело дошло до того, что Ломоносову запретили присутствовать на заседаниях учёного совета. Можно себе представить его ярость: некомпетентные в науке жулики-чужеземцы обсуждают научные вопросы, а его – единственного русского и лучше всех разбиравшегося в предметах дискуссий, не пускали на порог. И Ломоносов пошёл на отчаянный шаг. Вот строки жалобы одного из его оппонентов:

«26 апреля 1743 года Ломоносов под влиянием винных паров, сперва взошел, не снимая шляпы, в комнату академических заседаний и сделал находившемуся там академику Винцгейму непристойный знак из пальцев[8], а потом отправился в географический департамент, где между прочими работали бывшие его товарищи по Московской Духовной школе. Здесь Ломоносов стал бранить Винцгейма, говоря: «Я де календарь и сам сочиню не хуже его!». Когда адъюнкт Трюскотт останавливал его, то получил ответ: «Ты де что за человек? Ты де адъюнкт. Кто тебя сделал? Шумахер! Говори со мною по латыни!». Когда Трюскотт отказался отвечать, то Ломоносов продолжал: «Ты де дрянь, никуда не годишься и недостойно произведен!» и притом, по словам свидетелей, бранил Шумахера и вором называл, и прочих господ профессоров также бранил»[9].

Но и таким экстраординарным способом Ломоносов ничего не добился. Жалобе был дан ход, и он провёл несколько месяцев под арестом, а потом прислал «пострадавшим» вынужденные письменные извинения за свою выходку. На целый год ему было урезано жалованье в два раза.

Увы, эта ситуация актуальна и сегодня: государственные расходы на высшую школу и российскую науку остаются минимальными. И если даже представить себе, как на совещание к министру образования ворвался бы без приглашения какой-нибудь известный российский учёный и патриот (Алфёров, Осипов, Садовничий – неважно, кто) и устроил бы громкий скандал, – вряд ли что-нибудь изменилось бы в лучшую сторону.

Фрагмент письма Ломоносова математику и физику Леониду Эйлеру. 1748 год

Впрочем, мы должны чётко понимать: такое дерзкое поведение Ломоносова было обусловлено, прежде всего, тем, что он был абсолютно уверен в своих силах и прекрасно знал себе цену. И это – ценнейшее качество для любого человека, кто хочет добиться сколько-нибудь заметных успехов какой бы то ни было сфере деятельности, именно в этом – залог успеха в любом деле. «Моё единственное желание состоит в том, чтобы привести в вожделенное течение гимназию и университет, откуда могут произойти многочисленные Ломоносовы»[10], – писал он в 1760 году в письме к Шувалову. Так мог писать о себе только гений[11].

Но Ломоносов никогда бы не добился никаких успехов, если бы боялся спорить с признанными авторитетами того времени. «Великие гиганты рушатся великим падением и многих стремглав увлекают с собой»[12], – писал он в неоконченных заметках к «Системе всей физики» о вреде слепой веры в авторитеты. Уважая научные заслуги своих учителей и коллег, он, тем не менее, смело брал под сомнение те положения их трудов, которые казались ему спорными или недостаточно доказанными.

Во многом благодаря знанию себе цены и уверенности в себе Ломоносов никогда не унижался – даже перед теми, от кого могло зависеть его положение при дворе и в свете. Однажды, раздосадованный попыткой своего мецената графа Ивана Шувалова помирить его с давним противником поэтом и драматургом Александром Петровичем Сумароковым, он написал ему 19 января 1761 года такие дерзкие строки:

«Милостивый государь Иван Иванович!

Никто в жизни меня больше не изобидел, как ваше высокопревосходительство. Призвали вы меня сегодня к себе. Я думал, может быть, какое-нибудь обрадование будет по моим справедливым прошениям. Вы меня поманили. Вдруг слышу: помирись с Сумароковым! То есть сделай смех и позор… Не хотя вас оскорбить отказом при многих кавалерах, показал я вам послушание, только вас уверяю, что в последний раз. И ежели, несмотря на моё усердие, будете гневаться, я полагаюсь на помощь Всевышнего, Который мне был в жизнь защитник и никогда не оставил, когда я пролил перед Ним слезы в моей справедливости. Ваше высокопревосходительство, имея ныне случай служить отечеству спомоществованием в науках, можете лучшие дела производить, нежели меня мирить с Сумароковым…»[13]

Вот опыт Ломоносова – несмотря ни на что, не бояться никаких земных князей, кроме Небесного Царя!

Об актуальности наследия Ломоносова можно говорить часами. Своими трудами, открытиями и научными догадками он опередил не только свою эпоху, но и девятнадцатый, и даже двадцатый век. Когда читаешь ломоносовское «Рассуждение о размножении и сохранении российского народа», написанное в форме письма к Шувалову от 1 ноября 1761 года, поражаешься его злободневности.

В бумагах Ломоносова, оставшихся после его смерти, нашли статьи и наброски, предвосхитившие появление таких наук, как, например, биохимия, экономическая география, статистика, а ещё – чертежи вертолёта.

Именно Ломоносову принадлежит идея возрождения Олимпийских (или, как он писал, «олимпических») игр. Об этом его проекте знала императрица Екатерина Вторая: в 1766 году по её повелению прошли первые «Петербургские олимпийские игры». Их участники состязались в борьбе, кулачных боях, езде на лошадях. Олимпийцев награждали медалями[14]. «С алфеевых на невские берега» – было выгравировано на каждой из них.

Ломоносов и Екатерина Вторая

Ломоносов последовательно ввёл в русский язык такие слова, как опыт, материя, движение, электричество, наблюдения, градус, явление, атмосфера, частицы, термометр, насос, земная ось, преломление лучей, возгорание, негашеная известь, магнитная стрелка, кислота, обстоятельство. Употребляя эти слова, мы даже не задумываемся о том, благодаря кому они появились на свет, – это ли не высшее признание заслуг учёного, неизмеримо выше любой Нобелевской премии!

И в заключение – несколько малоизвестных фактов из жизни первого русского учёного:

1. 7 декабря 1730 года Ломоносов тайно ушёл из дома – в Москву. Паспорт, который выдали ему в деревне, был действителен до сентября 1731 года. Когда срок действия паспорта истёк, Ломоносов стал говорить всем, что потерял его. Шестнадцать лет, вплоть до второй половины 1747 года, он числился крестьянином в бегах, за которого крестьяне земляки вносили ежегодный подушный оклад 1 рубль 20 копеек. А в 1753 году Ломоносов уже владел четырьмя деревнями в 60-80 верстах от Петербурга, подаренным императрицей Елизаветой Петровной, с 211 крестьянами и был в чине коллежского советника.

2. 6 июня 1740 года в Марбурге Ломоносов женился на дочери умершего незадолго до этого члена городской думы и церковного старосты Елизавете Цильх. Об этом браке он никому в Петербурге не сообщал: женитьба студента во время стажировки была явно предосудительным поступком. В течение нескольких лет все считали его холостым. Жена Ломоносова, не получая в течение двух лет от него писем, написала письмо русскому послу в Гааге с просьбой найти мужа. Это письмо попало в Петербург. Прочитав его, Ломоносов сказал: «Боже мой! Я никогда не покидал ея и никогда не покину; обстоятельства мешали мне писать ей и тем более вызвать к себе. Но пусть она приедет, когда хочет; я завтра же пошлю ей письмо и сто рублёв денег!»[15].

С тех пор, до самой смерти Ломоносова, жена была с ним. Она умерла в 46 лет, пережив мужа лишь на полтора года.

3. Известно о четырёх детях Ломоносова: сыне Иване и трёх дочерях: Екатерине, Софии, Елене. Из детей до совершеннолетия дожила лишь Елена. Она, в свою очередь, родила четверых детей: сына и трёх дочерей и в 1772 году, в 23 года, умерла от родов. Одна из внучек Ломоносова, Софья Алексеевна Константинова, вышла замуж за генерала Николая Николаевича Раевского, в будущем прославленного героя Отечественной войны 1812 года. Их дочь, Мария Волконская, известная каждому жена декабриста, доводилась Ломоносову прямой правнучкой.

Книга Ломоносова

4. Подавляющее большинство своих официальных од Ломоносов написал не по зову сердца, а по долгу службы. В его академические обязанности входило, помимо прочего, составление од к высокоторжественным дням. Ломоносов смотрел на свою поэтическую деятельность во многом как на обязанность. Такого же мнения придерживалась и императрица Елизавета Петровна. 29 сентября 1750 года она приказала Ломоносову и Тредиаковскому «с поспешением сочинить по трагедии». Спустя месяц Ломоносов преподнёс государыне готовую трагедию «Тамира и Селим», которую сразу же поставили в театре.

Тем не менее, несмотря на почти полное отсутствие личного, интимного начала в поэзии Ломоносова, в его официальных стихах встречаются удивительные образцы его любовной лирики:

В любви со страхом тихо тайте,

Покой моей надежде дайте[16].

(«На праздник рождения императора Иоанна III 1741 года»)

5. Между Ломоносовым, Тредиаковским и особенно Сумароковым существовала давняя вражда. Тредиаковского Ломоносов не любил за хвастовство и непомерное, по его мнению, самолюбие. Сумароков досадовал, что его ставили ниже Ломоносова, и при каждом удобном случае старался как-нибудь уколоть своего удачливого соперника. Однажды, например, Сумароков с нескрываемым ехидством прилюдно поинтересовался у Ломоносова:

– Ходили ль на Парнас?

– Ходил, да не видал там вас! – моментально парировал Ломоносов[17].

6. Как многие учёные, Ломоносов с годами стал очень рассеянным. Прислуживавшая ему в доме племянница Матрёна Евсеевна вспоминала, что, садясь обедать, Ломоносов снимал парик, чтобы не испачкать его едою. Часто вместо пера, которое по школьной привычке он любил засовывать за ухо, клал столовую ложку, которой хлебал суп. А потом вытирался париком, принимая его за салфетку.

[1] Из письма от 10 мая 1753 года. – Михайло Ломоносов. Избранная проза. – М., Советская Россия, 1986. – С. 31.

[2] Алтын – три копейки.

[3] Денежка – полкопейки.

[4] Из письма И.И. Шувалову от 10 мая 1753 года. – Михайло Ломоносов. Избранная проза. – М., Советская Россия, 1986. – С. 31.

[5] Проповедь в храме святой мученицы Татианы 27 марта 2009 года. – http://www.taday.ru/text/180582.html.

[6] Цит. по: Меншуткин Б.Н. Михайло Васильевич Ломоносов. Жизнеописание. – СПб, Типография Императорской Академии наук, 1911. – С. 12.

[7] Там же, с. 13.

[8] Т.е. показал фигу.

[9] Избранные сочинения Ломоносова в стихах и прозе. – СПб, Издание А.С. Суворина, – 1882. – С. XLIII – XLIV.

[10]  Михайло Ломоносов. Избранная проза. – М., Советская Россия, 1986. – С. 182.

[11] В ответ на эти слова Ломоносова его противник, член Академической канцелярии Иоганн Тауберт написал: «Разве-де нам десять Ломоносовых надобно – и один нам в тягость». – Цит. по: Лебедев Е.Н. Ломоносов. – М., ОГИ, 2008. – С. 655.

[12] Цит. по: Лебедев Е.Н. Ломоносов. – М., ОГИ, 2008. – С. 713.

[13] Михайло Ломоносов. Избранная проза. – М., Советская Россия, 1986. – С. 428-429.

[14] Несколько таких медалей хранятся в Государственном Эрмитаже в Петербурге.

[15] Цит. по: Меншуткин Б.Н. Михайло Васильевич Ломоносов. Жизнеописание. – СПб, Типография Императорской Академии наук, 1911. – С. 35-36.

[16] Сочинения М.В. Ломоносова. Издание Императорской Академии наук. Т.1. – СПб, 1891. – С. 24.

[17] Избранные сочинения Ломоносова в стихах и прозе. – СПб, Издание А.С. Суворина, – 1882. – С. XVII.

[18] По новому стилю – 15 апреля 1765 года. 

Фото на главной странице: фрагмент картины А. Алексеева "Ломоносов - отец русской науки"