Урок

В начале урока Вера Николаевна, незамужняя учительница тридцати двух лет, преподающая Закон Божий в православной гимназии «Китеж», бросила на класс усталый взгляд, отметила отсутствующих. Не без удовольствия поставила «н» в графе «Мухин». (Какой приятный сюрприз, Мухин прогуливает, хоть один урок в 6 «Б» пройдет спокойно.)

- Здравствуйте, садитесь! Сегодня мы повторим и обобщим пройденный материал, а прошли мы....- договорить Вере Николаевне не удалось, в класс, лучезарно улыбаясь, вошел Мухин.

- Опаздываешь, Илья. Сначала полагается извиниться и попросить разрешения войти. (Принесла же нелегкая!)

-Можновойти, — дежурно пробурчал Мухин, усаживаясь на место и бросая портфель на пол.

- Можно, садись. (Нельзя-нельзя! Клоунов не заказывали.)

- Итак, давайте повторим пройденное. Настя Поликарпова, кратко расскажи нам о Воскрешении Лазаря. (Вот всегда так, две минуты встает, и сейчас будет еле-еле невнятное что-то цедить, в надежде, что мне надоест слушать. Ну вот уж нет, пусть хоть раз ответит все, что требуется.)

Однако настин ответ, едва начавшись, был прерван громким возгласом «Дурак!» и глухим стуком учебника о чью-то голову.

- Верницкая, потрудись объяснить, что там у тебя стряслось. (А итак все ясно, опять Мухин.)

- Вера Николаевна! Мухин мне белым «Штрихом» косу испачкал!

- Аня, выйди и приведи волосы в порядок. Мухин! Дневник мне на стол и отсел на последнюю парту, и побыстрее! Поликарпова, продолжай, пожалуйста. (Надо же, какое кудрявое ухаживание. Учебником — это ему мало. Надо было веник из под раковины схватить и как врезать. А гнев-то у нее не убедительный, кокетливость сквозит, заметно, что он ей тоже нравится.)

Тем временем Верницкая возвратилась и теперь пыталась переправить эстафетой Мухину записку, в которой грозила ему всеми неприятностями на свете вместе взятыми. Записка пошла по партам и чуть задержалась в руках у тихой отличницы Нины Сомовой. Потупившись и чуть покраснев, сделав над собой усилие, она все же передала ее дальше.

(И этой тоже Мухин небезразличен. Эх! И вот почему таким умным, чутким девочкам, как Сомова, вечно нравятся шалопаи вроде Мухина? А мухиным нравятся такие, как Верницкая, у которой в голове сплошной «домик для Барби». А ведь Илья Мухин, вопреки прозвучавшему, совсем не дурак, очень любит историю. Они с Сомовой могли бы прекрасно обсуждать Средние века, походы, турниры...)

- Поликарпова, я тебе в прошлый раз советовала составлять короткий план ответа, чтобы грамотно пересказывать. Ты это сделала? Можешь показать? Нет. Понятно, садись. Сомова, пожалуйста, продолжай. (А вот взять и поговорить с ними о любви, о самой обыкновенной первой любви. Ведь добрая половина из них в кого-то влюблена, им кажется, что это «на всю жизнь».... Можно было бы попросить их принести свои любимые песни, наверняка там и на эту тему есть, и от этого оттолкнуться в беседе. Прямой разговор на такую тему в их возрасте практически невозможен - никто не станет на весь класс об этом рассуждать. А вот через музыку, стихи, опосредованно, от «третьего лица», может, и получилось бы. Но все равно сложно, проще рассказать о Воскрешении Лазаря.)

- Молодец, Нина, отлично. Садись. Зотов, что ты можешь сказать об особенности тропаря Лазаревой субботы?

Услышав в ответе Зотова что-то о песнопениях, оживился Мухин:

-Вера Николаевна, у меня вопрос: а почему тропари поют на всякие заковыристые распевы? Почему нельзя их читать под музыку, как рэп, например?

(Почему-почему, по кочану! Почему, например, каждый год на Рождественской елке школьный хор пискляво поет затертое до дыр «Рождество Христово, ангел прилетел...»? Я, может, хочу, чтоб вместо этого включили ту рождественскую тарантеллу конца XVII века, которую недавно нашла в сети. Но я же не выступаю, терплю заунывное «вы лю-ю-у-ди ве-е-се-е-ли-те-ся...». А вообще-то здорово было бы бодрую неаполитанскую тарантелу врубить! Руководящий хором завуч в обморок грохнется!) Илья, есть давние прекрасные традиции церковного пения и чтения. Что нужно — поется, что нужно — читается. А со своими рационализаторскими предложениями обращайся в Синодальную комиссию по богослужению. (Вот они обрадуются, им только тебя и не хватало!)

Проделки Мухина уже изрядно надоели учительнице, и она решительно объявила:

- Вижу, что опрос, благодаря вашему поведению, затягивается, поэтому напишем-ка небольшую проверочную.

Дети издали звук средний между «у-у-у» и «э-э-э», выражающий общее недовольство. Кое-кто из надеявшихся, что устный опрос позволит им отсидеться за спинами отличников, обернулся и показал Мухину кулак. Вера Николаевна раздала варианты заданий.

- Когда ответите на первые два вопроса, посмотрите на доску: здесь две репродукции икон. Первый и третий варианты указывают поименно тех, кто изображен в сцене «Взятие под стражу», второй и четвертый варианты называют тех, кто присутствует на иконе «Снятие с Креста». (А хорошо бы было показать им «Распятие» Перуджино из Голицынского триптиха. Просто показать. Пусть они сами попробуют увидеть тихую скорбь Богородицы, замершее удивление, оцепенение окружающей природы, где ни одна травинка, да что травинка, ни один атом не колышется. И небо излучающее удивительный, невозможный свет, в котором уже чувствуется грядущее Воскресение. А на втором плане— залитое солнцем безмятежное море и уютный средневековый город, которые были бы просто неуместны в таком сюжете, если бы мастер пытался изобразить только ужас, отчаяние и скорбь. Но он очень тонко, «по секрету», говорит зрителю: «Умер, но воскреснет! И вот он этот свет Воскресения, он уже близко, уже здесь!» Интересно, Боков с его патриотическим девизом «Да здравствует Древняя Русь! Искусство может быть только православным, в идеале — только древнерусским, а остальное — соблазн и прелесть!» за такое меня сразу уволит или обойдется выговором? В любом случае, это «выйдет мне боком», как любят в гимназии шутить.)

Урок подходил у концу, дети сдавали работы. Мухин, театрально вздыхая, взял у Веры Николаевны дневник, сообщил, что мама, конечно «очень занята, но, может, вечером и позвонит». Вера Николаевна надела плащ, заперла класс. Проходя мимо учительской, заглянула туда — сдать журнал. Секретарши как всегда не было. На столе соблазнительно поблескивал новенький цветной принтер. Поиск в сети нужной картинки в хорошем разрешении не занял много времени. Принтер стоил вложенных в него школьных денег: изображение получилось вполне сносным. (Конечно, вряд ли техника когда-нибудь вообще сможет предать удивительный колорит умбрийской школы, а оригинал давно уже не в России, продали после 1917 года, хорошо хотя бы то, что есть  возможность распечатать фото.)

Спустившись на первый этаж, законоучительница задержалась в холле у календарной доски, в просторечии «календарки», — стенда, на котором директор и по совместительству учитель истории Боков размещал репродукции икон праздников, а также картины и фотографии, иллюстрирующие события из русской истории. Ниже он помещал свои заметки о том или ином событии. Немного раздвинув изображения иконы «Распятие» кисти Дионисия и фрески «Положение во гроб» из церкви в Нерези, Вера Николаевна аккуратно прикнопила триптих Перуджино. (Пусть знают, пусть видят и это. Влетит мне, конечно, но оно того стоит.)

У школьного крыльца, на просушенном веселым апрельским солнцем асфальте кто-то розовым мелом написал «Мухин — дурак!!!». Вера Николаевна подняла осколок мела, постояла в задумчивости. (Написать что ли «+1» или « ППКС»?) Посмотрела окно — у «каледарки» стояло несколько старшеклассников. Нагнулась и нарисовала у надписи сердечко.